Тут он заметил, что руки его сами собой сжались в кулаки.

– Ну, в общем, нужно… – начал он.

– Ага, нужно, – подтвердила Аста. – Нужно хоть что-нибудь сделать.

– Ведь если мы ничего не сделаем, она и правда может отдать ему Лиру.

Из-за перегородки послышался низкий, густой смех – на сей раз смеялась не гиена, а сам Боннвиль, и не так, как люди смеются от чего-то забавного, а просто от удовольствия.

– Это он! – прошептала Аста.

– Даже если мы скажем сестре Бенедикте, она подумает, что они оба поступили плохо, но наказать сможет только сестру Катарину. Ему она ничего не сможет сделать.

– И то если она нам поверит. А может и не поверить.

– А это что, преступление, – то чем они занимаются?

– Если бы она этого не хотела, было бы преступление.

– Ну, она, по-моему, хочет.

– По-моему, тоже. Так что и полиция ему ничего не сможет сделать, даже если они нам поверят, и даже если смогут его поймать… Если бы, если бы…

– Все равно. Нам ведь важно не чтобы его наказали, а чтобы он не смог добраться до Лиры. Это самое главное.

– Ну да…

И тут со стороны главного здания донесся раскатистый, гулкий грохот. Он был громче раската грома и длился гораздо дольше. Поначалу Малкольм ощутил его даже не как звук, а как содрогание самой земли. Цветочные горшки в сарае затарахтели, некоторые даже попадали, а грохот все длился и длился, и земля продолжала дрожать.

– Нет! Нет! Пусти! – крикнула сестра Катарина за стенкой. – Пусти, пожалуйста… мне надо идти…

Боннвиль что-то ответил ей своим глубоким, бархатным голосом, – слов Малкольм не расслышал.

– Да, – выдохнула она. – Обещаю… но теперь я должна…

Внезапно Малкольма пронзила мысль: «Лира!» Он вскочил и распахнул дверь, грохнув ею о деревянную стену, выбежал наружу и помчался во весь дух, уже не обращая внимания ни на дождь, бьющий в лицо, ни на бурлящие под ногами потоки, ни на крик мужчины у него за спиной и безумный хохот – «Ха-а-а-а! Ха-а! Ха-а-а-а-а!» – его деймона-гиены.

Аста в облике борзой неслась рядом с ним, не отставая. Добежав до главного здания и завернув за угол, Малкольм обнаружил, что здесь вода уже поднялась выше и течет быстрее, а фонарь на надвратной башне почему-то не горит…

…да просто потому, что домика больше не было! В неверном свете из окон главного здания Малкольм разглядел лишь огромную груду камней и досок, черепицы и щебня. И пока он стоял, потрясенно созерцая эту картину, через гору обломков перехлестнула волна: река наконец вырвалась из берегов. Докатившись до Малкольма, волна немного спала и оказалась ему только по колено, но все равно он едва удержался на ногах.

– Элис! – заорал Малкольм.

Сзади, из темноты, донесся полный ужаса вопль сестры Катарины.

– На кухню! – скомандовала Аста, и Малкольм, с трудом переставляя ноги, побрел туда. Вода бурлила под дверью; Малкольм налег на дверь плечом, и та нехотя подалась. Кухню уже затопило: весь пол был залит, дрова в печи шипели и выпускали клубы пара.

Колыбелька Лиры уже не стояла на твердом полу, а плыла, покачиваясь. Элис лежала без чувств поперек кухонного стола, засыпанная штукатуркой с потолка и придавленная обломком балки.

– Элис! – снова крикнул Малкольм, и та шевельнулась, застонала и внезапно села. Но, должно быть, ей нельзя было так быстро вставать: уже в следующую секунду девушка снова обмякла и завалилась на бок.

Малкольм выхватил Лиру из колыбели, Аста метнулась за Паном. Держа малышку одной рукой, Малкольм вытащил оттуда же, из колыбели, одеяльца и постарался ее укутать, как сумел. Света на кухне не было – только оранжевое зарево из печи, и Малкольм ничего не мог толком разглядеть. Все ли одеяльца он забрал? Не замерзнет ли девочка?

Элис пыталась встать, держась за стену. Но тут ее снова сбило с ног: Боннвиль ворвался в кухню, распахнув дверь настежь, как будто вода была ему не помеха, и, увидев Малкольма, ринулся к нему с таким злобным рычаньем, на какое не был способен даже его деймон.

Малкольм прижал Лиру к груди, Малышка уже расплакалась от страха…

Внезапно Боннвиль покачнулся и рухнул лицом вперед, – потому что за эти считаные секунды Элис успела встать и от души врезать ему по голове стулом. Падая, Боннвиль попытался ухватиться за стол, но его пальцы соскользнули, и он тяжело плюхнулся в воду, взметнув целое облако брызг. Элис подняла стул и еще раз опустила его мужчине на затылок.

– Бежим отсюда! Живо! – крикнула она.

Малкольм попытался бежать, но вода сковывала все движения, и он только с ужасом смотрел, как из-за края стола показываются сначала руки, а затем и голова Боннвиля, вся в крови… Вот он поскользнулся и опять упал, а затем снова стал подниматься, и половина его лица была ярко-алой, словно там, под столом, он успел нацепить какую-то жуткую маску…

– Малкольм! – вскрикнула Элис.

Он рванулся к двери, крепко прижимая Лиру к груди. Малышка гневно вопила, брыкалась и размахивала кулачками.