– Ну, наверное, иногда такое случается, – предположила она. – Всякое бывает.

Тогда Малкольм рассказал ей, что эта гиена проделала на дорожке у монастыря, и Ханна удивилась еще сильнее. Вообще-то деймоны, как и люди, не совершали естественные отправления напоказ – ведь они, в сущности, и сами были людьми.

– Да уж, загадка, – сказала она.

– Как вы думаете, что это значит?

– Хороший вопрос, Малкольм. Давай поступим с ним, как с вопросами для алетиометра. Посмотрим, удастся ли нам понять, что все это значит. То, что эта гиена сделала на дорожке, выражало презрение, не так ли?

– Ага, думаю, так.

– Презрение к тебе, но не только. Еще и к монастырю. И, возможно, к монахиням и ко всему, что они олицетворяют. Теперь дальше… Гиена – падальщик. Она питается трупами других животных, хотя может и сама убивать добычу.

– Это отвратительно, но все же полезно, – заметил Малкольм.

– Да, верно. Я об этом не подумала. А еще гиена умеет смеяться.

– Правда?

– Да. Говорят же – «хохот гиены». На самом деле она, конечно, не смеется по-настоящему, просто издает звуки, похожие на смех.

– Хохот гиены, – повторил Малкольм. – Как крокодиловы слезы? Крокодил ведь тоже не плачет по-настоящему.

– То есть, лицемерит?

– Лицемерит, – кивнул Малкольм, наслаждаясь вкусом нового слова.

– А ее человек, ты говоришь, прятал лицо?

– Ну, по крайней мере, держался в тени.

– Расскажи мне про улыбку.

– А, да! Это самое странное! Он улыбнулся и подмигнул мне. Никто больше этого не видел. Он как будто хотел сказать: мы с тобой, знаем то, чего никто больше не знает. И это секрет. Только между нами. Но не… Знаете, бывают такие секреты, от которых жутко, или стыдно, или…

– А в этом, значит, ничего такого не было?

– Наоборот, это было здорово. По-дружески и даже весело. И знаете, мне самому сейчас трудно в это поверить, но он мне вроде как понравился.

– Но его гиена продолжала грызть свою лапу, – заметила Аста. – Я с нее глаз не спускала. И рана еще свежая, не зажила и кровоточит.

– И что это значит? – спросил Малкольм.

– Она… он… они теперь, наверное, очень уязвимы, – предположила доктор Релф. – Если она потеряет и вторую ногу, то совсем не сможет ходить. Ужасная ситуация.

– Но мне не показалось, что этот человек чего-то боится. Он выглядел так, словно его вообще ничего не волнует и не может испугать.

– Тебе не жалко его деймона?

– Нет, – отрезал Малкольм. – Я только рад. Если бы не это увечье, она была бы куда опаснее.

– Значит, этот человек вызывает у тебя неоднозначные чувства?

– Именно так.

– Но твои родители…

– Мама просто велела держаться от него подальше, а почему – не сказала. Папе явно очень не понравилось, что он пришел в бар, но повода выставить его не нашлось. И другим клиентам он тоже очень не понравился. Позже я спросил папу, и он сказал, что это плохой человек и больше он его в трактир не пустит. Вот только и папа не объяснил, что в нем такого плохого и что он натворил. По-моему, они все просто чувствуют, что он нехороший, но сами ничего толком не знают.

– А после ты его больше не видел?

– Да это все только позавчера было! Нет, не видел…

– Ну, посмотрим, что мне удастся выяснить, – сказала доктор Релф. – Как насчет книжек, которые ты брал на эту неделю?

– Та, что про символические картинки, оказалась сложная, – признался Малкольм. – Я мало что понял.

– Но ведь что-то все-таки понял?

– Ну… понял, что одни вещи могут обозначать другие.

– Это самое главное. Хорошо. Остальное – просто частности. Запомнить все значения символов на шкале алетиометра невозможно, – потому-то нам и нужны книги для толкования.

– Это как тайный язык?

– Да, именно так.

– А его кто-то изобрел? Или…

– Или его просто открыли? Это ты хотел спросить?

– Да, – с некоторым удивлением подтвердил Малкольм. – Ну так как? Придумали или открыли?

– Не все так просто, Малкольм. Давай рассмотрим для начала другой пример… совсем из другой области. Ты знаешь теорему Пифагора?

– Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов остальных двух сторон.

– Совершенно верно. И это правило работает с любым треугольником, какой ни возьмешь?

– Да.

– А до того, как Пифагор открыл его, оно тоже работало?

Малкольм задумался.

– Да, – решил он. – Наверняка.

– Значит, он не изобрел эту теорему. Он ее просто открыл.

– Да.

– Хорошо. А теперь давай возьмем один из символов алетиометра. Вот, например, улей с пчелами. Одно из его значений – сладость, другое – свет. Как ты думаешь, почему?

– Потому что мед сладкий. А…

– Из чего делают свечи?

– Из воска! Пчелиного воска!