Капитан вышел позвонить по телефону, через полчаса в комендатуре объявились еще два офицера, добрый и злой. Злой стращал меня трибуналом, добрый расписывал прелести сотрудничества, но оба никак не могли понять, почему меня все время пробивает на хи-хи.

Ну в самом деле, у меня так и не снятый смертный приговор, плюс разрешение Ранковича вербоваться к кому угодно. Им не помогли даже найденные у меня в карманах деньги и пара золотых: имею право, не нравится — докладывайте моему начальству.

Наконец, я согласился, но с одним условием — сотрудничать буду только с майором Билом Хадсоном. Знаю его лично, бывал с ним в деле, ему верю, а вас, ребята, сегодня первый раз увидел. Глядишь, решит Билл через меня зарытое золотишко вернуть, а я в процессе поучаствую.

На Вис мы вернулись в аккурат к прилету делегации из Москвы, опередив ее на день, который я почти целиком посвятил написанию обстоятельного отчета для Ранковича. Встречали Милована и компанию без почетного караула, но всем скопом и я очень нервничал, поглядывая на слабые позиции ПВО — вполне в духе немцев нанести внезапный бомбовый удар.

Но «дуглас» сел, скрипнула пассажирская дверь, лязгнула лесенка и на землю, чуть покачиваясь после долгих перелетов, спустились Джилас, Терезич, Кардель «и другие сопровождающие лица».

Помятый после шести с половиной тысяч километров в обход всех и всяческих опасностей, Милован все равно светился, как кремлевские звезды. Широко распахнутые глаза, прямо как из аниме, густая шевелюра дыбом, весь наэлектризованный, даром что с кончиков волос искры не летели:

— Другови, я говорил с товарищем Сталиным!

Что характерно, остальные, едва ступили на землю, тоже начали вываливать на головы встречающих впечатления.

— Товарищ Сталин высоко оценил мою статью «Положение нашего освободительного движения после Московской и Тегеранской конференций» в журнале «Новая Югославия!»

А вот это уже серьезно, это звоночек — если воззрения Джиласа признаны в Москве, то вместе с ними признано и право Джиласа на руководство КПЮ. Ну что же, не самый худший вариант…

— Сталин! Молотов! Антонов! Голованов! Комиссар Жуков! Конев! — распирало прилетевших.

Но в конце концов всех развезли отдыхать, завтра будут доклады в военном отделе, в ЦК и в Верховном штабе. Нам, правда, кое-какую информацию довели не дожидаясь — спасать теперь предстоит не только американцев, но и советских. Государственный комитет обороны принял решение об оказании помощи НОАЮ, маршалу авиации Голованову предписано сформировать отряд дальней авиации из тридцати самолетов и специальную перевалочную базу для переброски вооружения, боеприпасов, медикаментов, продовольствия и прочего, прочего, прочего. Живем! Эх, нам бы такое снабжение годика на два пораньше…

Утром, пользуясь паузой, прикинул — на доклад в ЦК беспартийного меня никто, разумеется, не пустит. На доклад в Верховный штаб — чином не вышел. Можно попробовать проскользнуть к Арсо, типа уточнить задачу по советским пилотам, или, на крайняк, прикрытся тем, что Йованович мой будущий деверь.

Терезич обстоятельно рассказывал что они ездили на фронт к маршалу Коневу, что почти весь список необходимых поставок утвержден, что Гознак вовсю делает ордена и медали по эскизам югославов, но как только дело дошло до серьезных вещей, типа организации обучения трехсот (!) летчиков или возможных планов англичан на Балканах, меня выставили за дверь.

Только и успел услышать, что в Москву летали на американских самолетах из опаски какой-нибудь гадости со стороны бриттов. В Кремле, оказывается, подозревали, что десант на Ливно состоялся не просто так, а в результате того, что немцам помог кто-то из англичан, находившихся при штабе Тито. Стиль, конечно, узнаваемый, тем более островные джентльмены почуяли, что вслед за Албанией из рук уходят Греция и Югославия, но все-таки дезорганизовать союзника с полумиллионной армией — на редкость дурацкая затея.

Выставили меня не просто так, а с приказом собирать группу и лететь на партизанский аэродром Источнобосанского корпуса в Бановцах, а оттуда выдвигаться к Дрине и ждать сигналов от Службы спасения пилотов.

В самолете оглядел свое воинство и порадовался: наконец-то воюем по-богатому. Пять радиостанций на роту, одна базовая и четыре рейдовых, американская десантная форма и ботинки, НЗ американский же, снаряга вплоть до ножиков и фонарей, все, как у настоящей армии. Даже несколько офицеров связи (ну как связи — наверняка работают и на УСС, разведку) было, все из числа сербских и боснийских эмигрантов в США.