– Да уж! Чего там говорить! – Воспоминания не доставили воительнице ни малейшего удовольствия. Но она и не думала сдаваться. – Какого ледяного демона он тогда бросил свой город? Кто мне объяснит?

– Я, – коротко ответил Мудрец.

– Во-во, давай, а то сил моих нет с ними спорить, – ухмыльнулся в бороду кондотьер.

– В замок он выбрался, чтобы без лишних ушей и глаз, втихаря, как говорится, с бароном этим встретиться. С Фальмом, стало быть…

– Змеиный Язык! – с ненавистью бросил Белый.

– Да хоть хрен кошачий! – Пустельга снова взмахнула рукой. – Да! Кто он такой, кстати?

– А из той сволочи западной, что Сасандру ненавидит, – пояснил Кулак. – Завидуют. Боятся. А отсюда и ненависть. Их много нынче развелось…

– Их всегда много было, – грустно возразил Мудрец. – Только двести – триста лет назад они сидели и вякнуть боялись.

– А попробовали бы! – Женщина зло оскалилась.

– То-то и оно, – согласился Кулак. – Тогда короли отлично понимали – одно неверное слово, и отвечать за него придется перед генералами Сасандры. Западную Гоблану прирезали к империи? Прирезали. Окраину на сотню миль в Степь подвинули? Подвинули.

– С Табалой союзный договор подписали и к Внутреннему морю вышли… – подхватил Бучило.

Светловолосый студент, услышав это, недовольно сморщился.

«Ишь ты, – подумал Кир. – Может, ему не нравится, что его немытая провинция под крыло Сасандрой взята? Ну, и кем были бы табальцы без Аксамалы? А без южных земель – Каматы, Тьялы и Уннары? Жрали бы не пшеницу, а шерсть свою».

– Эх, не та сейчас империя, – со вздохом проговорил кондотьер. – Сами видали, небось: полковники в драку не рвутся, боевым духом не горят.

– Не горят? – хмыкнул Черный Шип. – Это хорошо. Это нам на руку.

– Думаешь, дядя, нам сильно хочется тут у вас воевать? – задумчиво проговорил Бучило. – Завтра скажут домой – поеду. И рыдать не стану.

– Обмякла империя, – не замечая их перепалки, продолжал Кулак. – Так бывает с борцом, ушедшим на покой. Обрастает жиром, оплывает… А там одышка. Глядишь, уже ходит тяжело. И ничего ему не надо, лишь бы кусок мяса на горбушке хлеба да постель мягкая…

– Да баба теплая под боком! – кивнул Клоп, подмигнув Пустельге.

Воительница влепила ему звучный подзатыльник. Сунула под нос кулак:

– Тебя не спросили, сопля зеленая!

– И ничего уже этому воину не надо, – вел дальше седобородый. – Приходи и бери его голыми руками. Так и Сасандра. Честь и слава, конечно, его императорскому величеству. Сумел он жизнь стране сытую да безбедную обеспечить, да врагов, оказалось, проще не оружием прищучить, а таможенной пошлиной и запретом на торговлю.

– Вот и стали мы нежные, – подхватил Мудрец. – Были гранитом, а теперь как глина. Были воинами, стали лавочниками.

– И эта война показала нашу слабость в лучшем виде. – Кондотьер скрипнул зубами. – Той Тельбии, прости уж, Черный Шип, кот наплакал, а империя, что на шестую часть суши раскинулась, с ней справиться не может. И не справится, помяните мои слова! Провозимся год, два, а то и десяток лет, а потом будем уходить, поджав хвосты, словно побитые коты.

– А то и раньше! – Крестьянский вожак обвел всех хитрым взглядом. – Но вы, главное, мне скажите – пива попьем напоследок? Мы вместе кровь проливали, вроде как побратались.

– Пива, конечно, попьем, – не стал спорить Кулак. – А уйти… Уйти можем и раньше. Если генералы прикажут. А они прикажут. Все к тому ведет, как я погляжу. Эта мразь западная навроде Фальма сейчас вовсю развернется. Думаю, не один он тут. Так ведь?

– Кто ж знает? – пожал плечами Мудрец. – Желающих подгадить Сасандре всегда много было. И не только айшасианы этим страдают. Эти ничего не пожалеют – ни денег, ни времени, ни жизней… тельбийцев. А после того как наши армии прогонят, начнут свои порядки устанавливать. Опомниться, братцы, не успеете, как в кабале окажетесь.

Черный Шип засопел, нахмурился.

– Вы, мужики, вот что… – сурово проговорил вожак повстанцев. – Догоняйте ландграфа и этого второго, который на котолака больше похож…

«На котолака? – подумалось Киру. – Это точно. Молодец, хоть и деревенщина! Верно подметил. Движения у барона мягкие, кошачьи. Да и взгляд как у ленивого, но смертельно опасного зверя».

– Ловите, мужики, ландграфа, – упрямо повторил Черный Шип. – А мы с пришельцами по-свойски разберемся. Нам захребетники без надобности. Ни свои, ни пришлые. Что сасандриец с меня подать в три шкуры драть будет, что вельсгундец… Мне все едино. Вы ужо не обижайтесь, мужики. В бой против врага общего я бы с вами еще раз пошел бы. И не задумался бы… Но именем Триединого прошу – не попадайтесь, если по всей Тельбии заваруха поднимется.