Шрифт:
– Сколько можно объяснять, Мурзик? Вот сюда нужно ходить, – терпеливо разъяснял положение вещей муж Поэтессы, указывая на кошачий лоток, и горестно вздыхал.
Дворовый стойкий аромат из укромных уголков квартиры вводил его в уныние.
Барсик-Мурзик грустно смотрел в указанном направлении, понимая всю несостоятельность приведенных ему доводов. Тоже мне, хозяйские аргументы! Ну, разве это – туалет для него? Муррр!
Продолжая упорствовать в выборе места для естественных надобностей, котёнок вовсе не привередничал в еде. Он с удовольствием составлял компанию любому, присевшему в уютной кухне за круглым столом. Даже сон не мешал ему уловить аппетитные запахи. Потягиваясь, заплетающимися лапами, полосатик поспешал разделить трапезу с каждым.
– Тигра, огурец будешь? – изучала вкусы питомца Поэтесса.
Зеленый сочный кусочек моментально исчезал в зверином чреве. Котенок облизывался и ожидал следующего угощения.
– А к кабачку ты как отнесешься?
И от молодого овоща грех было отказываться.
Хозяева диву давались аппетиту полосатика. Тот быстро прибавлял в весе, посвятив большую часть своего времени поеданию вкусностей и послетрапезному сну.
В перерывах между двумя наиважнейшими занятиями, родственник царя зверей с готовностью играл с дочкой Поэтессы.
– Барсик, лови!
И котенок резво мчался за брошенной шуршащей конфеткой, забавно тормозя лапами по скользкому линолеуму. Не всегда успевая вовремя остановиться, он втыкался головой в дверь или стену, чем очень веселил девочку.
– Мурзик, хватай! – кричал муж, дразня животное веревочкой. Котёнок моментально переключал внимание на извивающийся по полу шнурок.
– Нет, так нельзя! – в конце концов возмутилась Поэтесса. – Тигра, Мурзик, Барсик… Целый зоопарк! Имя должно быть одно! Е-дин-ствен-ное! Подходящее!
Срочно созвали семейный совет. В звенящей тишине заняли места округ стола, предусмотрительно расставив чашки с чаем. Часы гулко тикали в прихожей. На улице заливисто гавкала собака, отрабатывая хлеб насущный. Лай срывался в скулящий визг.
Полосатик, сонный, блаженно растянулся на диванчике, не осознавая всю ответственность момента. Взоры устремились на него.
– Итак, как назовём животное? – открыла прения Та Самая Поэтесса. – Какие будут предложения?
– Кот, значит Бегемот, – проявил литературную осведомленность муж.
Дочка посмотрела на белый расписной животик и хихикнула:
– Бегемот – ик…
После этого варианта чередой посыпались предложения: Васька, Мотик, Килька, Чемберлен, Чуня…
Все они были безоговорочно отвергнуты.
– Я приняла решение. Подарок – мой, стало быть и имя дам я. С этой минуты нового члена нашей семьи зовут… Бон А’ Парт!
Часы в прихожей торжественно пробили шесть раз. Боня открыл глаза и вслушался в звучание собственного имени.
Бон А’ Парт! Ух, ты! Вполне подходяще!
С этой памятной минуты кота величаво, по-императорски называли Бон А’ Парт.
А вот документов у него не было. Никаких. Совсем-совсем никаких. Особенно расстраивало котёнка отсутствие паспорта.
Глава после первой
Уютненькая
Дождливая зима проводила на покой моросящую ржавую осень, а размеренность жизни в доме Той Самой Поэтессы почти не поменяла плавного течения. Часы, не торопясь, тикали в уютной прихожей, мало заботясь о быстротечности времени.
Каждый день окрепшего и возмужавшего трехкилограммового Бона, когда-то помещавшегося в скромную коробку из-под ботинок, был расписан по минутам. Он монументально и ответственно подходил к каждому своему делу, коих было немало.
Утро его, по обыкновению, начиналось вместе с побудкой первого из обитателей квартиры. Раньше других поднимался муж Поэтессы. Едва услышав шорохи в спальне, кот разворачивал ухо и приоткрывал глаза. Сладко потянувшись, выбирался из домика и, разобравшись со своими лапами, неуверенной поступью семенил к двери в комнату. Там присаживался, постукивая хвостом по холодному полу, и в нетерпении ждал. Тихий поворот ручки служил сигналом для приветственного «Мау», означавшего:
Пора бы и позавтракать;
Понимаю, спать хочется, но (см. пункт 1.);
Ужасно рад видеть тебя, дружище, однако (см. пункт 1.).
И дальше – непереводимое кошачье напевное.
Пока из холодильника вынималось что-нибудь съестное, Боня приводил в порядок роскошные двухцветные усы, верхние темно-серые и нижние пепельно-серебристые, вылизывал плотную полосатую шерстку, со временем почти не изменившую тон, и громко чесал за ухом. Причём, к уху он тянулся непременно задней лапой.