— Ах, с большим удовольствием! — преувеличенно торжественно согласился Авигдор. И с чрезвычайной проворностью, которой никак нельзя было ожидать от его толстых веснушчатых пальцев, принялся перелистывать рукопись, ворча своим басовитым голоском — Вот вы сейчас услышите! Вот здесь! Возьмем, напшиклад,[303] первый же удачный пример. — Он ткнул обгрызенным широким ногтем указательного пальца и с сердитой интонацией прочитал — Хорошо… Вы же слышите! «Лучше служить Господу, да будет благословенно Имя Его, с радостью, без телесных страданий, которые ведут к печали… печаль — это идолопоклонство».

Он бросил взгляд на морщинистое лицо Виленского гаона, но не заметил на нем признаков какого-то особенного впечатления. Еще поспешнее он принялся читать второй отрывок, предварив его коротеньким пояснением:

— Вот здесь дальше он как раз и объясняет, что имеет в виду: «Часто случается, что дух соблазна приводит человека к ошибке и пугает его, что он совершил преступление, хотя это не более чем чрезмерная строгость — заповедь, которую трудно выполнить, или вообще никакое не преступление. Это дух соблазна хочет, чтобы человек впал в печаль».

На искривленных губах гаона показалась гневная усмешка.

— Вот негодяи! — сказал он, чуть покачав ермолкой. — Иеровоам бен Неват[304] знал об этом намного раньше… Читайте, реб Авигдор, читайте!

«Человек ничего не должен иметь на уме, когда молится, кроме доставления удовольствия Творцу, да будет Он благословен. И, уж конечно, он не должен стремиться таким образом подняться на более высокую ступеньку, стать лучше других… Многие стремились поступать так, как рабби Шимон бен Йохай,[305] и это им не удалось. Причина состоит в том, что они лишь хотели быть выше других евреев, а не служить Творцу, да будет Он благословен…»

Реб Саадья-парнас и гаон смущенно переглянулись. Усмешка исчезла с их губ. Лица помрачнели. Тем временем был перевернут следующий лист:

«Всевышний скрывает в себе перегородки, железные стены, но понимающие люди знают, что все перегородки, железные стены и всякого рода одеяния и покрывала — это лишь часть Его сущности, да будет Он благословен! Потому что нет места, свободного от Его присутствия».[306]

Повеяло пантеизмом, идущим от древней каббалы, от Спинозы и его последователей, от новых каббалистов Цфата. Виленский гаон более-менее знал это. Хлопал глазами только тучный реб Саадья-парнас. Раввин реб Хаим из молельни Рамайлы понял это на свой манер. Он содрогнулся:

— Как? Как?! Так получается даже в… в уборной? Не рядом, конечно, будь упомянута… Тьфу на них!

— Погодите, это еще ничего! — бодро прокукарекал реб Авигдор. — Послушайте дальше, учителя и господа мои… — «Все, что сотворено, якобы отделилось от Него.

Все является частицей Его одеяния. Получается, что во всем, что ты видишь, ты смотришь на Него, да будет Он благословен, а Он смотрит на тебя!..»

— Сопляки! — взвизгнул гаон, выйдя из себя от гнева.

— Погодите! Вот тут есть одна очень важная вещь: «Душа сказала однажды Баал-Шем-Тову: “Ты удостоился того, чтобы тебе открылись возвышенные дела, не потому, что много изучал Гемору и комментаторов, а потому, что постоянно молился с великой устремленностью”…»

Реб Авигдор внимательно осмотрелся. Хм… старый аскет шел прямо в сети. Его строгое лицо теперь окончательно помрачнело. Его белые брови распрямились, как стрелы. Полные губы сжались в узкую полоску. И, чтобы еще больше раздразнить его, Авигдор умышленно остановился и якобы смущенно спросил:

— Дальше? Я вижу, учитель наш Элиёгу, что… что…

— Дальше! Дальше! — с сердитым нетерпением ответил Виленский гаон. Ему, старому аскету и самоистязателю, теперь доставляли какое-то странное удовольствие причиняемые ему страдания, все более усиливавшаяся кровная обида, содержавшаяся в рукописи и направленная против него лично, точнее — против его вечного, самоуверенного аскетизма…

И реб Авигдор постарался сразу же отыскать в «Завещании Риваша» наиболее мучительное и оскорбительное место, нацеленное точно в самое уязвимое место в сердце гаона:

— «Человек не должен слишком много заниматься деталями и мелочами каждой заповеди, которую выполняет. Потому что именно этого и хочет дух соблазна: напугать человека трудным служением Творцу, да будет Он благословен! И даже если человек поддался соблазну прегрешения, то пусть он не принимает этого слишком близко к сердцу, чтобы тем самым не отвлекать себя самого от служения Богу, да будет Он благословен. Пусть он лишь на короткое время опечалится своим прегрешением и сразу же возвращается к тому, чтобы радоваться Творцу, да будет Он благословен…» Хм… хм…

Не останавливаясь, безо всякого перехода Авигдор начал читать другой отрывок:

— «Дух соблазна никогда не уговаривает человека, чтобы тот совсем не изучал Тору. Он знает, что человек его не послушается. Потому что если человек совсем не будет изучать Тору, он не будет пользоваться уважением у других людей, не будет ученым… Но дух соблазна уговаривает человека не изучать того, из чего проистекает страх Божий. Например, книги “мусара”[307] или “Шулхан орух”,[308] помогающие ясно узнать закон. Поэтому он убеждает постоянно изучать Гемору и комментаторов, все время Гемору и комментаторов…»