Шрифт:
Прежде всего, им урезали предусмотренное законом время на защитительную речь [290] . Им все же удалось сказать, что они поручили своим подчиненным подобрать пострадавших в бою, и когда народ уже готов был им поверить, разбор отложили до следующего Собрания [291] . Тут-то Ферамен и подготовил неуклюжий маскарад:
Затем наступил праздник Апатурий, в который отцы и сородичи семейств сходятся вместе. На этом празднике пособники Ферамена убедили большую массу людей, одетых в черную траурную одежду и остриженных в знак траура наголо, чтобы они предстали пред народным собранием как сородичи убитых, а также склонили Калликсена к тому, чтобы он выступил в Совете с обвинением против стратегов [292] .
290
Ксенофонт, «Греческая история», I, 7, 5.
291
Ibid., I, 7, 7.
292
Ibid., I, 7, 8.
Во время разбирательства в Собрании выступил свидетель, заявивший, что он спасся на бочке [293] с мукой, а стратеги не исполнили свой долг [294] . Калликсен, как и было задумано, обвинил стратегов и предложил голосовать за их осуждение списком, а не порознь, что было противозаконно [295] ; под давлением возбужденной толпы, обманутой театрализованным действом, пританы Совета уступили — все, кроме Сократа [296] . После разных перипетий Собрание осудило стратегов на смерть.
293
В русском переводе — барже. — Прим. пер.
294
Ibid., I, 7, 11.
295
Ibid., I, 7, 9.
296
Ibid., I, 7, 15.
По этому эпизоду видно, как легко было манипулировать экклесией с помощью лжесвидетелей, — ряженых и псевдоспасшихся, высосанного из пальца обвинения, организации незаконной судебной процедуры — смертного приговора огулом, отказа предоставить обычное время для защитительной речи. Афинский народ одурачила маленькая группка, и он раскаялся в своем решении, но слишком поздно [297] .
Если агитация и пропаганда внутри Афин не играла особой роли, она существовала в отношении других полисов: скажем, мы видели эффектное дефиле приносящих дань во время театральных представлений, призванное показать всей Греции могущество великого города.
297
Ibid., I, 7, 35.
Как же, наконец, обстояло дело с цензурой? Поскольку переписывание произведений было результатом разрозненных индивидуальных усилий, не регулируемых никаким специальным органом, предварительной цензуры не существовало. Согласно дошедшим до нас текстам, свобода слова осуществлялась в весьма широких пределах и касалась прежде всего комедии. Там критика и политическая сатира были делом привычным: Аристофан выставляет на посмешище самых видных общественных деятелей, например стратега Клеона, «перед которым несчастный народ пускает со страху ветры [298] » [299] . Во «Всадниках» предводитель хора (точнее, полухория) приказывает колбаснику, который заменит Клеона, бить его:
298
В русском стихотворном переводе: «Ведь богачи напуганы кожевником, / А бедноте — его противны выходки». — Прим. пер.
299
Аристофан, «Всадники», 224.
И далее:
Мерзкий, ненавистнейший, бесстыднейший Крикун! Твоих дерзких дел Белый свет полон весь, полон Пникс. Все суды, все ряды, Лавки все, рынки все. Пугало горластое! Город возмутил ты наш. Все перевернул вверх дном. Ты ведь светлые Афины ревом оглушил своим, Дань союзников, как рыбу, стережешь ты со скалы [301] .300
Ibid., 247-249.
301
Ibid., 304-313.
Одним словом, слов Аристофан не выбирает. Достается от него и современникам-интеллектуалам: Сократ в «Облаках» изображен комичным персонажем, которого окружают «негодяи бледнорожие, / Бахвалы, плуты, нечисть босоногая» [302] . В конце пьесы школа, придуманная для него комедиографом, его «мыслильня», сгорает вместе с ним, и все этому радуются. Не было в Афинах и нравственной цензуры: комедии того же Аристофана изобилуют самыми разнообразными грубыми словечками.
302
Аристофан, «Облака», 102-103.
Тем не менее известно три случая цензуры по отношению к Анаксагору, Протагору и Сократу. Первый, согласно Диогену Лаэрцию, передающему, в свою очередь, рассказ Сатира [303] , был обвинен с Клеоном в нечестии за то, что называл солнце раскаленной глыбой. Дело, однако, смахивает скорее на политическую месть, чем на настоящую цензуру: Анаксагор был близок к Периклу, врагу Клеона. Что же касается Протагора, его якобы осудили за один из его трудов, начало которого приводит Диоген Лаэрций:
303
На самом деле — Сотиона. По Сатиру, Анаксагора обвинил Фукидид (Диоген Лаэртский, И, 3, 12-13). — Прим. пер.
«О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, — и вопрос темен, и людская жизнь коротка». За такое начало афиняне изгнали его из города, а книги его сожгли на площади, через глашатая отобрав их у всех, кто имел [304] .
Позже, согласно тому же автору, Протагор был якобы обвинен Пифодором, одним из Четырехсот правителей [305] , но сегодня ученые считают всю эту традицию легендарной [306] .
304
Пер. М.Л. Гаспарова.
305
Диоген Лаэртский, IX, 54.
306
Untersteiner M. Les sophistes, vol. I, p. 21.