— А в лоб? — засопел ушастик.

— Не обижайся, это эльфийская королева такая, — пояснил я.

— Я комсомолка! А в какой стране?

— В вымышленной. В одной книжке прочитал. Тебе бы на конкурс красоты! И рост позволяет. А ноги… покажи.

— Ага, размечтался! А на конкурсе красоты я была в прошлом году, так меня в последнем туре выкинули. За этот конкурс на меня дед с бабкой и разозлились! В город теперь не пускают.

— Нормальные ноги, — ворчу я, пытаясь при довольно тусклом освещении от фонаря у магазина разглядеть фигуру попутчицы. — В Красноярске участвовала? Я там один из организаторов был, но тебя не помню.

— Точно! Тесен мир! А я всё думаю, где я тебя видела? — аж подпрыгнула на месте Лариска. — А знаешь, что у нас про тебя рассказывали?

— Что? — заинтересовался я, но узнать не успел — вернулись Саныч с дедком.

— Анатолий Валерьевич, девочку доставили в больницу, надо ехать в Абакан. И так стемнело уже, прибудем к ночи, — высунулся в окно мой водитель.

Сажусь на переднее сиденье, заднее заняли дед с внучкой. Старик смотрит на меня подозрительно и уже напоминает не милого старичка-боровичка, а скорее, злобного лешего.

— Так что там говорили-то? — не выдержал мук любопытства я.

— Я… я потом расскажу, — замялась Лариска.

Скорее всего, всякую чушь про меня болтали. Вот только интересно кто? Может и правда, взять её с собой в Абакан и допросить по дороге?

— Аскиз скоро будет, но если надо, могу кого-нибудь до Абакана подвезти, — любезно предлагаю я.

— Зачем? У нас дом в Аскизе! — быстро ответил Максимыч.

— Деда, а мне в Абакан надо срочно! — жалобно заскулила внучка.

— Не надо! — отрезал по-прежнему леший.

— Максимыч, у нас рабства, как в америках, нет. Она — взрослый свободный человек! — попытался устыдить я.

— … (бестолковая),… (курица) она! Только и может… (предположительно, задницей) сверкать на людях, — частично по-русски, частично по-хакасски парировал дед.

Пенёк ты замшелый! Что ты понимаешь?!

— Советская женщина должна быть красивой, и нечего ей своей красоты стесняться, — попытался настаивать я, как почувствовал холодный металл у своей шеи, а звук взведенного курка ясно дал понять, что этот сраный мухомор не шутит.

— Деда! — заорала Лариска и схватилась за дуло оружия, очевидно, дернув его.

Раздался выстрел. Саныч первый раз за всю поездку потерял вид безмятежного буддийского божка и, испуганно ойкнув, вжал в плечи голову. Но что характерно, дал он при этом не по тормозам, а наоборот, газанул. Ветер хлестнул сзади, подсказав, что выбито стекло, но это я и сам уже вижу, как и обрез, который внучка вырвала из рук деда. Вот уж чего я не ожидал от окружающего мира, так это то, что такой неприметный старичок будет вооружён явно криминальным обрезом, спрятанным под дохой!

— Саныч, стой! Дай сюда! — забрал я оружие у испуганной Лариски.

Пожалуй, я ошибся: не обрез это, а пугач какой-то, самоделка, заряженная не патроном, а порохом. Но боковое стекло выбить смог, а значит, и мне угрожала реальная опасность!

— Ты сморчок гребаный, знаешь, сколько стекло стоит? — орёт на террориста мой водитель, переживая, разумеется, не за меня, а за свою машину.

Я кто? Молодой выскочка из небольших партийных начальников, а «Волга», которую он получил только в декабре, совсем новая, едва-едва обкатал её.

— Успокоились все! А теперь рассказывай, зачем тебе обрез? И почему ты внучку в город не отпускаешь? — грозно рявкнул я.

— Да она за бандита замуж собралась! Жулик он, людей в шарики обыгрывает… Мне обещал яйца отрезать, — жалуется Максимыч.

— Около автовокзала играет? — спросил я, вспоминая недавние жалобы своих потенциальных избирателей.

— Внутри. Ну, не в самом здании, а в вестибюле. Там тепло. Бросит картонку на пол и сидит, а рядом дружки его. И милиция их не трогает. Если кто пожалуется, то выгонят, но часа через два-три те опять возвращаются.

— Значит так: за стекло заплатишь. А с этим Ромео я сам разберусь… Завтра. Больше они там сидеть не будут. Обещаю! И к тебе не полезет никто, — уверенно говорю я, надеясь, что для этого моих связей хватит сполна.

— А стекло! Стекло! Ехать как?! Жопу убери, осколки смету, пока сиденье не попортил… Ой, доведёт вас до греха ваша доброта, Анатолий Валерьевич! — причитает водитель, наводя порядок в салоне.

Лариска топчется на улице и нашу беседу с дедом не слышит, а то заступаться за бандита своего стала бы, наверное.