Сам праздник Варвик помнил смутно. Еще в самом начале ему подали внушительных размеров плошку со священным напитком, и он махнул рукой на свое стремление выглядеть по-божески. Всеобщий галдеж и мелькающие в ритуальном танце тела уже представлялись ему не более чем бредом или сном. На все обращения к его персоне он отвечал благодушной улыбкой и фамильярный похлопывание по плечу. Теперь утром, лежа на соломе в хижине, он неторопливо разбирал воспоминания вчерашнего дня. «Интересно как я в таком состоянии победил эту несчастную обезьяну», – пробормотал он, поднимаясь на ноги. Он был в своем костюме, который за прошлую ночь успел отвисеться на импровизированной вешалке, а за нынешнюю опять стал похож на тряпку. Варвик снял пиджак и рубашку и вновь развесил их на кресте. Случайно задев щеку, он зашипел от боли – после того, как он умудрился перед праздником побриться без мыла, на коже появилось сильное раздражение. «Как же я теперь покажусь в деревне, – подумал он, – с такой-то рожей?» Он смочил ладони священным напитком, еще остававшемся в кожаном бурдюке, и приложил их к щекам. Защипало так, что он не знал, куда деться. Наконец, вылив на лицо целую миску воды, он успокоился и снова погрузился в размышления. Варвик пытался припомнить, что еще интересного было на празднике, и тут одно видение обожгло его – Нуш! Девушка по имени Нуш! Только ее он помнил пронзительно и ясно. Нет, она не просто понравилась ему – в его сердце, давно чуждом многих переживаний, разгорелась страсть. Ее светлая, почти как у белых людей, кожа, пышное облако волос с медным отливом, ее нежные черты, наивный взгляд – все в ней притягивало человека, уставшего от искусственных женщин, сотворенных цивилизацией. Он должен был немедленно увидеть Нуш.

– Аши! – позвал он, и жрец мгновенно появился возле хижины. – Пусть придет девушка по имени Нуш. Я хочу, чтобы она служила мне, – повелительно сказал Варвик, и Аши не замедлил повиноваться. Варвик нетерпеливо расхаживал по своему жилищу. Через несколько минут оба – жрец и девушка – стояли перед Варвиком. Он напустил на себя величественный вид и пристально посмотрел на них.

– Скажи ей, – обратился он к Аши, – что с этого дня она не будет работать, как все женщины, а будет служить мне.

Аши передал Нуш его слова, и та опустилась на землю перед Варвиком. Он велел ей подняться, девушка в священном трепете взглянула на него.

– Пусть приготовит мне еду, – строго сказал он, Аши передал волю бога, – а ты постарайся как можно быстрее научить ее моему языку.

Аши склонился в почтительном поклоне. Вскоре Нуш принесла завтрак, Варвик жестом велел ей сесть возле него и разделить с ним трапезу. Она смущенно повиновалась. Всякий раз, когда Варвик обращался к ней – объяснялся пока приходилось жестами – она смотрела на него с благоговением и счастьем, и ему казалось, что с ее личика льется в его сердце чистый свет. Весь день он не отпускал девушку от себя, развлекая ее мелкими фокусами, в каких ему была способна помочь цивилизация. Все – огонек зажигалки, открывающийся портсигар, к сожалению пустой, бритвенный станок – вызывало у нее восторг. После полудня они вместе отправились гулять, а когда вернулись, он вспомнил, что в его распоряжении целая гора сокровищ. Он нарядил Нуш в эти безделушки, чем она осталась очень довольна. Пока она была рядом, он то невзначай касался ее плеча, то брал за локоть, а когда надевал ей браслеты на руки и ожерелья на шею, его пальцы ласково проводили по нежной коже девушки, и волнение, оставленное где-то в далеком времени его первой любви, вновь воскресало и томило его.

Совсем стемнело, Нуш принесла ужин, и они вместе полакомились фруктами и зажаренным на костре мясом козленка. Варвик растянулся на соломе и глядел на девушку, раздумывая, оставить ее у себя или отпустить. Он слышал, как возле хижины ждет Аши. Весь день Варвика преследовало ощущение, что жрец следит за ними.

– Аши! – крикнул он, и когда тот вошел, сказал. – Девушка может идти. Пусть приходит завтра. «А тебя я куда-нибудь отошлю», – решил он, глядя, как они удаляются.

На следующее утро Варвик подозвал Аши и, осведомившись, как продвигается самосовершенствование жреца, сказал:

– Ты должен отправиться сегодня на дальний мыс, где мы недавно были с тобой, и там предаться созерцанию небесного пропеллера. Когда солнечный диск коснется краем моря, тебе будет явлено знамение. Ступай!

__________

Солнце стало красным и опустилось в море, но никакого знамения Ашы не было. Следуя странному приказу бога провести день за созерцанием небесного пропеллера, – а ведь он виден только ночью, – Ашы до позднего вечера просидел на гладком камне дальнего мыса. Теперь он встал и пошел обратно в поселок.

Какое-то предчувствие угнетало его, это началось еще вчера, когда Нуш вечером уходила из хижины Бога.

– Ашы! – воскликнула она. – Если я буду служить Богу, я смогу быть равной тебе. Мне бы только выучить его язык. Всю ночь Ашы обучал девушку словам этого языка, но в груди его уже поселились сомнения страшнее тех, что одолевали его раньше.

Размышляя обо всем, Ашы добрел до поселка и направился к жилищу Нуш у края леса. Возле него он увидел Зыша, который укреплял шалаш, чтобы тот не клонился набок. Нуш сидела на земле и болтала с ним, но голосок ее, прежде звонкий и беззаботный, звучал сейчас неуверенно, глухо. Ашы подошел и, присев рядом с девушкой, обнял ее. Нуш отстранилась, глянув на него испуганно и виновато.

– Нельзя трогать меня!

Молодой жрец резко поднялся и скрылся в лесу, когда густые заросли сомкнулись у него за спиной, Ашы бросился на землю и стал бешенстве кататься по ней. Внезапно до слуха его долетел уже ставший привычным голос: «Ашы!» Бог звал его, но Ашы по-прежнему лежал на земле. Зов повторился, юноша не двинулся с места.

Последние предрассветные часы Ашы посвятил медитации и утром, представ пред очи Всеблагого, вновь почувствовал, как благоговейная радость разливается в его сердце. Услышав тот же нелепый приказ, что и день назад, Ашы вновь отправился на мыс, убеждая себя, что будь он совершенен, он смог бы, как сказал Бог, узреть небесный пропеллер и днём. Однако тщетно он искал его на небосклоне. Солнце зашло, и Аши снова побрел в деревню.

«Моя любимая стала женой Бога, – повторял он про себя, – я должен быть счастливым, ведь она стала женой Бога…» И тут он первый произнес вслух самое страшное: «…если только это Бог!»

Прошло несколько дней, во время которых Аши не видел ни Бога, ни Нуш. Они почти не выходили из хижины, когда-то принадлежавшей жрецу. Юноше казалось, что вся деревня замерла в ожидании чего-то. Особенно это было заметно по женщинам: они перестали работать, наряжались в яркие одежды и дни напролет сидели возле своих хижин, негромко переговариваясь. В один из таких дней поселок огласили горестные вопли. Ашы поспешил туда, откуда они раздавались. Протиснувшись сквозь стену из спин, он увидел окровавленное тельце ребенка и плачущую над ним мать. Оказалось, мальчик упал с одной из прибрежных скал вниз на камни. Люди обратились к Ашы, требуя чтобы тот привел Бога, и жрец со всех ног побежал к его хижине. Он вошел, забыв даже испросить разрешения, и не замечая сидевшей на полу Нуш, крикнул, что народ призывает Всеблагого, чтобы он спас ребенка.