Лира почувствовала, что заливается краской от пяток до корней волос; Пантелеймон превратился в коричневого мотылька, чтобы быть незаметнее. Все взгляды обратились на них, а она могла смотреть только на Ма Косту, ища поддержки. Джон Фаа продолжал:

— От долгих разговоров не будет толку. Если хотим изменить положение, надо действовать. И вот вам еще один факт: Жрецы, эти похитители детей, отвозят своих пленников в город на дальнем Севере, в страну тьмы. Я не знаю, что они там с ними делают. Одни говорят, что их убивают, другие говорят другое. Мы не знаем.

Но знаем, что делается это с благословения земледерской полиции и церкви. Им помогают все сухопутные власти. Помните это. Они знают, что происходит, и всем, чем могут, помогают.

Поэтому предложение у меня простое. И мне нужно ваше согласие. Я предлагаю послать на Север отряд бойцов, чтобы спасти детей и вернуть домой живыми. Я предлагаю вложить в это дело наше золото, проявить всю храбрость, на какую мы способны, и все умение. Мы слушаем вас, Раймонд ван Геррит.

Человек в зале поднял руку, и, предоставив ему слово, Джон Фаа сел.

— Прошу прощения, лорд Фаа. Сухопутных детей похищают так же, как цыганских. Вы говорите, что их мы тоже должны спасти?

Джон Фаа встал, чтобы ответить.

— Раймонд, по-вашему, мы должны преодолеть всевозможные опасности, пробиться к кучке испуганных детей и сказать, что некоторых мы забираем домой, а остальных бросаем? Нет, вы не могли так подумать. Ну что, друзья, вы одобряете план?

Вопрос застал Цыган врасплох: возникло минутное замешательство. Но потом зал наполнился дружным ревом, поднялись кулаки, раздались аплодисменты, возбужденные выкрики. Стропила и балки зала задрожали, на своих невидимых насестах проснулись десятки спавших птиц, в страхе захлопали крыльями, и на головы посыпалась пыль.

Джон Фаа выждал минуту, а потом поднял руку, прося тишины.

— Для организации дела потребуется время. Я хочу, чтобы главы семей установили налог и набрали людей. Мы снова встретимся здесь через три дня. За это время я поговорю с ребенком, о котором идет речь, с Фардером Корамом и представлю план на ваше рассмотрение. Спокойной вам ночи.

Его веская, откровенная речь и простые манеры успокоили народ. Когда люди устремились к большим дверям, чтобы разойтись по своим лодкам или шумным барам городка, Лира спросила Ма Косту:

— Кто были остальные люди на помосте?

— Главы шести семей, а еще один — Фардер Корам.

Кто был этот один, догадаться не составляло труда: он там был самым старым. Он шел, опираясь на палку, а пока сидел позади Джона Фаа, все время дрожал, словно в лихорадке.

— Пойдем, — сказал Тони. — Засвидетельствуешь свое почтение Джону Фаа. Обращайся к нему «лорд Фаа». Не знаю, о чем тебя спросят, но смотри говори правду.

Лира пошла за Тони сквозь толпу к помосту, а Пантелеймон теперь сделался любопытным воробьем и сидел на плече у Лиры, вцепившись коготками в волчью шубу.

Тони поднял ее наверх. Чувствуя, что все оставшиеся в зале смотрят на нее, и вспомнив, что теперь она стоит тысячу соверенов, Лира покраснела и застыла на месте. Пантелеймон спрыгнул ей на грудь, превратился в дикого кота и сидел у нее на руках, тихонько шипя и озираясь. Лиру подтолкнули в спину, и она подошла к Джону Фаа. Он был суров, массивен и непроницаем — каменный столб, а не человек, — однако наклонился к ней и подал руку. Ее рука утонула в его ладони.

— Добро пожаловать, Лира, — сказал он. Вблизи его голос рокотал, как сама земля. Лира испугалась бы, если бы не Пантелеймон и не потеплевшее вдруг лицо Джона Фаа. Он обратился к ней очень ласково.

— Спасибо, лорд Фаа, — сказала она.

— Пойдем теперь в совещательную комнату и поговорим, — сказал Джон Фаа. — Коста тебя как следует кормят?

— Да-а. На ужин мы ели угрей.

— Хороших местных угрей, я надеюсь? Совещательная комната была уютным местом — с большим камином, буфетами, уставленными серебряной и фаянсовой посудой, и тяжелым темным столом, отполированным за много лет; вокруг него стояло двенадцать кресел.

Остальные люди с помоста ушли, а трясущийся старик остался. Джон Фаа помог ему сесть за стол.

— Ну-ка, сядь справа от меня, — сказал он Лире, а сам занял место во главе стола. Лира оказалась лицом к лицу с Фардером Корамом. Похожее на череп лицо старика и постоянная дрожь немного пугали Лиру. Его деймон, красивый крупный кот цвета осенней листвы, прошелся по столу, подняв хвост, любезно осмотрел Пантелеймона, коснулся носом его носа и уселся на коленях у Фардера Корама, после чего прикрыл глаза и тихо замурлыкал.

Женщина, которую Лира прежде не заметила, вышла из сумрака со стаканами на подносе, поставила его перед Джоном Фаа, сделала реверанс и исчезла. Джон Фаа налил себе и Фардеру Кораму можжевеловой из глиняного кувшина, а Лире — вина.