Реньери Андретти

Аннотация

Мы были друзьями, а потом стали никем.

Любили. Защищали. Дорожили.

Было время, когда Реньери Андретти заставлял меня чувствовать все это.

Это было до того, как его семья пришла за моей.

Он должен был забыть меня.

Мы пошли разными путями.

Так и должно было остаться.

Но теперь он вернулся, и он мой новый босс.

Я хочу его ненавидеть.

Он мой бывший лучший друг.

Мой мучитель.

Глава семьи Андретти.

Но как бы я ни старалась, я не могу держаться подальше.

 

ПЛЭЙЛИСТ “If It Means A Lot to You” — A Day to Remember “Take What You Want” — One OK ROCK ft. 5SOS “Kelsey” — Metro Station “River Flows in You” — Yiruma “Ghost” — Ella Henderson “Brother” — Matt Corby “Wild Horses” — Natasha Bedingfield “Before the Storm” — JoBros ft. Miley Cyrus “Black Keys” — JoBros “Set Me on Fire” — Bella Ferraro “Monsters” — Timeflies ft. Katie Sky “Jealous” — Labrinth “Broken Strings” — James Morrison “Fly Before You Fall” — Cynthia Erivo “I Don’t Want to Be” — Gavin DeGraw ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА Привет, читатели! Надеюсь, вам понравится эта новелла, но перед этим — немного полезной информации. Действие этой книги происходит одновременно с Николайо Андретти и Бастиано Романо. Ее можно читать как самостоятельную новеллу, но большинство предпочитает читать ее в рамках серии. С большой, большой, большой любовью, Паркер С. Хантингтон. Для Хлои, и всех чистых душ, чьи свечи потухли слишком рано. Обида Существительное Горькое возмущение тем, что с вами плохо обращались. Разочарование. Злость. Страх. Все это одинокие, болезненные эмоции сами по себе. В совокупности они образуют обиду. Когда удивление от несправедливости проходит, гнев и страх тоже исчезают, остается разочарование. Но суть разочарования в том, что все это происходит в вашей голове. Разочарование — это адаптация вашего мозга к концу старой реальности, открытие конца того, как, по вашему мнению, все было раньше. И, возможно, это хорошо. Создайте свою собственную реальность. Никогда не соглашайтесь на меньшее, чем вы заслуживаете. А если кто-то разочаровал вас, не вините себя за то, что ожидали от него слишком многого. Обида и разочарование исчезают. А настоящая любовь — нет. ПРОЛОГ Обижаться — это всё равно, что пить яд и ждать, что умрет другой человек. Кэрри Фишер КАРИНА ГАЛЛО В детстве предательство — это когда ваш лучший друг объединяется с кем-то другим для школьного проекта. Или ваша детсадовская влюбленность не приглашает вас на свой день рождения. Или вы находите двадцатидолларовую купюру на земле во время перемены, и отец заставляет вас отдать ее ворчливой сотруднице школьного бюро находок, которая, скорее всего, в итоге заберет ее себе. А вот этого быть не должно: человек, на которого, как вы думали, можно положиться, ваш лучший друг на всем белом свете, становится вашим мучителем. Реньери Андретти должен был забыть обо мне. Я думала, он так и сделал. Мы не общались с тех пор, как я уехала в колледж, и, насколько я знала, он вообще забыл о моем существовании. Но как бы я ни старалась, я так и не смогла забыть своего бывшего лучшего друга. Оказалось, что и он тоже. 1 Гнев, обида и ревность не меняют сердца других — они меняют только ваше. Шеннон Л. Олдер КАРИНА ГАЛЛО Одиннадцать лет назад — Ты уже получил свое осеннее расписание? — Я достала свое из розовой папки и положила на стол. Губы Ренье поджались от удовольствия, когда он пробежался глазами по моему расписанию. Его темные волосы, всегда стильные, были коротко подстрижены по бокам и удлинены вверху, что подчеркивало его изумрудно-зеленые глаза, и он был настолько классически красив, что у меня в животе словно взорвался пакет с поп-роком. Очень скоро он станет слишком крутым, чтобы болтаться со мной на задворках отцовского магазинчика. Я бы не призналась, если бы он спросил, но я не радовалась нашему первому году в школе Диаволо. Я волновалась. Волновалась, что Ренье поймет, насколько он круче меня, и наши девять лет дружбы пойдут насмарку. Иррационально? Возможно. Реньери Андретти был лучшим человеком из всех, кого я знала, и не мог меня разочаровать. Моя неуверенность была необоснованной, но папа любил при каждом удобном случае напоминать мне, насколько драматичными и необоснованными могут быть четырнадцатилетние подростки. Ренье заговорил с легким южным акцентом, который я так и не уловила за все годы жизни во Флориде: — Вот. — Он потянулся в задний карман своих облегающих черных джинсов, достал лист бумаги и бросил его мне. Я развернула бумагу, разгладила складки и прочитала его расписание: Период "О": Мужской футбол, тренер Кевин 1-й период: География, мистер Шлезингер 2-й период: Алгебра II/тригонометрия с отличием, мистер Фрэнкс 3-й период: Здоровье, мисс Рутгерс 4-й период: Биология, миссис Слайт 5-й период: Английский с отличием, мистер Ричардс 6-й период: Испанский, миссис Гутьеррес Ренье был умным, и я была уверена, что он справится с этими предметами, но я не знала, зачем он их посещает. Он ненавидел школу. Ненавидел все, что отнимало его время от общения со старшим братом в течение двух лет, оставшихся до того, как Николайо укатил из Флориды в колледж. — Я не понимаю, Ренье. Его имя сложилось на моих губах, такое уникальное, идеальное и мое. Мне нравилось, что я могла произносить его каждый день, и он непременно отвечал. — А что тут понимать? — Он ухмыльнулся, и это была та самая ухмылка, которая была у него с самого детства. Та самая ухмылка, которая украсила его лицо, когда мы стали лучшими друзьями, и он сказал мне, что он мой и ничей больше. И он выполнял это обещание каждый день на протяжении последних девяти лет. — Это мое расписание. Буквально идентичное. — Ты попала в мужскую футбольную команду? Поздравляю, детка. — О, ты знаешь, о чем я. — Я снова пролистала расписание. — Я говорю обо всем остальном. Как… как ты вообще это сделал? Его дьявольская ухмылка расширилась, такая нагловатая и самодовольная, что я бы возненавидела его, если бы уже не любила. — Мама Лейси Райан — главный администратор "Диаволо". Мое сердце заколотилось. Лейси Райан ненавидела меня, и хотя моя неприязнь к ней не была столь категоричной, я с радостью приняла бы запретительный судебный приказ, если бы мне его предложили. — О. Он закатил глаза. — Она не такая уж плохая, Галло. Не так уж плоха? С дошкольного возраста и до средней школы она использовала любую возможность, чтобы поиздеваться надо мной. Я была снисходительным человеком, но не настолько. Единственная причина, по которой я не рассказала Ренье, заключалась в том, что я знала, как он отреагирует. Когда кому-то из его близких причиняли боль, Реньери Андретти превращался в непредсказуемый ураган, несущий разрушения, словно он был рожден для этого. На футбольном поле его прозвали "Хаос", но эта кличка была куда более уместна за пределами поля. Меньше всего мне хотелось, чтобы он попал в беду, защищая меня. Его отец и так не одобрял нашу дружбу, поэтому мы и проводили время в комнате отдыха папиного магазина на Норт-Бич, а не в мегаособняке Ренье в престижном районе Майами-Бич. — Как скажешь. — Я вернула ему расписание. Он сжал мою руку, когда брал его у меня. Люди думали, что мы встречаемся. Но это было не так. В тот момент, когда началась наша дружба, мы образовали вокруг себя пузырь, потому что нам не нужен был никто, кроме друг друга. Он владел моим сердцем, но и я владела его сердцем не меньше. — Ты не попала в кулинарный класс. — Он знал, как сильно я хотела стать шеф-поваром, когда вырасту. — Он не доступен для первокурсников. — Я пожала плечами. — Всегда есть следующий год. И не меняй тему. — Я изучала его. — А если серьезно, что случилось? Зачем ты скопировал мое расписание? Смех исчез из его глаз, и он встал, обогнул стол, сел рядом со мной и взял меня за руки. — Карина, — он называл меня так, только когда был серьезен, — я лю… Грохот прервал его речь. Я поднялась на ноги и побежала по коридору к входу в магазин. Сильная рука обхватила меня за талию и притянула к груди Ренье. Он поднял меня и на одной руке понес в папин кабинет. — Опусти меня! — Я боролась с его хваткой. Крики снаружи становились все громче, и я начала беспокоиться за папину безопасность. — Я должна помочь ему! Ренье закрыл мне рот рукой и прошептал на ухо: — Успокойся, Карина. Ты не можешь уйти. Это может быть опасно. Тем более мне нужно было выйти и помочь папе. Я изо всех сил сопротивлялась его прикосновениям. Он крепко обхватил меня за талию, и в любой другой ситуации эти "Поп Рокс" лопнули бы у меня из груди в живот. — Успокойся, и я отпущу тебя. Хорошо? Я дернулась в последний раз, пытаясь освободиться, но когда это не сработало, я замерла, расслабив свое тело на его. Он отпустил меня, повернул мое тело лицом к себе и прижал палец к губам, ясно давая понять: заткнись. Он включил монитор, и я вздрогнула, когда на экране появилось изображение Луиджи, держащего моего отца за воротник рубашки. Я повернулась к Ренье, на моем лице отчетливо читалось предательство. — Что это, черт возьми, такое? — Кар… — Что делает консильери твоего отца, угрожая моему отцу? Консильери был главным советником босса мафии. Он ни за что не стал бы действовать без разрешения отца Ренье. — Детка, я… — Ты знал об этом? Поэтому ты не дал мне сбежать туда? — Я покачала головой, отвращение и адреналин забурлили в моих венах, и направилась к двери, намереваясь помочь отцу. Ренье схватил меня за руку, его хватка была твердой, но нежной. — Не ходи туда. Я оттолкнула его. — Это мой отец! — Я не знал. Я обещаю, Карина. Я схватил тебя, чтобы ты не подвергала себя опасности. Его глаза умоляли меня, и я хотела поверить ему — мне нужно было поверить ему, — но речь шла о моем отце. После того как мама ушла от нас, он и Ренье были всем, что у меня осталось. Но Ренье никогда не укладывал меня на ночь и не проверял под кроватью на наличие монстров. Это все делал папа, и он был там. Один. — Отпусти меня, Ренье. — Он опасен. — Именно! — Ш-ш-ш! — Он понизил голос. — Потише. Если с тобой что-то случится, Карина, я не смогу жить с собой. Я пойду туда. Хорошо? Дай мне поговорить с Луиджи. Я кивнула головой, но внутри я уже волновалась и за него. — Хорошо. Как только он ушел, моя голова переместилась на экран. Я прибавила громкость настолько, насколько могла, чтобы не привлекать внимания к своему присутствию. Луиджи наклонил отца вперед, прижав его к стеклянной стойке, насколько позволяло его тело. — Ты знаешь, что будет, если ты пропустишь платеж за защиту? Мы и раньше давали тебе поблажки из-за твоей дочери, но ты не можешь и дальше нас обманывать. Это звучало неправильно. Отец Ренье, Кристиано Андретти, ненавидел меня. Если уж на то пошло, то родство со мной должно было навредить папе. Отец прохрипел. — Я принесу деньги завтра. — Ты сделаешь это, потому что если ты этого не сделаешь, то следующей будет твоя вторая рука. — Следующей? О чем ты говоришь? Как только папин крик достиг моих ушей, я выскочила из подсобки и помчалась в центральную часть магазина. Луиджи уже покинул корабль, а Ренье стоял у автоматов с газировкой, смачивая толстое полотенце. Я подбежала к отцу и взяла в руки его левую руку. За кровью и растущими синяками виднелись два пальца, неловко согнутые вправо. — О, Боже. Что случилось, папа? — Я выхватила полотенце из рук Ренье и как можно нежнее промокнула папину ладонь. Он старался сдержать мурашки, но они прорывались сквозь его стоицизм и разрывали мне сердце. — Не волнуйся об этом, дорогая. Это пустяки. — Пустяки? Пустяки?! Ренье выдернул полотенце из моих дрожащих пальцев. Я попыталась выдернуть его обратно. — Даже не разговаривай со мной, Ренье. Деньги на защиту? От моего отца? Ты с ума сошел?! — Я прижала полотенце к самым кровоточащим местам. Сбоку от папиной руки на стойке лежал окровавленный молоток. Я отвела глаза и посмотрела на Ренье. — Ты должен был быть здесь! Я доверяла тебе! Что случилось, Ренье?! — Карина, я… — Знаешь что? Я не могу даже смотреть на тебя сейчас. Уходи. — Но… — Убирайся! — крикнула я, бросив полотенце на стойку и изо всех сил толкнув Ренье. Это была худшая ссора за все девять лет нашей дружбы. Теперь я понимала, что была несправедлива. Ренье всегда был добр ко мне, была моим самым яростным защитником и одним из двух людей, на которых я всегда могла положиться. Я пыталась извиниться. И пыталась. И пыталась. И снова пыталась. Прошло пять месяцев, и мне стало казаться, что я единственный первокурсник в "Диаволо", у которого нет друзей. А Реньери? Я была права. Он понял, что слишком крут, чтобы общаться со мной, и те девять лет дружбы, которыми я дорожила, могли бы и не состояться. С каждым днем Реньери становился все больше… все больше. Более восхищенным. Более красивым. Более популярным. Он был первокурсником, который тусовался со старшекурсниками и младшекурсниками, с одной стороны от него всегда был Николайо, а с другой — вращающаяся дверь красивых девушек. А его последним завоеванием стала Лейси Райан, моя детская обидчица. Обед в "Диаволо" был самым ужасным. Я сидела в самом дальнем конце кафетерия, за столом, который был почти скрыт темнотой. Мне это нравилось. Чем меньше меня было видно, тем спокойнее я себя чувствовала. После того как Ренье отбросил меня как друга, все, кого я считала своим другом, восприняли это как разрешение издеваться, принижать и мучить меня за его спиной. Я пыталась спрятаться в этом углу. Иногда это получалось. Иногда нет. Поднос с обедом упал рядом со мной с громким звуком ! Я подпрыгнула от неожиданности и повернулась лицом к виновнику. Зеленые глаза, напомнившие мне глаза Ренье, встретились с моими. Его точеный подбородок, выдающиеся скулы и аристократичный нос были красивы, как у Ренье, но если у Ренье были темные волосы и джентльменская стрижка, то у этого незнакомца они были светлыми и более длинными. — Привет. Я Броуди. — Он протянул руку. Мои глаза заметались из стороны в сторону, пытаясь понять, видит ли это кто-нибудь еще. Я надеялась, что нет. — Возможно, ты не захочешь этого делать. — Пожать тебе руку? Ты больна или что-то в этом роде? — Ухмылка, которой он меня одарил, была добродушной. — У меня довольно сильная иммунная система. Я поковырялась в своем обеде. — Нет, я имела в виду сесть рядом со мной. Возможно, ты не захочешь сидеть рядом со мной. — Почему нет? — Я персона нон грата. ( прим . это человек, которого по тем или иным причинам, не желают видеть в определенном государстве, учреждении или обществе). — Странное имя, Персона нон грата. Я закатила глаза, но на губах заиграла улыбка. Давненько никто не шутил со мной. — Я серьезно. Сидеть рядом со мной — это социальное самоубийство. Он пожал плечами. — Я не слишком беспокоюсь о таких вещах. — Наверное, потому, что по шкале от одного до десяти у него было одиннадцать баллов. Девушки в "Диаволо" съели бы его. То, что он сидел рядом со мной, не меняло его привлекательности. Я склонила голову набок, оценивая его непринужденную манеру поведения. — Почему я? — Ты заняла этот столик. Я решил, что лучше представиться одному человеку, чем десяти, чьи имена я забуду сразу же, как только они их произнесут. Я взяла расписание, которое он бросил на свой поднос с едой. — Так вы здесь недавно? — Перевелся из Сокала. Я кивнула на его голову. — Это объясняет прическу. — Волосы? — Он провел рукой по золотисто-русым прядям. — Длинные. Поцелованные солнцем. Классический парень-серфер. Он хмыкнул. — Это стереотип, и я на самом деле не серфер… Я вскрикнула, отодвигая стул, когда вода попала на мои волосы, стекала по лицу и намочила белую футболку. Лейси стояла в нескольких дюймах от меня, держа в руке пустую бутылку из-под воды. Я прикрыла грудь рукой, надеясь, что никто не увидит ее сквозь тонкую футболку. Мой взгляд метнулся к Ренье и с лазерной точностью зафиксировался на нем с другого конца кафетерия. Может быть, он и бросил меня как друга, но он не потворствовал издевательствам. Если он видел это, то обычно высказывался. Это была единственная хорошая часть моей жизни в эти дни. Но когда я посмотрела на него, он на долю секунды запечатлел мое промокшее лицо, а затем сосредоточился на Броуди. Я ждала, что он скажет. Что-нибудь. Но он не сказал. Вместо этого он повернулся к Николайо и что-то прошептал ему на ухо. Николайо ответил, и они вдвоем начали горячий разговор, полностью игнорируя мое волнение. Вскоре начались перешептывания. Кто-то набрался смелости и рассмеялся. Потом другой. И еще один. И еще. Очень скоро весь кафетерий смеялся надо мной. Броуди стянул с себя толстовку и протянул его мне. Я накинула мягкую хлопковую толстовку поверх мокрой рубашки, благодарная за то, что хоть кто-то был на моей стороне. Возможно, скоро он поймет, что дружба со мной не стоит того, чтобы подвергать себя остракизму в "Диаволо", но до тех пор я приму любую помощь. В другом конце комнаты глаза Ренье поймали мои, задержавшись на толстовке. Он встал, решимость придала ему осанку, но Николайо потянул его обратно вниз. Они обменялись торопливыми словами, и Ренье глубокомысленно нахмурил брови, прежде чем занять свое место. Я вернула свое внимание к Броуди, чувствуя себя глупо. Ренье не был героем. Он был злодеем. Я просидела весь обед, промокшая и дрожащая, но моя гордость не позволила мне убежать и спрятаться. Кто-то подошел ко мне и пошутил насчет моих мокрых волос. Казалось, что, не защищая меня, Ренье снял с меня негласный запрет на издевательства в его присутствии. Броуди огрызнулся, и на мгновение я снова почувствовала себя защищенной. Когда прозвенел звонок на пятый урок, я с гордо поднятой головой прошла мимо Ренье, а Броуди обошел меня с левой стороны. Мои руки сжались в кулаки, стараясь скрыть дрожь. Я не знала, чего жду от Ренье. Извинений? Объяснений? Какого-то признания того, насколько ужасной стала моя жизнь? Не слишком ли многого я прошу после девяти лет, в течение которых мы были друг для друга всем? Вместо этого его глаза снова задержались на том, как толстовка Броуди обтягивает мою худую фигуру, а затем он посмотрел на Броуди и отвернулся. Николайо бросил на меня сочувственный взгляд, но я знала, что он всегда будет на стороне Ренье. Мое сердце упало, и надежда, которую я сохраняла с тех пор, как мы с Ренье перестали быть друзьями, улетучилась. После инцидента в кафетерии издевательства усилились, превратившись в монстра, которого не могли контролировать даже строгие учителя Диаволо. По крайней мере, у меня был Броуди. Но на его месте должен был быть Ренье. 2 Пусть сегодня наступит день. когда вас перестанет преследовать призрак вчерашнего дня. Стив Мараболи КАРИНА ГАЛЛО Настоящее, в котором ничего не изменилось. Изильд налил содовой одной из стриптизерш, которая пролила бренди на свое нижнее белье. Фред подбежал к нам с другого конца зала, его белые волосы развевались от спешки, и втолкнул ее обратно в гримерку. — Нет, нет. Только не в этом! Она опустила взгляд на свое нижнее белье — облегающий розово-черный комплект из лифчика и трусиков. — Что с этим не так? — Ты в нем выглядишь на двадцать баксов. — Типичный Фред. Он никогда не умел говорить лишнего или, не знаю, вести себя как цивилизованный человек. Она скрестила руки на груди, возмущаясь по праву. — Я действительно вешу пятьдесят четыре килограмма. — Ну, я не хочу, чтобы ты выглядела так, как выглядишь. Только не в моем клубе. — Он повернулся ко мне. — Что ты здесь делаешь? Вон! Вон! Я схватила свой поднос, закатила глаза и направилась в свою секцию. Фред владел «Down & Dirty», но он был уже в расцвете сил и, скорее всего, скоро уйдет на пенсию. В стрип-клубе ходили слухи, что он ведет переговоры о продаже заведения, и в настоящее время между двумя крупными шишками идет война за право покупки. В городе, где в избытке элитные эскортницы и дефицит стриптизерш, он, вероятно, выручит немалые деньги. Пола, известная в The Down & Dirty как Сладкая Кокер, прошла мимо меня. Она была официанткой, как и я. Но, в отличие от меня, работа здесь не была для нее последней надеждой. Она жила ради "Down & Dirty". Каждый день приходила на работу с искренней улыбкой. Я схватила ее за руку. — Фред не в духе. Тебе лучше держаться подальше. Она сморщила нос. — Боже, неужели он уже не может уйти на пенсию? Я пожала плечами. Был ли Фред ужасным начальником? Да. Но, зная мою удачу, его замена будет только хуже. Пола потянулась и поправила мой прозрачный пеньюар цвета пастельной голубизны. Он подходил по цвету к моим глазам, туфлям и парику, скрывающему мои грязные светлые волосы. — О, Боже! — Пола повернула мое тело так, чтобы я оказалась лицом к лицу с VIP-залом. — Он — совершенство. А я никогда не ошибаюсь. Моя кровь похолодела. Конечно, у меня были галлюцинации. Прошло семь лет, но его волосы остались прежними — чистая джентльменская стрижка. При росте на пять сантиметров выше метра ста восьмидесяти четырех он выделялся теми же острыми скулами и четкой линией челюсти. И хотя с такого расстояния я не могла разглядеть его глаза, я знала, что они зеленые, как четырехлистный клевер. — Что ты здесь делаешь? — прошептала я. Он, конечно, не мог меня услышать, но инстинкт подсказывал, что я хочу с ним поговорить. Семь лет, прошедших с тех пор, как мы виделись в последний раз, не изменили этого. Как и те четыре года чистого школьного ада. — Что? — Пола на долю секунды окинула меня взглядом, а затем вернула свой взгляд к нему. — Ничего. Но это было не просто «ничего». Реньери Андретти был здесь. Моя первая любовь. Мой школьный мучитель. Мое самое большое предательство. Я затаила дыхание и попятилась назад, заставляя себя сохранять спокойствие, пока направлялась в комнату отдыха, чтобы найти Фреда. На заднем плане я услышала, как Пола зовет меня за собой, но я проигнорировала ее. — Что ты здесь делаешь? — Фред схватил меня за локоть и направил в пустой угол комнаты отдыха. Я отпихнула его руку от себя. — Мне нужно идти. — Что? — Желудочный грипп. — Мне все равно. Ты знаешь, как важна для меня эта ночь? — Он потер затылок и выругался. — Я собираюсь заключить сделку всей жизни, и мне нужно, чтобы ты подавала напитки в VIP. — Что? — Я отпрянула от него. — Я… Но это не моя секция. — Ты моя лучшая официантка. — Нет, не лучшая. — У тебя есть высшее образование. — Я отчислилась. — А потом ты пошла в муниципальный колледж. — Я и там отчислилась после семестра. — Я скрестила руки. Этот разговор был похож на фильм о моих неудачах. — Он попросил тебя. — Кто попросил меня? — Один из моих покупателей. О, Боже. Есть ли хоть малейший шанс, что это не Ренье? Я прикусила нижнюю губу. — Я тебе не верю. Фред поднял телефон, на экране высветилось сообщение, отправленное две минуты назад. Отправь синеволосую на обслуживание. Ренье не мог знать, что это я. Даже если бы мы не виделись семь лет, парик и много слоев эффектного макияжа сделали меня почти неузнаваемой, а ведь я была так далеко. На этот раз у меня даже заболел живот. — Мне действительно нехорошо. — Это ненадолго. Тошнота затуманила мой мозг. — Серьезно, меня сейчас вырвет. — Сдерживайся. Желчь поднялась к горлу. Я сглотнула, изо всех сил стараясь загнать ее обратно. — Я не могу, Фред! — Сделай это, а потом можешь идти. — Нет… Он вытолкнул меня из комнаты отдыха, прежде чем я успела запротестовать. Я размышляла над выбором. Мне очень нужна была эта работа. Папин магазин терял деньги с каждой секундой, но сколько бы времени ни прошло, сколько бы долгов ни накопилось, он не мог с ним расстаться. Он был как Лео в " Титанике" — мог бы ухватиться за край обломков корабля Роуз и остаться на плаву, но предпочел утонуть вместе с кораблем. Наверное, он также считал это благородным. Я была убеждена, что часть отца думала о том, что, если он продаст магазин, мама не сможет найти его, если вдруг решит вернуться. Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как она покинула нас, и я не надеялась, что она вернется, но папа все еще надеялся. У меня не хватало духу противостоять ему. Даже если это означало, что мне придется бросить колледж, чтобы работать и помогать платить за квартиру себе, папе и магазину, который я ненавидела всеми фибрами своего существа. Правда заключалась в том, что у меня не было другого выхода, кроме как игнорировать свои нервы, усмирить желчь, поднимающуюся по телу, и смириться с реальностью. Я поставила поднос за барную стойку и направилась к VIP-столику, не торопясь, надеясь, что прически и макияжа будет достаточно, чтобы подавить мою личность. Вблизи Ренье оказался еще более разрушительным, чем я помнила. Густые темные волосы, чернее самой тусклой ночи. Полные губы красного оттенка, соблазнительные настолько, что вызывают зависть. Яркие зеленые глаза, настолько яркие, что казалось, будто в его радужке застрял целый лес вечнозеленых деревьев. Как мог человек, которого я ненавидела, которого больше не понимала и не требовала, вызывать у меня такую реакцию? Я отвела глаза от Ренье, который все еще не повернулся ко мне лицом, и обратилась к остальным членам его компании из пяти человек. — Джентльмены, не желаете ли чего-нибудь выпить? — Привет, дорогая. — Тот, что сидел справа, говорил тихо, так что мне пришлось подойти ближе, чтобы расслышать. Классический прием. Работая в «The Down & Dirty», я видела все это. — Что у тебя для меня есть? Я осмотрела его костюм. Он хорошо сидел, но верхний узор немного не совпадал с нижним. Вероятно, это что-то с вешалки, от двух разных брендов с почти одинаковыми рисунками, которые, как он думал, никто не заметит. Но он тщательно следил за тем, чтобы оно было выглажено и выглядело как сшитое на заказ, а это означало, что он любит поддерживать видимость богатства. Я была уверена, что он выберет что-то броское, что-то показное, говорящее о деньгах, и, учитывая предстоящую сделку, я знала, что Фред возьмет на себя расходы. — Lagavulin дносолодовый. У нас есть 37-летнее в подсобке. Он на мгновение замешкался, бросив взгляд в сторону Ренье. Логично. Это была бутылка за три тысячи долларов, а в клубе она стоила больше шести тысяч. Такое не заказывают без одобрения босса. А я не сомневалась, что Ренье был боссом. Я заставила себя не смотреть в сторону Ренье. — За счет заведения, конечно. Мистер Костюмчик одобрительно кивнул, и я постаралась подавить ухмылку. Фред бы впал в ярость, узнав, что я проталкиваю одну из самых дорогих бутылок, которые он предлагает, в счет клуба, но к черту Фреда. Улыбка ускользнула с моих губ, и когда я взглянула направо, Ренье уставился на меня, его голова слегка наклонилась в сторону, а брови нахмурились, словно он не мог понять, где я. Я замерла, не зная, что делать. Мне следовало вести себя непринужденно и продолжать, как будто ничего страшного не произошло. Вместо этого я запаниковала, развернулась и почти бегом вернулась к бару, где взяла две бутылки Lagavulin, поморщившись от их стоимости — больше, чем годовая плата за обучение в Диаволо после получения стипендии. Не то чтобы это имело значение, ведь я бросила колледж и все такое. К тому же это был Майами-Бич, где средний годовой доход превышал два миллиона долларов на семью. Двенадцать тысяч долларов. Пенни. Они не заметят разницы. Осмотрев клуб в поисках Фреда, я заметила, что он разговаривает с несколькими завсегдатаями, поэтому я нырнула в комнату отдыха и спряталась. Когда она проходила мимо меня, я схватила Полу за руку. Я одарила ее своей лучшей улыбкой "Я не делаю ничего плохого". — Сделаешь мне одолжение? В ее мелких чертах промелькнула настороженность. Она так хорошо меня знала. — Зависит от обстоятельств. Чего ты хочешь? — Занять для меня VIP-секцию? Ее глаза чуть не вылезли на лоб, прежде чем она вспомнила, что нужно сохранять спокойствие, и я готова поспорить на что угодно, что в ее голове крутились денежные знаки. — А чаевые останутся мне? Я же говорила. Я сдержала желание закатить глаза. — Конечно. — Они уже заказали? — Бутылочное обслуживание. Две бутылки Lagavulin. Она сделала паузу. — Думаешь, они дадут двадцать процентов чаевых? Черт. Может быть. Ренье был богат, и у него хватало манер давать большие чаевые, даже за бутылки с комплиментами. Если он даст стандартные двадцать процентов, это будет двадцать четыре сотни долларов, которые я упускаю. Достаточно, чтобы оплатить аренду, коммунальные услуги и часть аренды папиного магазина за этот месяц. Мне следовало бы смириться и встретиться лицом к лицу со своим демоном, но… — Это за счет заведения. — Я убеждала себя, что пропустить это было хорошей идеей, в то время как должна была сосредоточиться на том, чтобы убедить ее. Но пребывание рядом с Ренье никогда не превращало меня в сумасшедшую. В детстве это происходило из-за чувств, которые я не могла понять. Повзрослев, я поняла, насколько сильно я запуталась. Ренье притягивал к себе. Люди изнуряли себя в спортзале, в классах и на работе, пытаясь стать такими же, как Ренье, — умными, богатыми, сильными и привлекательными. Это было несправедливо, что ему достались все это, но я не понаслышке знала, насколько несправедлива жизнь. Пола рассмеялась и украдкой взглянула на Фреда. — Фред тебя возненавидит. Я пожала плечами. — Уже ненавидит, но он меня не уволит. — У меня была своя доля постоянных клиентов, а это означало стабильные деньги. Жадность всегда побеждала в конце концов. — Подожди… Это столик Хотти Макхотти? — Да. Она посмотрела на меня как на сумасшедшую, пожала плечами и ушла за Lagavulin. Может, мне тоже следовало уйти. Это был бы самый разумный поступок. Вместо этого я выглянула из комнаты отдыха, желая увидеть Ренье, пусть даже издалека. Он выглядел ничуть не хуже, чем раньше, если не лучше. Его гардероб изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. От дизайнерских джинсов и мягких футболок "Хенли" он перешел к отлично сшитому костюму ручной работы. Бар «Down & Dirty» обслуживал состоятельную публику. Я и раньше видела дорогие костюмы, но давно не встречала такого красивого покроя. Официантки и стриптизерши стекались к самым хорошо одетым посетителям бара, но я-то знала, что лучше. Количество денег, с которыми кто-то готов расстаться ради себя, и количество денег, с которыми он готов расстаться ради других, — две совершенно разные вещи. Именно поэтому меня никогда не ослепляла кричащая одежда. Все, что мне нужно было знать о человеке, я могла увидеть в его глазах. По эмоциям, которые они хранили. Глаза с претензиями были худшими — в основном у мальчишек из студенческих братств и пафосных мужчин из высшего среднего класса, которые считали, что заслуживают услуги без платы за них. Сочувствующие глаза давали изрядную сумму денег. Некоторые мужчины приходили, видели официантку в стрип-клубе и давали хорошие чаевые из жалости. Гордость уже давно перестала играть роль, и я больше не чувствовала себя грязной от жалостливых чаевых. Холодные, отстраненные глаза были еще одним лотерейным билетом. Эти парни были моими любимцами. Девяносто девять процентов, которые не имели понятия о ценности доллара. Насколько он знал, галлон молока стоил доллар, а то и два, а сотни, которые он пихал мне в руки, были легко забытой мелочью. Эти парни не всегда были самыми яркими, но у них были тонкие признаки богатства. Тонкие признаки, которые сейчас разделял Ренье. Приталенный черный костюм, простой, но сшитый на заказ, из неброской, но дорогой ткани, которую мало кто мог себе позволить. Темные туфли из итальянской кожи ручной работы. Чистая рубашка. Без галстука. Две верхние пуговицы расстегнуты. И совершенно неприступная, незатронутая аура, как будто неважно, на кого он произвел впечатление, потому что никто из нас, маленьких людей, не имеет значения. Пока Пола пробиралась к нему, он сделал заказ, не взглянув на меню. Еще одна особенность богатых людей. Кому нужно меню, когда цена не имеет значения, а люди готовы удовлетворить любое твое желание? Тем временем я стояла, дрожа в своем пеньюаре для кукол — он был слишком коротким, а я — слишком высокая. При росте метр семьдесят два мои каблуки давали мне почти метр восемьдесят два. Я выделялась в толпе, даже среди лучших стриптизерш Майами-Бич. Мне говорили, что я хорошо постарела, на моем лице нет морщин. А ведь мне было всего двадцать пять — почти двадцать шесть. Но в годы стриптиза это была древность — по крайней мере, здесь, где средний возраст стриптизерши довел бы социального работника до сердечного приступа. Я была худой, но только потому, что не могла позволить себе много еды. Маленькая грудь, благодаря моей матери, ее матери и матери ее матери, которые любили передавать свои гены. А под париком, слоями тонального крема, накладными ресницами и дурацким количеством теней для век я обычно была светловолосой, голубоглазой девушкой, которая предпочитала жить с чистым и естественным лицом. Не потому, что я была достаточно красивой для движения #БезМакияжа и #БезФильтра. Просто у меня не было ни времени, ни денег на косметику. Мой банковский баланс был меньше, чем долг по кредитной карте, и я уже едва сводила концы с концами. Такой была моя жизнь. Так обращалось со мной время. Очевидно, что время любил Ренье больше, чем меня. Когда я видела его в последний раз в восемнадцать лет, я думала, что он мужчина. Я ошибалась. С тех пор он возмужал. Тощие мышцы превратили его тело в завидную, вызывающую гормоны машину. Он по-прежнему был, несомненно, богат, хотя я и не ожидала, что это изменится… — На что ты уставилась? Я дернулась назад. — Ни на что. Фред нахмурил брови. — Тогда возвращайся к работе. — Но ты сказал, что я могу уйти. — Если ты позаботишься о VIP. Но ты этого не сделала. — Его челюсть сжалась. — Ты отдала работу Поле, так что заканчивай свою смену. Отлично. К концу ночи у меня на ногах появились мозоли, и мне просто необходимо было попасть домой. Сейчас. Я вышла из подворотни, ковыляя к своему дерьмовому, захудалому "Сивику" 89-го года на слишком высоких каблуках, которые стоили больше, чем моя машина. — Что ты здесь делаешь? Я замерла. Голос стал глубже и взрослее, но я узнала бы этот голос где угодно. — Я здесь работаю. — Почему? Я медленно повернулась, так неуверенно, как никогда в жизни. — Хороший вопрос. Не то чтобы это было его делом. Мое глупое, глупое сердце заколотилось, как только мои глаза встретились с его. Четыре года школьной ненависти не стерли девять лет любви, но, черт возьми, как бы мне этого хотелось. Он прислонился к кирпичной стене, скрестив руки, и выглядел более обходительным и опасным, чем любой мужчина, скрывающийся в переулке стрип-клуба, имел право быть. — Чушь собачья. Какой смысл в дипломе, если ты работаешь официанткой в стрип-клубе? Я скрестила руки, не понимая, зачем я затеяла этот разговор. Почему я просто не сказала: "Пошел ты" и не ушла, пока мое разбитое сердце не разлетелось на куски безвозвратно. Казалось, что рядом с этим человеком оно всегда находится в режиме фестиваля. Я подняла подбородок. — Не то чтобы это было твоим делом, но у меня нет диплома. — Но ты училась в Дьюке. — Его брови нахмурились, и он выглядел почти расстроенным. Я не допускала мысли, что Ренье могло волновать то, что со мной произошло с тех пор, как он вычеркнул меня из своей жизни. Безрассудная, неутомимая надежда и раньше делала меня дурой, то и дело обманывая на протяжении всей школы, а взрослая Карина знала, что Реньери Андретти доверять нельзя. Если бы только мое сердце могло запрыгнуть на борт. — И сразу же бросила… Подожди. — Я сделала шаг назад, как будто расстояние позволяло мне держать голову прямо. — Как ты узнал, что я поступила в Дьюк? Он оторвался от стены и сделал несколько целенаправленных шагов ко мне. Мои ноги подкосились, разрываясь между мозгом, требующим бежать, и сердцем, умоляющим остаться. Еще один шанс! Еще один шанс ! Умоляло оно своим глупым, тупым голосом. Только Ренье мог управлять моим сердцем после всего, через что он меня заставил пройти. Он потянулся к моим волосам, где из голубого парика выпал волнистый локон грязного блонда. Мозг, наконец, победил, и я сделала несколько шагов назад. Он опустил руку. — Все должно было получиться не так. — Что? Ренье снова потянулся к моему лицу, но я вздрогнула и сделала еще один шаг назад. Мятно-зеленые глаза изучали меня, прежде чем он повернулся, направился к двери в переулок и крикнул вслед: — Я все исправлю. Исправит что? Я не ожидала, что наша первая встреча за семь лет пройдет именно так. 3 Как курение губительно для легких, обида губительна для души: даже одна затяжка приносит вред. Элизабет Гилберт РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Время лечит все раны. Тот, кто придумал это дерьмо, наверняка выкурил несколько чаш в свободные от употребления грибов дни. Время может быть мстительной маленькой сучкой. Раны много чего делали, но они точно не заживали. Раны гноились. Факт. Как бы вы ни старались их скрыть, они оставляли шрамы. Уродливые, рельефные шрамы. Факт. Они делали вас уязвимым для новых травм и набирались, как килограммы на первокурсниках колледжа. Факт. Порвите несколько раз мениск и скажите мне, как вы себя чувствуете через несколько лет, когда ваши колени будут скрипеть при каждом шаге, а один удар может сделать вас калекой. (прим. Мениск — это внутрисуставной хрящ между большеберцовой и бедренной костью) Карина Амелия Галло была самой страшной раной из всех. Она напоминала о себе, когда ты обманом заставил себя поверить, что все зажило. Я винил свое сердце. Сердце было глупым, оно постоянно высовывало голову время от времени, заставляя меня думать, смогу ли я, наконец, найти Карину и все исправить. Люди думали, что думать членом — это ужасно, но думать сердцем — еще хуже. По крайней мере, эрекцию можно смягчить. Но нет, только не мое сердце. Мое сердце было жестким сукиным сыном, таким чертовски неумолимым, что я удивлялся, куда подевалось это упорство, когда я готовился к экзамену GMAT. Спасибо за «ничего», сердце. Я был готов сделать заниженное предложение по "Down & Dirty" и силой заставить Фреда Роллинза уступить. Я уже делал это раньше без угрызений совести. Ресторан "Биксби". Отель "Аттикус". Торговый комплекс "Константин". Все они были куплены ниже рыночной стоимости, как и 99,99 % других моих идеальных для отмывания грязных денег предприятий. Луиджи смотрел на досье в моей руке со своего места напротив моего стола. — Пакет будет проблемой? Пакет. Ха. Преуменьшение года. Карина была целым пакетом, и еще, и еще, и еще. Широкие, невинные незабудково-голубые глаза. Изящный носик. Полные розовые губы. Попка "девочки из Майами", узкая талия и упругие чашечки B, которые я бы не отказался повесить в рамке на своем столе. А под этим извращенным голубым париком пляжные длинные белокурые волны, которые так и тянут в постель. Ничего из этого не было включено в досье, которое один из моих людей составил о деятельности Карины за последние семь лет. Иначе кто-нибудь ушел бы со сломанной рукой. Я закрыл папку и засунул ее в ящик, откуда достал бы ее, как только Луиджи и его любопытные глаза оставили бы меня в покое. — Нет. Без проблем. — Я выхватил ручку и достал контракт, составленный моими безжалостными адвокатами. — Приведи Фрэнка. — Фреда. — Неважно. Через несколько минут будет уже неважно, как его зовут — Фред, Фрэнк или Блядь. Он получал двадцать миллионов моих с трудом заработанных долларов за бизнес, за который я обычно платил только десять, а я получал первоклассную недвижимость в Майами-Бич, чтобы отмывать через нее деньги Андретти, и Карину Амелию Галло под своим началом. За последнее я готов был заплатить что угодно. КАРИНА ГАЛЛО — Папа, ты должен начать лучше заботиться о себе. — Я поставила перед ним миску со спагетти и вилку. Обычно я затаривала его кухню замороженными продуктами и заходила к нему как можно чаще, чтобы приготовить настоящую еду. Это была моя единственная возможность потренировать свои поварские мускулы, а папа был упрям. Указательный и средний пальцы на его правой руке все еще неловко сгибались от грязной работы Луиджи, но папа отказывался учиться пользоваться левой рукой. Это означало, что такие вещи, как нарезка свежих овощей и перемешивание пищи, причиняли адскую боль, а подработка в качестве его неоплачиваемого личного повара и еда в микроволновке были моими лучшими вариантами доставки калорий в его организм. Он не притронулся к спагетти. — Что заставило тебя быть в настроении? — Ничего. О чем ты говоришь? — Ты носишься по кухне так, будто заменила свою кровь энергетическими напитками. Я вздохнула. — Я видела вчера Ренье на работе. Он замолчал, и на его лице проступили мириады эмоций — все неразборчивые. — О? Как все прошло? Я была хуже всех. Отцу не нужно было напоминание о том, что случилось с его рукой. Ему не нужно было слышать о Ренье. Я могла выплеснуть душу в другом месте. Для этого и нужен был Броуди. Я покачала головой. — Прости. Я знаю, что ты, наверное, не хочешь говорить о семье Андретти после… ну… — Все в порядке, милая. Расскажи мне о Ренье. Как он? — Он выглядел… так же? Но по-другому. Старше. Более зрело. Но все еще Ренье. — Он узнал тебя? — Папа знал все о моей работе. Неловко. Что я на это отвечу? О, привет, папа. Сын человека, который приказал Луиджи сломать твои пальцы, поджидал меня после работы. Ну, знаешь, на моей работе в местном стрип-клубе. И он каким-то образом узнал, что я попала в Дьюк. Сказал, что также уладит бог знает что. Лучше вообще ничего не говорить. — Слушай, пап. — Я вытерла последнюю мокрую тарелку. — Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Броуди ждет меня через десять минут. Я просто зашла убедиться, что ты ешь. — Я поцеловала его в висок, взяла ключи с крючка для ключей и выскочила оттуда, прежде чем он успел задать мне какие-нибудь неудобные вопросы. За эти годы я много думала о Ренье. Он был моим лучшим другом. Моим всем. И что бы ни случилось, я всегда буду любить мальчика, которого когда-то знала. Но каждый раз, когда я забывала о случившемся, мне достаточно было взглянуть на руку отца, и чувство вины душило меня. Реньери Андретти был моим врагом. Я никогда больше не забуду об этом. Мне не хватало зарплаты. Арендная плата должна была быть выплачена через несколько дней, и без чека мне грозило выселение. Был день, поэтому "Down & Dirty" был довольно пуст, за исключением персонала, но я все еще не могла найти Фреда. Я подошла к Поле. — Ты не видела Фреда? — Ты не слышала? — Волнение озарило ее лицо. — Что? — Фред продал клуб. Получи это… — О, нет . — Его купил тот красавчик. Просто замечательно. Я хотела удивиться, но не удивилась. Я поняла, что это неизбежно, как только Фред намекнул, что Ренье — потенциальный покупатель. — Ты не знаешь, где он? Мне нужен мой чек. Она кивнула в сторону офиса, а когда я вышла, воскликнула: — Помни! Я его первая увидела! Я проглотила свою гордость и постучала в дверь офиса. — Войдите. — Если бы он укупорил этот свой шелковистый, богатый голос, он мог бы продать его гораздо дороже, чем миллион бутылок выдержанного Lagavulin. У него был старомодный, мягкий южный говор, который редко можно услышать в этих краях Флориды, и если бы я могла общаться с мертвыми, я бы поблагодарила отца Ренье за то, что он отказался от итальянского акцента, который был у его прадеда, и приспособил его к южному. А может быть, я бы прокляла его за это, потому что от этого акцента у меня слабели колени, а колени были слишком близко к сердцу, чтобы это было удобно. Я распахнула дверь, и сколько бы раз я ни видела молодого Ренье, ничто не могло подготовить меня к взрослому Ренье. Я сделала шаг вперед, проходя мимо дверного проема настолько далеко, насколько осмелилась. А это было полшага. — Мне нужна моя зарплата. Он взял чековую книжку, и я неловко ждала, пока он ее заполнял. Он протянул мне чек, и я, не глядя, выхватила его, стараясь, чтобы наши пальцы не соприкасались, прежде чем уйти так быстро, как только могла. Когда я, наконец, оказалась на тротуаре, все еще недостаточно далеко от него, я посмотрела на чек и нахмурилась. — Какого черта? — Я топала обратно к офису, открыла дверь без стука и помахала чеком в воздухе. — Что это, черт возьми, такое? — Твоя зарплата… — За двумя сотнями стоит лишний ноль. Он протянул руку. Я протянула ему чек и нетерпеливо постукивала ногой, пока он его исправлял. Когда он вернул мне чек, я чуть не швырнула его обратно. — Двадцать тысяч долларов?! Ты серьезно? Две тысячи. Это моя зарплата. Не двадцать тысяч и уж точно не двести. Он пожал плечами. — В чем проблема? Я бросила ему чек. — Мне не нужны твои жалкие деньги. Просто отдай мне то, ради чего я работала, и я смогу уйти. Ренье встал, обогнул стол и подошел ко мне. Я сделала шаг назад и еще один, пока не оказалась прижатой к двери. Он потянулся к моей руке, легко разжав кулаки, в которые они были сжаты. Прикоснуться к нему снова — все равно что мчаться по шоссе с воем сирен вдалеке. Прошло одиннадцать лет. Я не чувствовала его с того дня в папином магазине, когда он обхватил меня за талию и не дал мне помочь отцу. Я пыталась оттолкнуться от него. Пыталась вытеснить его пьянящий аромат — черная смородина, итальянский бергамот, французские яблоки, королевский ананас, розы, сухая береза, марокканский жасмин, пачули, мускус, дубовый мох, амбра и капелька ванили. Даже спустя столько лет он все еще пользовался тем же средством после бритья, а я все еще могла перечислить каждый ингредиент лучше, чем химики приводят периодическую таблицу. У меня до сих пор хранился полупустой флакон, который я стащила из его ванной в то лето перед старшей школой, и я не могла удержаться от того, чтобы понюхать его, но на нем он пах лучше, чем в бутылке. Жалкая, жалкая, жалкая. Он положил что-то мне в руку и сжал мои пальцы. Чек. Святое дерьмо. По сути, у меня в руке было двадцать тысяч долларов. Но как бы сильно они мне ни были нужны, я никогда не смогу их обналичить. Гордость была такой непостоянной штукой. Вспомнив отца, я почувствовала, как она увядает и ранится. Я могла голодать, не моргнув глазом, но позволить отцу страдать было немыслимо. По правде говоря, мы оба нуждались в этих деньгах. Я крепче сжала чек, повернулась и ушла, не сказав ни слова. Не то чтобы я вела счет, но это было похоже на очередную потерю. За последние семь лет мало что изменилось. Я все еще была побежденной, а Ренье снова стал завоевателем. Но не в следующий раз. Школьных хулиганов не было и в помине, а я была взрослой, закаленной улицей женщиной, более чем способной позаботиться о себе. Ренье это поймет. Ренье узнает многое, но ни одна из них не включала мое стояние перед ним на коленях. Если он хотел вернуться в мою жизнь после стольких лет и швырять в меня жалкие деньги, словно я была его личным благотворительным фондом, его ожидало совсем другое. Ренье: 1. Карина: 0. Но я бы сравняла счет. …и тогда я бы выиграла. — Куда ты идешь? — Луиджи позвал меня за собой. Я остановился на террасе из уважения, но не повернулся к нему лицом. Вместо этого я любовался видом на сад и лабиринт, в котором мы с Кариной играли в детстве, когда отец не удосужился разрушить нашу с ней дружбу. Я проклинал его и его volonta del re. По-итальянски " воля короля " — предсмертное желание босса мафии, обращенное к своему предшественнику. И пока я не выполнил волю отца , я не мог назначить своего собственного консильери и оставался с его, Луиджи. Проблема заключалась в том, что я не знал, в чем заключается его воля, а Луиджи не хотел мне говорить. — Я собираюсь встретиться с ним лицом к лицу. Моя рука крепче вцепилась в перила. Майами-Бич был городом миллионеров и миллиардеров, но у меня была лучшая недвижимость, один из самых высоких доходов и самая большая власть. Я контролировал все, что происходило в этом городе. Или мне так казалось. Позади меня послышались шаги Луиджи. — Ничего хорошего из противостояния с Пьеро Галло не выйдет. Я всегда вспоминал отца Карины. Я уважал этого человека. Всегда уважал. И это была единственная причина, по которой он все еще был жив после того, как постоянно оказывался в центре всех моих проблем. — Это началось с него. С ним и закончится. Луиджи подошел ко мне, и мы встали бок о бок, возвышаясь над лабиринтом изгородей. — Закончится? — Не смертью. — Карина никогда не простит меня. — Но это должно как-то закончиться. — Не разговором с мистером Галло. Я наклонил голову и, наконец, повернулся к нему лицом, внимательно разглядывая его так, что обычно меньшие мужчины вздрагивали. — Он как-то связан с volonta del re? — Нет. Это просто совет от твоего консильери . Я советую тебе принять его. Его губы изогнулись, и я наблюдал, как морщились его старческие черты, когда он ухмылялся. Он выглядел хорошо для шестидесяти, но меня это не обмануло. Он уже должен был уйти на пенсию, и я почти чувствовал себя виноватым в том, что не торопился исполнять волю короля. Почти. Он снова заговорил: — Было время, когда босс слушал своих консильери. — Было время, когда боссы могли выбирать своих консильери. — Выполняй волю короля , и ты сможешь выбрать. Я повернулся, покончив с этим разговором. Люди обычно были одноразовыми. В конце концов, они либо разочаровывали тебя, либо предавали, либо и то, и другое. Николайо научил меня этому, когда убил нашего дядю и присоединился к семье Романо. Жизнь лишь подтвердила его урок снова и снова. Я любил Луиджи как отца. Но его мнение было не так важно, как мое собственное. Это была не рутинная жизнь, полная обыденных переживаний. Это была семья Андретти. Империя Андретти. И в этом мире я мог доверять только одному человеку — самому себе. А это означало, что я принимал собственные решения. Я столкнусь с Пьеро Галло и получу то, что хочу. Его дочь. 4 Время не лечит все раны, только расстояние может уменьшить их жгучесть. Шеннон Л. Олдер РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Галло прибыла в "Down & Dirty" точно в срок, как по заказу. Все та же пунктуальная девушка, которую я знал все эти годы. Мне стало интересно, что еще осталось прежним. Была ли она все такой же забавной? Умной? Вздорной? Ответственной? Надежной? Из тех девушек, которые заботятся о других больше, чем о себе? Она не дала мне времени на размышления, направившись прямо ко мне, в ее голубых глазах цвета карибского моря читалась решимость. Цель в этих широко раскрытых глазах заставила мой член дернуться, синий парик заставил меня пересмотреть свои извращения, а ее чистое лицо стало вишенкой на вершине самой сексуальной женщины, которую я когда-либо видел в своей жизни — прошлой, настоящей и будущей. — Послушай, — она положила руки на бедра, — ты мой босс, но давай не будем делать из этого ничего странного. Я ухмыльнулся. — Как ты сейчас делаешь? Она проигнорировала меня. — Мы разговариваем, когда этого требует работа, а когда не требует, мы игнорируем друг друга. Понятно? Нет. Не понятно. Если она хотела меня игнорировать, у нее было другое дело. Я. Я наклонил голову и оценил этот жесткий фасад, в котором она так старалась меня убедить. — Ты действительно думаешь, что… Она развернулась и ушла в гримерку. Она. Блядь. Ушла. Луиджи подошел ко мне с фланга. — С ней будут проблемы? — Нет. Она была полной противоположностью проблемы. Проблемой были все, кроме нее. Включая Луиджи. Я повернулся к нему лицом. — Почему ты здесь? — Хотел сам посмотреть. — Посмотреть что? — Главу семьи Андретти в стриптиз-клубе. — Он окинул взглядом этот клуб, презрительно скривив верхнюю губу. — Санти сегодня накрыли. Черт. Санти отправили на границу между Андретти и Романо в Мэриленде. Это была опасная территория для патрулирования и, следовательно, подходящее наказание за то, что он трахнул мою кузину и бросил ее задницу на следующий день. Я провел большим пальцем по челюсти. — С ним все в порядке? — Он будет жить. Не на сто процентов, но жить будет. Сообщение доставлено. Пока я управлял стрип-клубом, который должен был передать одному из своих капо, мои люди делали свою работу и получали пули. Это управление "Down & Dirty" не подходило даже моему младшему боссу. Но встреча с Кариной Галло той ночью изменила все мои планы. Я хотел ее, и она была здесь. Математика казалась мне простой. КАРИНА ГАЛЛО Десять лет назад — Ты уверен, что все будет хорошо? — Я одернула свое кроваво-красное платье, единственное, которое у меня было. Ренье подарил его мне на день рождения прошлым летом. За месяц до того, что произошло в папином магазине. Это был второй курс, и я впервые надела его. Я бы выбрала другое платье, если бы у меня были на него деньги, но… Ну, я пойду в колледж, найду работу, а такие вещи, как деньги на платье, будут стоять на втором плане. Броуди обнял меня за плечи. — Все будет хорошо. Поверь мне. Я поверила. На самом деле верила. Весь последний семестр первого курса и весь первый семестр второго курса Броуди был рядом со мной. Каждый раз. Каждый. День. Я думала, что он продержится несколько дней. Может быть, максимум неделю. В самых смелых мечтах я не могла предположить, что он будет рядом со мной целый год. Впервые с тех пор, как мы с Ренье поссорились, я искренне надеялась на свое будущее. — Ладно. Не знаю, почему я так нервничаю. Ложь. Я нервничала, потому что это была моя первая школьная вечеринка, и я ее технически завалила. Броуди был приглашен, но не я. Никогда. Мы с Броуди шли по подъездной дорожке: я в своих "Чак Тейлорс" и скейтерском платье с глубоким V-разрезом, а он в своих приталенных джинсах и белой футболке. Он держал свою руку на моем плече, ведя мое растерянное тело вверх по парадной лестнице к массивным двойным дверям, а я смотрела на особняк широко раскрытыми глазами. Я много раз бывала в поместье Ренье, но это было пять или около того лет назад, когда мы были маленькими детьми, и его отец еще терпел нашу дружбу. Этот особняк был меньше, чем у Ренье, но все равно впечатлял. Этакое бело-золотое чудовище, типичное для мегамиллионеров Майами-Бич. Броуди крепко обнял меня, притянув ближе к себе в безуспешной попытке утешить. — Ты дрожишь. — Не беспокойся обо мне. — Я мысленно досчитала до десяти, заставила себя успокоиться и толкнула двойные двери из красного дерева. Из встроенных динамиков по всему дому зазвучала песня Metro Station "Seventeen Forever". Алкоголь пролился на джинсы Броуди, пока мы пробивались сквозь неуправляемую толпу. Мы добрались до кухни, где он сделал пару глотков, а я взяла охладитель для вина. Мы с Броуди танцевали, когда я заметила Николайо. Мы встретились взглядами, и толпа расступилась, когда он направился ко мне. Я сделала шаг назад, и моя спина встретилась с грудью Броуди. Он обнял меня и поддержал. Николайо посмотрел на руку Броуди, обхватившую мою талию. — Что ты здесь делаешь? Я сузила глаза и вздернула подбородок. — И тебе привет, Николайо. Почему ты так со мной обращаешься? Он вздохнул и посмотрел на любопытную толпу, после чего понизил голос. — Слушай. Мой брат где-то здесь. — Он снова посмотрел на Броуди, а затем перевел взгляд на меня. — Он может увидеть тебя в любую секунду. — Как это может быть моей проблемой? — Просто… у него много дел. Тебе не понять. Я скрестила руки. — Я бы поняла, если бы он не бросил меня как своего друга. — Я вздохнула и посмотрела на Броуди, адреналин и мое веселое настроение давно улетучились. — Может, мы уйдем? Я больше не хочу здесь находиться. Броуди крепче сжал мою талию. — Ты уверена? Я кивнула, раздраженная удовлетворением, которое отразилось на лице Николайо. Я знала, что он не плохой человек, и что бы он ни делал, он, вероятно, думал, что так будет лучше для его брата, но это было за мой счет. И это было чертовски больно — от человека, которого я знала всю свою жизнь. Броуди отпустил свою хватку на моей талии, и мы вместе направились к двери. Кто-то столкнулся со мной, и я упала на тело Броуди. Он обхватил меня за плечи, и я прильнула к нему, надеясь избежать синяков от толпы. Я не сводила глаз с Ренье. Несмотря на то, что произошло за последние полтора года, я была рада любому его виду. Да, жалко, но он все еще был мне дорог. Любовь не исчезает в одночасье. Я замерла, когда мы проходили мимо Ренье рядом с дверным проемом. Он прижал девушку к стене, его губы касались ее шеи. Лейси. Она рассмеялась, увидев меня. Она наклонила голову и что-то прошептала ему на ухо. Ренье повернулся ко мне лицом, его взгляд остановился на моем платье, а затем на руке Броуди, обнимающей меня. Я чувствовала себя голой перед ним, и надеть это платье — его платье — внезапно показалось мне еще худшей идеей, чем я уже думала. Он молча впился в меня еще на мгновение, а затем повернулся лицом к Лейси, отмахнувшись от меня, словно я была никем. Не его прошлое, не его настоящее и уж точно не его будущее. Он положил ладонь на ее бедро, и мое сердце замерло. Он обхватил рукой ее стройную шею, и моя душа раскололась. Он прижался губами к ее губам, и я разбилась вдребезги. Надежда. Вера. Мужество. Все исчезло. На их месте было разочарование. Глупость в том, что я знала лучше. Я заслуживала большего. Я никогда не пойму, почему Ренье, лучший парень, которого я когда-либо знала, не мог дать мне этого, но я не собиралась довольствоваться меньшим, чем заслуживала. У нас с Ренье не было будущего. Это было ясно. Дома я сорвала с себя это дурацкое красное платье и выбросила его в мусорное ведро. Сколько бы я ни пыталась, я не могла побороть ощущение Ренье на себе. Сегодня он не прикасался ко мне, но он был повсюду. Все в этой комнате, в этой чертовой квартире напоминало мне о нем. Мне нужно было выбраться отсюда. И немедленно. Я влезла в рваные джинсы-скинни, накинула на голову толстовку и влезла в кроссовки. В последнюю минуту я схватила красное платье, зная, что если я оставлю его в мусорном ведре, я уступлю и верну его на вешалку в шкаф, где оно будет издеваться надо мной долгие-долгие годы. Как только я дошла до ближайшего парка, я выбросила платье в ближайшую урну и забралась на вершину тренажера для джунглей. Я легла на дешевый металл с пластиковым покрытием и посмотрела на ночное небо. Ни Майами-Бич, ни Норт-Бич не были добры ко мне, но я не могла ненавидеть их звездное небо. Горячий дождь лил на меня, как перегретый душ, затуманивая зрение. Тень легла на мое лицо, и я начала подниматься вверх, пока до моего носа не донесся знакомый запах. Ренье опустил толстовку и лег рядом со мной. Мне следовало подвинуться. Я только что поклялась никогда не соглашаться на меньшее, чем заслуживаю. Истребить все надежды на наше с Ренье будущее. Та самая надежда, которая питала мое детство, когда я все больше и больше влюблялась в него, несмотря на френдзону, в которую мы прочно попали с самого начала. Но, черт побери, если эти "Поп Рокс" не засорили мой желудок своими дурацкими, хаотичными прыжками. Я закрыла глаза, наслаждаясь тем, как дождь брызжет мне в лицо. — Почему ты здесь? Его голос прошелся по моей коже и погрузился в мои кости, оставив свой след. — Я заходил к тебе домой и пробрался в твою комнату, но тебя там не было. Подумал, что ты будешь здесь. Я не могла не заметить, как хорошо он меня знает. — Ответь на мой вопрос. Почему ты здесь? — Я… — Ренье, потерявший дар речи, не был похож на Ренье, которого я когда-либо встречала. Он сдвинулся с места, и я почувствовала его дыхание на своей щеке. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда? Мое сердце дрогнуло, хотя я знала, что он не имел в виду такую любовь. — Конечно, мне так не казалось. — Ты не понимаешь. Это… сложно. — Не усложняй. — Я взяла его за руки и заглянула ему в глаза, призывая его открыться мне. — Помоги мне понять. — Мы не можем быть друзьями. — Только не это дерьмо. — Я повернулась на бок, чтобы оказаться лицом к лицу с ним. — Если ты не собираешься дать мне объяснения, тогда уходи. Просто уходи, Ренье. — Ну же, Галло. Галло. Как будто мы снова были друзьями. — Ты не можешь появиться ни с того ни с сего после полутора лет игнорирования меня. — Я глубоко вздохнула, стараясь вытеснить эмоции из своего голоса. — Что ты хочешь от меня, Реньери? — Я… — Он обхватил меня за талию и повернул лицом к себе. Я чуть не расплакалась от его прикосновения. Это было похоже на дождь после засухи. Еда после голодания. Вечная любовь после разбитого сердца. Его кулаки сжались, как обычно, когда он сдерживал себя, чтобы не сделать что-то. Прошло несколько минут, прежде чем его пальцы медленно разжались, и он потянулся к моему лицу. Он откинул мокрый локон волос за ухо, затянув это движение настолько, насколько это было возможно. — Можно тебя поцеловать? — Что? Его дыхание дразнило мои губы. — Можно тебя поцеловать? — повторил он, как будто не зря потратил столько времени, игнорируя меня. Мое дыхание сбилось, и я проглотила столько эмоций и возмущения, сколько смогла. — Я заслуживаю лучшего. — Да, заслуживаешь. Ты заслуживаешь всего. Он прижался своими губами к моим, прижимая их к себе так, словно мог вместить девять лет любви в один поцелуй. Я открыла рот, чтобы сказать: " Как ты смеешь !", но он просунул язык мимо моих губ. И глупое, глупое сердце затуманило мой мозг своим бредом, пока я не ответила на его поцелуй, с сердцем в горле, когда я встретила его язык своим, нуждаясь в том, чтобы быть ближе к нему. Это был мой первый поцелуй. И он был небрежным, влажным, жарким и идеальным. Он дышал мне в рот, а я глотала его, стараясь впитать в себя как можно больше. Это были влажные ночи под звездами. Апельсиновый «Тик-так», используемый в качестве валюты. Кухонный смех по воскресеньям за спагетти. Это были мы, и у меня кружилась голова. Головокружение. Дыхание перехватило, когда влажный дождь прижал мои волосы к его лицу, проскользнул между нами и налип на нашу промокшую кожу, словно маленькие любовники, ласкающие друг друга. Он перевернул меня на спину и переместился так, что навис надо мной, прижавшись всем телом к моему, а его язык поглаживал крышу моего рта. Я хотела большего. Мне нужно было больше. Я запустила пальцы под его рубашку, исследуя твердые края каждой мышцы живота, более четкие, чем я их помнила. В небе прогремел гром, а спустя мгновение сверкнула молния. Мы оттолкнулись друг от друга, и Ренье посмотрел на небо, как борец смотрит на своего самого большого соперника. — Нам нужно зайти внутрь. Я провожу тебя до твоей квартиры. Я колебалась, не желая затягивать это… что бы это ни было. — Что будет дальше? Его костяшки пальцев слегка коснулись моей щеки, и он провел ими по моему лицу, пока не добрался до подбородка. Большим пальцем он надавил на нижнюю губу, раздвигая мои губы. — Спроси меня, чего я хочу. Я провела языком по его губам, слегка касаясь его кожи при каждом слове: — Чего ты хочешь? — Тебя. Он прижался своими губами к моим, чтобы поцеловать еще раз. Поцелуй был коротким и сладким, и таким, таким правильным. Он оттолкнулся от меня, встал и помог мне подняться. Взяв меня за руку, он проводил меня до дома, как и тогда. На следующий день я улыбалась, когда пришло время обеда. Я повернулась к Броуди, который смотрел на меня так, словно я только что отрастила корону и объявила эту школу своей территорией. — Что? Он покачал головой, его губы украсила легкая ухмылка. — Что заставило тебя так улыбаться? — Ничего. — Но улыбка не сходила с моего лица, пока мы стояли в очереди за едой, и я незаметно прочесывала кафетерий в поисках Ренье. Как обычно, разговоры стихли, когда они с Николайо вошли в зал. Его глаза поймали мои, задержались на Броуди и вернулись к Николайо. Я ждала, когда он подойдет ко мне. Помашет рукой. Признает меня. Что угодно после того поцелуя. Вместо этого он занял место между Николайо и Лейси и проигнорировал меня. Как и на следующий день. И на следующий. И на следующий. Ренье был прав в ту ночь, когда он украл мой первый поцелуй — я не понимала. Но я поняла, что между нами все кончено, не успев начаться. 5 Чувство вины — это гнев, направленный на себя, на то, что мы сделали или не сделали. Обида — это гнев, направленный на других — на то, что они сделали или не сделали. Питер МакВильямс РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Настоящее — Что, черт возьми, с тобой? — Галло ворвалась в мой кабинет без приглашения и без предупреждения. Обтягивающий кружевной лифчик и трусики, приклеенные к ее коже, мгновенно заставили меня напрячься. Я задвинул стул под стол, а вместе с ним и себя, приспосабливая свою деревяшку под… ну, деревяшку. — Знаешь, для человека, который так настойчиво игнорирует меня, ты делаешь это очень плохо. — Я бы с удовольствием блядь, игнорировала тебя, Реньери. Я бы очень, очень хотела. Но когда ты вытворяешь такое дерьмо, — она дико размахивает в воздухе листом бумаги, — это чертовски трудно. Это было одно, два, три ругательных слова с тех пор, как она вошла. Это было мило. Я ухмыльнулся, выхватил лист бумаги из ее рук и бегло просмотрел его. Она распечатала письмо, которое я отправил ей вчера вечером. Конечно, распечатала. У нее был телефон-раскладушка времен Backstreet-Boys. Скорее всего, в нем даже не было интернета, не говоря уже об электронной почте. Я передал бумагу обратно и перевел взгляд на экран рабочего стола, чтобы не смотреть на соблазнительное нижнее белье. — В чем проблема? Она вырвала бумагу из моих пальцев. — Проблема в тебе. Кем ты себя возомнил, говоря мне, что я больше не официантка? — Я твой босс. И тебя повысили до менеджера зала. — Я перевел взгляд на нее, и, черт возьми, она была прекрасна. — Я же не уволил тебя. — Я не заслужила это повышение. — Она скрестила руки, и ее грудь подпрыгнула от этого движения. Мой взгляд задержался на секунду, прежде чем я поднял глаза на нее. — Я думаю, ты его заслужила. — Никто больше так не думает. Люди уже говорят. — К черту людей. Мы с тобой оба знаем, что никто из них не имеет значения. — В моих глазах сверкнуло озорство, и я не смог бы его сдержать, даже если бы захотел. А я не хотел. — Что они говорят? — Уггх! — Это было восхитительно, как она была взволнована. Правда. Я улыбался так, как никогда не улыбался с тех пор, как… Ну, с тех пор, как мы стали друзьями. — Они говорят, что мы трахаемся, да? — Это не смешно, Раньери Лука Андретти. — Она вспомнила мое второе имя. Я покраснел. — Это немного смешно. — В ее глазах вспыхнуло раздражение, но оно было таким милым, что я с трудом заставил себя подавить его. — Хочешь, чтобы я все прояснил? — Как? Я указал на дверь. — Я могу выйти прямо сейчас и объявить, что мы не трахаемся, но мне бы хотелось, чтобы это было так. Она нахмурилась. — Ты можешь поставить точку, вернув мне мою старую работу. — Этого не случится, Галло. — Для тебя я Карина. Перестань вести себя так, будто мы все еще друзья, Реньери. — Было бы так плохо, если бы мы ими были? — Да. — Она сделала шаг назад, отдаляясь от меня настолько, насколько позволяла комната. — Потому что в одну секунду мы были бы абсолютно счастливы, а в следующую секунду у меня выдернут ковер из-под ног, и я останусь чинить разбитое сердце. — Правда, Галло? — Карина, — поправила она. — Отвечай на вопрос. Она скрестила руки, защитная поза подавила мое веселье. — Что ты сделал? — Я разбил твое сердце? Она смотрела мне прямо в глаза, ее гордость была столь же непоколебима, как и ее решимость ненавидеть меня вечно. — Ты его разбил. Моя челюсть сжалась. — Мне жаль. Я серьезно. — Может, и так. Но это ничего не меняет. — Ты когда-нибудь дашь мне еще один шанс? — Просто верни мне мою старую работу. — Нет. — Я осмотрел ее ансамбль. — Будь моим менеджером. Хотел ли я, чтобы она не надевала эти обтягивающие задницу наряды? На публике — да. Хотел ли я, чтобы она была здесь, рядом со мной? Конечно. И она получала бы более высокую зарплату и лучшие условия работы. Я мог бы разобраться со слухами, проследить, чтобы все заткнули свои идиотские рты. Почему это вообще стало предметом спора? Она вздернула подбородок. — Нет. На улице с подносом гораздо больше достоинства, чем здесь с тобой. — Она повернулась и вышла. Ладно, она злилась. Она имела на это полное право. Но я бы ее переубедил. Я знал, чего хочу. Всегда знал. И наконец-то у меня появилась возможность преследовать ее. КАРИНА ГАЛЛО — Подожди, что? — Броуди покачал головой, неверие сквозило в каждом его вздохе. — Я думал, мы покончили с этим парнем, когда закончили школу. Я застонала. — И ты, и я, Броуди. Я только что ввела его в курс дела относительно покупки клуба Ренье и моего незаслуженного повышения. Я не хотела, чтобы он волновался — он всегда волновался, — но плюсы наличия лучшего друга заключаются в том, что есть кто-то, кто помогает тебе справиться с жизненным дерьмом. Я не упомянула о том, что мое сердце до сих пор помнит Ренье, словно он отпечатался на моем теле. Как я ловила себя на том, что пытаюсь мельком взглянуть на него, когда заканчивала свою последнюю смену в качестве официантки. Была ли я рада закончить шествие по «The Down & Dirty» в нижнем белье на глазах у посторонних глаз? Конечно. Но я не понимала мотивов Ренье. Он мог бы заполучить меня, когда мы были подростками. Все, что ему нужно было сделать, — это попросить. Вместо этого он игнорировал меня всю среднюю школу, а я, в свою очередь, изо дня в день подвергалась издевательствам. А теперь он вернулся и ждет, что я вдруг стану нормальной? Может, мое сердце и скучало по нему, но мой мозг — нет. Броуди бросил мне футболку. Я поймала ее. Она была старая, помятая и с дырками в тех местах, где дырок быть не должно. — Ты серьезно? Я изучала Броуди. Пару недель назад он подстриг свои светлые волосы, и теперь они были уложены в джентльменскую стрижку, похожую на версию прически Ренье из "Фантастического Сэма". Броуди вырос в высоту и мог подрабатывать моделью. На протяжении многих лет люди спрашивали меня, почему я не выбрала Броуди. Возможно, мне стоило подумать об этом. Я любила Броуди. По-настоящему любила. Но я не любила его таким . Когда я смотрела в зеленые глаза Броуди, я видела, что они не такие яркие, как зеленые глаза Ренье. Но в такие моменты я подозревала, что нравлюсь Броуди. Я бросила рубашку обратно Броуди. — Ты можешь найти мне такую рубашку, в которой я не буду выглядеть как бездомный отказник из группы восьмидесятых? Весь вечер он посылал мне самые худшие вещи из моего шкафа. Он явно не хотел, чтобы я отправлялась в эту ночную командировку с Ренье, но у меня не было выбора. Ренье не сдавался, и, если не считать увольнения, что было неприемлемо, это делало меня его менеджером. Судя по всему, он собирался расширить "Down & Dirty" на Южный пляж и хотел, чтобы я вместе с ним разведала место. — Зачем ты вообще едешь, Карина? — Я уже говорила тебе. Всего год на такой зарплате, и я смогу вернуть папин магазин в нормальное русло и, возможно, переехать из этого засасывающего душу города. — Я получала шестизначную зарплату, больше, чем получила бы за пять лет работы официанткой в "Down & Dirty" — Эй, я живу в этом засасывающем душу городе. — Конечно, я бы навещала. — Я послала ему улыбку. — Или ты всегда рад пойти со мной. Он вскинул бровь. — Всего на один год? — Один год, — пообещала я. Насколько это может быть сложно? РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Десять лет назад Я закончил звонок с Николайо. Он заговорил на полуслове, но у меня не было настроения слушать его бредни. Это был старый добрый разговор о том, чтобы держаться подальше от Галло, который выводил меня из себя последние пару лет. В детстве я достаточно наслушался этого от отца. Не хватало еще и от Ника. Случайный старшеклассник пошел мне навстречу. — Куда мы идем сегодня вечером? — Неужели он не понимал, насколько жалок, что боготворит пятнадцатилетнего подростка? Едва я ступил на землю школы Диаволо, а мой статус короля уже был закреплен на новый год. Типично. Это должен был быть трон Николайо, но каким-то образом, игнорируя всех и не обращая внимания, я стал неуловимым, таинственным плохим мальчиком из одной из историй Галло на Wattpad и украл корону Ника. Я не хотел этого, но и он не хотел этого. И что же оставалось мне? Меня преследовали мои личные поклонницы, как Джастина Бибера во время гастролей. Он был еще одним из виновных удовольствий Галло, и, как будто мне нужно было напоминание о ней, она прогуливалась по коридору, выглядя сексуальнее, чем любая девушка в чертовом комбинезоне имеет право быть. Я помнил их. Они принадлежали мне со школьного спектакля, который мы ставили в шестом классе. Одно из плеч было намеренно оставлено незастегнутым, обнажая кружевную майку с бретельками, которую она не имела права носить. Она подтянула талию и обрезала их до коротких шорт, и ее длинные ноги выглядывали из-под джинсовой ткани. Трахните меня. Броуди подошел к ней сзади и прикрыл ей глаза, словно он был Чадом Майклом Мюрреем, проходящим прослушивание для ромкома класса "Б". Улыбка расплылась по ее лицу, и она рассмеялась над его словами. Ее маленькая грудь вздымалась при каждом смехе, и я поймал его взгляд под кружевом ее рубашки. Ублюдок. Ухмылка коснулась моих губ. Интересно, что бы он почувствовал, узнав, что спустя столько времени моя девочка все еще носит мою одежду. Она отмахнулась от его рук — хорошая девочка — и, когда открыла глаза, они упали на мои. Нас разделяла пара футов и океан страданий, и все же она поймала мой взгляд. Черт. Она выдержала мой взгляд. Отвернись. Отвернись. Отвернись . Я не знал, кого я умоляю — себя или ее? — Так… куда мы идем? — снова спросил старшеклассник. Сохранение лица явно не было его сильной стороной. Поблагодарив за прерванный разговор, я повернулся к нему лицом и посмотрел на толпу, которая собралась вокруг меня, как голодная рыба, питающаяся рассолом креветок, которые мы с Галло обычно бросали в пруды. — На вечеринку. Лейси, всегда готовая к любым обстоятельствам, наклонилась ко мне и добавила: — Моя подружка устраивает вечеринку. — Она подтолкнула какую-то цыпочку. — Правда? Бедная девочка пискнула и кивнула головой, как бездумные куклы, которых мы с восьмилетней Галло воровали из магазина ее отца. — Неважно. Мне было все равно, кто устраивает вечеринку, лишь бы Галло там не было. Потому что если я снова увижу на ней что-то из моих вещей, даже ураган не сможет оторвать от нее мои руки. КАРИНА ГАЛЛО Настоящее Он заехал за мной в парк, где мы впервые поцеловались. Возможно, это была не самая лучшая идея, но папа заглянул ко мне в квартиру, и, хотя мы жили по соседству, я не могла его выгнать. И между тем, как папа застанет меня с Ренье, и встречей в парке я выбрала последнее. Ренье стоял перед спортивным залом и смотрел на то место, где я подарила ему свой первый поцелуй много лет назад. Я подошла к нему сзади так тихо, как только могла, но мой старый чемодан-переноска, волочащийся за мной, нарушил мирную ночь. И все равно он смотрел на это место, даже когда я стояла рядом с ним. Тот поцелуй преследовал меня последние десять лет, и мне не нужно было стоять перед спортивным залом рядом с объектом моих желаний, чтобы вспомнить его в высоком разрешении. Поэтому я перевела взгляд на Ренье. Фонарный столб освещал его лицо, а поверх сшитого на заказ костюма он надел длинное черное дизайнерское пальто, несмотря на влажную и теплую апрельскую ночь, как будто даже флоридская жара не могла его коснуться. Тени подчеркивали его высокие скулы, и хотя я не забыла, как он был потрясающе красив, он все равно лишил меня дыхания. Я была готова к гневу и противостоянию, но по мере того как я изучала его лицо и эмоции в его глазах, борьба во мне утихала. — Что случилось? Тем не менее, он не сводил своих криптонитово-зеленых глаз с этого места. — Мои источники нашли Николайо сегодня утром. Он где-то в Нью-Йорке. Я слышала о том, как Николайо убил их дядю и скрылся. Кристиано Андретти прочесал весь город в поисках своего сына. Шесть месяцев после этого я повсюду видела солдат Андретти. Спустя семь лет я догадалась, что Николайо все еще на свободе. — Что ты собираешься делать? — Я объявил его в розыск. Пять миллионов долларов. Я сглотнула. — Но он же твой брат. — Кровь ничего не значит. Семья ничего не значит. Это не меняет того факта, что люди разочаровывают тебя. — Он повернулся ко мне лицом. — Ты, как никто другой, должна это знать. Я втянула воздух. — Это было неуместно. Не говори о моей маме. — Я не говорил о твоей маме. Оставался мой отец. Что не имело никакого смысла. Если не считать хандры по поводу мамы, папа никогда не разочаровывал меня. — Мы можем идти? — У меня не было времени на его загадки. Я хотела поскорее покончить с этим. Он кивнул и направился к "Рендж Роверу". Когда я отстала, и колеса моего некачественного багажа застучали по каждой трещине на асфальте, он закатил глаза, подхватил мою сумку и ускорил шаг. Я была высокой, но он был еще выше, и я бежала трусцой, чтобы догнать его длинные шаги. Он открыл для меня пассажирскую дверь, подождал, пока я устроюсь на сиденье, и закрыл ее. Бросив мой чемодан в багажник, он плавно скользнул на водительское сиденье и завел двигатель. — По поводу того, что я сказал раньше… — Он сделал паузу и не спеша продолжил. — Ты можешь забыть все, что я сказал? Я прикусила губу. — Я бы не выдала ни одного из твоих секретов. — Годами я знала обо всех гнусных делишках его семьи и никому не рассказывала. Даже Броуди или папе. — Я знаю. Он встретил мои глаза, и мы обменялись взглядом. Понимание. Признательность. Уважение. Они заполнили машину, и каждая секунда истории была больнее предыдущей. Мне нужно было, чтобы эти выходные — этот год — прошли побыстрее, потому что становилось ясно, насколько неумолимы чувства, которые мы когда-то разделяли. 6 Самая страшная обида, которая может быть у каждого, — это та, которую вы считаете оправданным держать. Луис Госсетт-младший. РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Я отправил сообщение Исе, моей горничной, чтобы она взяла Спагетти на прогулку. Спагетти была моей голубоглазой, бело-рыжей помесью хаски и лабрадора. Я купил ее еще щенком семь лет назад, и меньше всего мне хотелось, чтобы Галло увидела ее. Или чтобы она узнала, что у большого и плохого босса мафии есть собака по имени Спагетти. — Что мы здесь делаем? — Голос Галло задрожал, когда я выехал за ворота моего семейного поместья. Если не считать моего обычного повседневного персонала, здесь жил только я. Дядя Лука, мама и папа были мертвы, а Николайо был мертв для меня. Очень скоро он действительно умрет. И как только я закончу свою volonta del re , а я не спешил этого делать, у Луиджи не будет причин заходить ко мне. Я взглянул на нее. — Мы заедем ко мне. Мне нужно переодеться и забрать багаж. — О. — Она вышла из машины по шатким ступенькам, когда я припарковался, и по ее лицу разлилось беспокойство, когда она впервые за более чем десять лет осмотрела особняк. — Он выглядит так же, как я его запомнила. — Я ничего не изменил. — Я кивнул головой Маттео, моему дворецкому, когда он открыл перед нами дверь. — Здесь так… пусто. — Глаза Галло расширились, и она повернула голову ко мне. — Прости. Я не хотела так говорить. Мне жаль твоего отца. — Она даже сделала печаль милой. — Ты слышала об этом? Она шла впереди меня, направляясь в мое крыло особняка, как будто прошло только вчера с тех пор, как она в последний раз была здесь, но при моих словах она обернулась. — Броуди рассказал мне, а его друзья из старшей школы рассказали ему. Точно. Броуди. Этот ублюдок. Я проглотил свое раздражение на этого засранца, который пытался украсть мою девушку с тех пор, как впервые положил глаз на то, что принадлежало мне. — Это случилось три года назад. В декабре будет четыре. — Я открыл дверь в свою комнату и позволил ей войти первой. Она взяла подушку — свою подушку, с которой мы ночевали в детском саду и начальной школе, — и легла на самый край моей кровати. Мне кажется, она даже не осознавала, что делает и какую подушку использует. — Прости меня, Ренье. Я знаю, как вы были близки. Я не могла представить, что буду чувствовать, если мой отец умрет. По правде говоря, я немного злился, что ее не было рядом со мной, когда это случилось. Она должна была быть. Если бы столько людей не вмешивались в нашу дружбу, я не сомневался, что мы с Кариной Галло были бы сейчас вместе. Возможно, даже женаты. Но это не было нашей реальностью. И как бы я ни пытался отгородиться от нее, я не мог не любить ее. Именно поэтому я оттолкнул ее все эти годы назад. Именно поэтому я оказал ей услугу, чтобы она получила стипендию в Дьюке. И именно поэтому мой пульс бился в горле, когда она была рядом. Я взял из гардероба чемодан Louis Vuitton и вернулся в центральную часть комнаты. Честно говоря, я мог бы попросить кого-нибудь из домашнего персонала взять его для меня, но я не мог противиться тому, чтобы видеть Галло в своем доме после столь долгого отсутствия. И она выглядела здесь как дома. По-настоящему. Ее глаза встретились с моими, когда я вышел из гардеробной. Ее щеки раскраснелись, и она открыла ящик моей тумбочки, как маленькая лазутчица, которой она всегда была. — Что это? Я проглотил свой стон. Мне не нужно было смотреть, чтобы понять, о чем она говорит. — Не лезь не в свое дело, Галло. Она достала из ящика красное платье. — Ты хранишь его? Но я выбросила его той ночью в парке. И как жалкий, влюбленный самец, которым я был и остаюсь, я вытащил его из мусорного ведра, как только увидел. И хранил его возле своей кровати более десяти лет, после того как Иса вымыла его с мылом, которым всегда пользовалась Галло. Она поднесла его к носу и понюхала, ее лицо ошарашено. — Это пахнет как… Ты. Это пахнет тобой, Галло. Розами, магнолиями, кедровым деревом, яблоками, влажными летними вечерами в парке, где я украл твой первый поцелуй, воскресеньями со спагетти в доме Галло, когда мы готовили спагетти на кухне твоего отца, как будто мы были мужем и женой, а ты — поваром, которым всегда хотела быть, и красивыми голубыми глазами цвета гортензии, по которым я так скучал, что купил собаку с глазами того же оттенка и назвал ее Спагетти, мать твою. Я выхватил платье из ее рук, положил его в ящик и повернулся, чтобы уйти. — Мы опаздываем на рейс. — На рейс? — Она бросилась за мной, но оглянулась на ящик, вопрос был на кончике ее языка. Я не дал ей его озвучить. — Я не заикался. Я был придурком, но я ненавидел чувствовать себя уязвимым. Возможно, если бы наши отношения были такими, как раньше, я бы рассказал ей все. Но наша история не была чем-то, что я мог бы разрезать как масло. В ней было полно костей и хрящей, которые нужно было ковырять, прощупывать и обращаться с ними с осторожностью. — Но ведь Саут-Бич находится всего в двух с половиной часах езды от Майами-Бич. — Именно. Я отправил сообщение своему помощнику, чтобы он как можно скорее подготовил самолет к взлету. Честно говоря, я не планировал лететь. Я с нетерпением ждал двух с половиной часов в машине с Галло, но запаниковал, когда она увидел платье, и, как нервный подросток на свидании с девушкой не из своей лиги, ляпнул первое, что пришло мне в голову. Мне нужно было, чтобы Галло дала мне шанс вернуть ее, и будь я проклят, если отпугну ее первым. КАРИНА ГАЛЛО Двадцатичетырехминутный полет на частном самолете, потраченном на бензин, прошел в тишине. Я то и дело поглядывала на Ренье, который выглядел уютно, купаясь в роскоши, но при этом чувствовал себя неуютно под моим пристальным взглядом. Но я ничего не могла с собой поделать. Он сохранил платье. Он. Сохранил. Это. Платье. Я не знала, что чувствую по этому поводу. Ладно, это была ложь. Пульс бился в моем теле, и каждый раз, когда я смотрела на него, мне было трудно дышать. Мне хотелось задать столько вопросов, но я не могла заставить себя их задать, потому что боялась его ответов. Боялась, что, если он скажет то, что я думаю, я упаду. Сильнее, чем я когда-либо падала. К тому времени, как мы добрались до пятизвездочного отеля, в котором Ренье забронировал нам номер, я уже не могла заставить себя молчать. — Вы уверены? — Ренье выглядел как человек, привыкший к тому, что его не слушают, когда он в пятый раз спрашивал, есть ли у них свободный номер. Это он забронировал для нас номер для двоих, и теперь казалось, что это последнее, чего он хочет. Я почти обиделась, хотя мне тоже не слишком хотелось делить с ним комнату. Не тогда, когда между нами так сильны эмоции. Девушка на ресепшене, которая с каждым разом превращалась из кокетливой в настороженную и встревоженную, повторила: — Простите, мистер Андретти, но отель полностью занят. Мы уже отменили бронирование и вернули деньги постоянному клиенту, когда вы забронировали номер в последнюю минуту сегодня утром. Он выпрямился. — Ну так отмените и верните деньги другому человеку. — Сейчас почти полночь, сэр. — И что? — Я… — Ренье, — перебила я, сжалившись над ней. — Все в порядке. Мы будем жить в одной комнате. Ничего страшного. Вот только это была большая проблема. Огромная, блядь, проблема. — Это мой отель. Будь я проклят, если не смогу снять номер в своем собственном отеле. Конечно, это был его отель. Я едва могла позволить себе дерьмовую однокомнатную квартиру, а он владел отелем на берегу моря в Саут-Бич. — Я понимаю, но уже поздно, и я хочу спать. — Я зевнула. — Может, мы просто пойдем спать? И если ты хочешь завтра получить свой собственный номер, то можешь приставать к бедной леди утром. Он сузил глаза. — Я не пристаю к людям. — О, Боже. — Спорить с ним было бессмысленно. Я повернулась к той самой домогающейся даме. — Могу я получить ключ от комнаты? — Когда она протянула мне его, я направилась к лифту, а потом сказала: — Если хочешь, следуй за мной. Мне все равно. Я иду спать. Он последовал за мной, и когда двери лифта захлопнулись, между нами снова воцарилась мучительная тишина. Такими темпами мы могли бы снять немой фильм об этой поездке. Но он повернулся ко мне, и паника в его глазах, словно эта поездка ускользала от него, сказала больше, чем могли бы сказать слова. Мое сердце упало, и потребность пронеслась по моему телу. Каждая женщина заслуживала мужчину, который смотрел бы на нее так, как Ренье смотрел на меня. Как будто ничто не могло удовлетворить его, кроме меня. Он шагнул ближе ко мне, его контроль над собой заметно ослабел. — Почему ты единственная женщина, которая может поставить меня на колени? — Я не вижу, чтобы ты стоял на коленях. — Моя фальшивая бравада была отстойной, но это было единственное, что стояло между нами и плохими решениями, к которым я так отчаянно стремилась. Он медленно опустился. — Что ты делаешь? — Я потянулась к его плечам, пытаясь заставить его встать. — Вставай! — Ты хочешь, чтобы я встал на колени, и я встану. — Он поднял на меня глаза. — Скажи мне, чего ты хочешь от меня, Галло, и я сделаю это. — Я хочу, чтобы ты вернулся в прошлое и не игнорировал меня. Я хочу, чтобы ты стер из памяти последние одиннадцать лет, в течение которых я чувствовала себя так, будто не знаю своего лучшего друга. — Реальность мгновенно окунула меня в сон. — Ты больше не мой лучший друг. Я тебя не знаю. Я не знаю, вымачиваешь ли ты до сих пор свои хлопья в молоке, пока они не станут отвратительно мягкими. Я не знаю, оставляешь ли ты шнурки завязанными, потому что ненавидишь их завязывать. Я не знаю, до сих пор ли ты ищешь сюжет фильма в интернете перед просмотром, потому что больше всего на свете ненавидишь сюрпризы. Я. Не. Знаю. Тебя. Ренье. Он выпрямился и встал на ноги, его движения были медленными и целенаправленными. Двери лифта открылись, но никто из нас не сдвинулся с места. Он протянул руку, и его ладонь обхватила мое лицо. — Ты хочешь узнать меня получше? Если бы я ответила "да", мне показалось бы, что я потворствую всему, что он со мной сделал. Разбивал мне сердце. Игнорировал меня. Стоял в стороне, когда весь студенческий коллектив терроризировал меня на протяжении четырех проклятых лет. Но, Боже мой, я хотела сказать "да". Ты заслуживаешь большего, Карина Галло. Я ненавидела этот голосок. Это был дьявол на моем плече или ангел? В любом случае я сделала шаг назад и прошептала: — Нет. РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Десять лет назад — Где ты был сегодня вечером? — Голос отца гремел в коридоре, отражаясь от позолоченного мраморного пола. В тени он выглядел зловеще, но я полагал, что в этом и был смысл. — Я был с Николайо. — Я прошел мимо него. — Мы пошли на вечеринку через несколько улиц. Ее устроила подруга Лейси. Отцу бы это понравилось. Он подталкивал меня к тому, чтобы я добивался ее, и на какое-то время она была приятным отвлекающим маневром, но я хотел настоящего. А не светловолосая, голубоглазая подделка Галло. И если быть честным, мне не стоило соглашаться на Лейси, когда она преследовала меня. Мне было одиноко. Она была рядом. Ничего больше. Это было плохое решение в жизни, полной плохих решений. Отец преградил мне дорогу. — Тогда почему ты был в Норт-Бич? Я замер. — Ты что, следишь за мной? — Отвечай на вопрос, сынок. Я провел усталой рукой по лицу. — Да, я был на Норт-Бич. Целовал любовь всей моей жизни. Его жесткий голос ожесточился. — Ты был с той девушкой Галло? Да, и будь моя воля, я был бы с ней каждую секунду каждого дня. — Ты сказал мне держаться от нее подальше. — Говорил. — Он направился ко мне. — Тебе лучше запомнить это, или ты знаешь, что произойдет. Пошел ты, папа. Я встретил его взгляд. Прошло несколько минут, прежде чем он, наконец, отвернулся. Я повернулся и направился к входной двери. — Куда ты идешь? — Он терял надо мной контроль и знал это. — Я с тобой разговариваю! И поскольку я прекрасно понимал, что он может превратить мою жизнь в ад — и уже превратил — я сказал через плечо: — К дяде Луке! Единственный человек, кроме Николайо, которого отец не украл у меня. КАРИНА ГАЛЛО Настоящее Я не сдамся, Галло. Ренье сказал мне это, прежде чем взять подушку и одеяло с двуспальной кровати и пройти к дивану в гостиной люкса. Я закрыла дверь в спальню, стараясь поставить между нами как можно больше границ. Но это не помогло. Я провела ночь, ворочаясь. Он говорил, что все так просто, что мне нужно только сказать "Да!", и все проблемы, которые нас мучили, исчезнут. Но ничто не могло изменить того, что произошло в школе, и я не смогла бы простить его, если бы он не объяснился. Пусть даже то, что он сохранил красное платье спустя столько лет, было до смешного мило. Ренье вышел из ванной, его волосы были мокрыми, а вокруг талии было обернуто пушистое белое полотенце. Маленькие капельки воды стекали по его груди, проникая за V-образные линии и исчезая под полотенцем, которое никак не могло скрыть его внушительную выпуклость. Я отвернулась, но не раньше, чем он заметил мой взгляд. — Ты выглядишь усталой, Галло. Так и есть, благодаря тебе. Я не отрывала взгляда от плоского экрана, на котором после рекламной паузы шел сериал " Красотка". — Я буду в порядке для наших сегодняшних встреч. Ренье поручил агенту по недвижимости заказать осмотр потенциальных объектов, на которые "Down & Dirty" мог бы расшириться. — Итак, время признаний… — Он сделал паузу, и я тут же повернулась к нему, надеясь, что он, наконец, прольет свет на старшую школу. — Я не хочу расширять "Down & Dirty". Мои брови нахмурились. — Что? — То есть я буду, если ты этого хочешь. Я закатила глаза. — Мне плевать на "Down & Dirty". Зачем мы здесь, если не для того, чтобы расширить клуб? У него хватило смелости не выглядеть виноватым. — Майами-Бич токсичен. Всегда был таким. Нам нужно было уехать оттуда. — Кто это "мы"? Потому что со мной никто не советовался. — Я хочу тебя, Галло. — Он встал на колени, так что мы оказались на уровне глаз. — Хорошо? Просто дай мне эти выходные. Пожалуйста. Я открыла рот, чтобы отказаться. Правда. Но я заставила себя сказать "Да", потому что это был Ренье, и я любила его когда-то в своей жизни. Возможно, эти выходные с ним — то, что мне нужно, чтобы двигаться дальше. 7 Обида, и горечь — это мертвые вещи, которые гниют в руках, которые их держат . Уинстон Грэм КАРИНА ГАЛЛО Девять лет назад — Что ты делаешь? Броуди подпрыгнул, когда я подошла к нему сзади, все его тело вздрогнуло от звука моего голоса. Я ухмыльнулась, не привыкшая к тому, что можно подкрадываться к людям, но он действительно выглядел нескладно, опустив голову и прижав пальцы к решетке моего шкафчика. Я все еще могла прочитать слово "Неудачник", которое было нарисовано на синем металле пару месяцев назад. Я была впечатлена работой уборщиц. Одну младшеклассницу они заставили ждать семь месяцев, пока граффити на ее шкафчике отмоют, а с моего шкафчика "Лузер" уже смыли, когда я вернулась после уроков. Как раз вовремя, потому что Ренье стоял перед моим шкафчиком, прищурившись на то, что осталось от слова на уродливой синей краске. В его глазах читалась печаль и что-то похожее на сожаление, но это не могло быть сожаление. На следующий день я поблагодарила уборщицу, но она сказала, что не убирала. И я была благодарна ей за притворное неведение, даже если жалость задевала мое самолюбие. Броуди повернулся ко мне лицом. — Ничего. Я просто увидел, что из твоего шкафчика что-то торчит, и попытался засунуть это обратно. — О. Спасибо. — Я оглянулась вокруг него и заметила половину сложенного листа бумаги, торчащего из решетки моего шкафчика. — У тебя ужасная работа. — Мне стало смешно, когда я протянула указательный палец и одним движением засунула лист обратно в шкафчик. Броуди закатил глаза, и я легонько толкнула его бедром. Я ввела комбинацию на своем шкафчике, осторожно наклонив тело, чтобы не выдать себя. Моя паранойя была высока, но в свою защиту скажу, что если бы ученики узнали мой код, то к закату я бы обнаружила в шкафчике всякие милые вещички. Сложенный лист бумаги упал на пол, когда дверца моего шкафчика распахнулась. Я нагнулась, чтобы поднять его, а когда поднялась, мои глаза встретились с глазами Ренье. Его взгляд упал на бумагу в моей руке, переметнулся к Броуди, который смотрел на лист бумаги с необычной сосредоточенностью, и вернулся к своему шкафчику. Могу поклясться, я видела, как уголки его губ дернулись вверх, прежде чем он зарылся лицом в шкафчик. — Что это? — Броуди кивнул на бумагу. — Флаер? Я открыла лист и тут же закрыла, увидев верхнюю строчку: "Дорогая голубоглазая девочка". Скорее всего, это было письмо ненависти, и я не хотела больше жалости от Броуди. У него и так много забот: в эти выходные у него будет последний шанс сдать экзамены, а скоро начнется плей-офф по баскетболу. — Ничего. — Я засунула лист в задний карман, где он будет лежать до тех пор, пока я не пройду мимо урны. — Мне нужно идти на занятия. Увидимся за обедом? Он кивнул, рассеянность проступила на его красивых чертах. — Увидимся, Галло. Я приостановилась, наклонив голову. Только Ренье называл меня Галло. И когда я повернулась, чтобы попросить Броуди не делать этого, он уже ушел, а коридор начал проясняться. Я вытащила письмо из кармана, скомкала его и выбросила в урну, не читая, но в последнюю минуту по прихоти достала. Оглядев коридор, чтобы убедиться, что я одна, я прижала письмо к случайному шкафчику, разглаживая складки и морщинки. Дорогая голубая голубоглазая девочка, Видишь, что я сделал? И правда, почему ты такая грустная, Галло? Раньше ты не была такой. Раньше ты улыбалась каждый раз, когда смотрела на небо, и приветливо махала случайным незнакомцам, потому что они мило на тебя смотрели. Где та девушка, Галло? Я скучаю по ней. Ты, наверное, не ответишь. Это нормально. Я этого не заслуживаю, и, честно говоря, я не совсем понимаю, что бы я сделал, если бы ты все равно ответила. Тебе никогда не казалось, что мы Ромео и Джульетта? Говорим по секрету. Влюбленные друг в друга. Ну и все в таком духе. Это преувеличение. Я так же часто остаюсь без ответа, как и ты. Представь, если бы в пьесе был только Ромео? Ромео тоскует по забывчивой Джульетте. Ромео наблюдает издалека — преследует, так как это одностороннее наблюдение. Ромео в одиночестве произносит грандиозные речи. Ромео безнадежно влюблен. И все это время Джульетта ничего не знает. А может, она просто игнорирует его. Но в итоге они оба останутся живы. Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедший. Надеюсь, однажды я это изменю. Однажды я вознесусь и возьму тебя с собой, но у меня такое чувство, что ты уже будешь там. Может быть, тогда мы сможем быть вместе. Подпись, Еще один грандиозный пафос от Одинокого Ромео P.S. Я сохранил все это душещипательное дерьмо только потому, что я тот тупой урод, который пишет любовные письма ручкой. Любовное письмо. Для меня. Карине Амелии Галло. Это было почти невероятно, и если бы я не держала его в пальцах, то подумала бы, что это письмо мне приснилось. Может, это был розыгрыш? В любом случае, все это не имело смысла. Письмо было написано так, словно оно было одним из многих, и девяносто девять процентов из них казались загадками и лепетом, но одно слово выделялось — Галло. Одинокий Ромео называл меня Галло. Так же, как и Ренье. Настоящее — Что-то случилось? — Ренье перевернулся на бок, его тело прижалось к моему, а кровать прогнулась под тяжестью его движений. Когда он попросил меня подарить ему эти выходные, я не думала, что он имеет в виду лежать в постели и смотреть " Ромео и Джульетту" Лео Ди Каприо версии по платному каналу. Но именно этим мы и занимались последние сорок с лишним минут. — Нет. Просто думаю. О том письме от "Одинокого Ромео" все эти годы назад. — О чем? Я проглотила миллион вопросов о прошлом, которые не могла заставить себя задать, боясь, что он снова откажет мне. — Саут-Бич. Я никогда не была здесь. Мы можем осмотреть город? Было странно осознавать, что меня активно сватают. Я изучала каждое действие Ренье. Каждое слово. Каждое движение. Каждый вздох. Удовлетворение. Разочарование. Все, что он делал, вызывало двоякую реакцию, и это было несправедливо по отношению к нему, но я ничего не могла с этим поделать. Я вздохнула с облегчением, когда он кивнул головой. Я пошла переодеваться из штанов для йоги и футболки с заниженными плечами, но он потянул меня к двери, и я не стала протестовать. В его дизайнерских джоггерах и простой белой футболке я видела его самым непринужденным с тех пор, как наша дружба закончилась, и я не хотела рисковать. Я с трудом поспевала за его длинными шагами. — Куда мы идем? Поскольку мы прилетели на самолете, у нас не было машины, но вместо того, чтобы воспользоваться услугами автосервиса в отеле, как я думала, он повел меня к метро. Я даже не думала, что человек с его состоянием знает о ее существовании. — Когда дома становилось слишком тяжело, Николайо брал меня с собой на Южный пляж. Мы проводили весь день в метро, потому что папа не мог отследить наши телефоны через весь этот подземный цемент. — Он взял меня за руку и заплатил по два доллара за наш проход через извилистые металлические ворота. — Я все еще иногда прихожу сюда. Не так часто, как хотелось бы. Должно быть, это произошло после разрыва дружеских отношений. Ренье в подробностях рассказывал о своей жизни, о том, что я упустила с тех пор, как мы расстались. Он давал мне возможность узнать его получше. Все, что мне оставалось, — это воспользоваться этим. Я молчала, надеясь, что он продолжит и даст мне больше. Любую крупицу его жизни я смогу поглотить. — Метро не делает остановок в туристических местах, поэтому ездят в основном местные жители. Здесь как в городе. — Он провел меня мимо шумной толпы. — Столько денег, а я никогда не был в Нью-Йорке. Никогда не видел его метро. Но вот это, — он жестом показал вокруг, — самое лучшее. — Почему бы тебе не поехать в Нью-Йорк? Он схватил меня за руку, чтобы мы не потеряли друг друга, когда мы пробирались через группу людей, входящих в следующий поезд. — Я не могу. У каждой семьи есть свои границы, и их нельзя переступать. Я был на территории Де Луки и Камерино. — Он говорил все тише, и я пригнулся поближе, чтобы слышать его над всем этим шумом. — Но у семьи Романо кровная вражда с моей на протяжении многих поколений, а семья Росси связана с семьей Романо узами брака и крови. Обе территории запрещены. — Значит, ты идешь сюда. Он кивнул. — Пойдем, посмотри сюда. — Он протиснулся за угол, и до меня донеслась тихая мелодия. Это было меланхоличное исполнение песни Yiruma "River Flows in You". Он подвел нас ближе и бросил толстую пачку стодолларовых купюр в перевернутую шляпу перед пожилым музыкантом, который поприветствовал Ренье по имени. — Уэсли был здесь каждый раз, когда я его навещал, и всегда играл на этих клавишах, как будто родился с ними в пальцах. Люди протискивались мимо нас, но Ренье поставил меня перед собой и обхватил руками, защищая от толпы. Мелодия плыла по воздуху, наполняя станцию своими жалобными песнопениями, словно концертный зал, вытесненный из реальной жизни. Я закрыла глаза, толпа шумела на заднем плане, но шум только усиливал песню, заполняя провалы и подъемы мелодии так, как не удавалось инструментам. Я не могла измерить время, которое мы провели на станции, прижавшись к его телу, слушая игру Уэсли. Для Ренье время было неисчислимо, и он нелогично не поддавался этому. Когда пальцы пианиста затекли, а мой желудок заурчал, Ренье вывел меня из вокзала. Мы пошли пешком, чтобы поесть, но через пять минут, когда мой желудок снова заурчал, Ренье закатил глаза и разыскал такси, которое отвезло нас в "Рокки", подпольный ресторан в труднодоступном районе Саут-Бич. — Дай угадаю… — Я осторожно спустилась по крутым лестницам. — Здесь нет сотовой связи? Он поджал губы. — Разве ты не знала? Твой мужчина — бунтарь. Мой мужчина. Он не имел это в виду, но мне было приятно это слышать. Я хотела Ренье. Это было неоспоримо. Вот только правды я хотела больше, а моя правда заключалась в том, что я не должна была его хотеть, но я никогда не останавливалась. Мне нужно было возвести стены вокруг своего сердца. Быстро. Семь лет назад — Почему ты все еще смотришь на него так? Я повернула голову от Ренье, которая вела мяч на футбольном поле, к Броуди. — Что? Броуди ткнул пальцем в сторону Ренье, его движения были отрывистыми и быстрыми. — Почему ты все еще смотришь на него так? Я ерзала на трибунах. Только потому, что моя задница болела от сидения на протяжении всего тайма. Точно. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Но вот я знала. Прошло четыре года с тех пор, как мы с Ренье разошлись, и надежда толкала и тянула мое сердце, как бесконечная игра в перетягивание каната. Жалкое поведение было не тем, что нужно защищать, поэтому я притворилась невеждой. — Да, это так. — На лбу Броуди блестели капельки пота. Он потянул за воротник рубашки и одним нетерпеливым рывком задрал правый рукав. — Первое, что ты делаешь, когда входишь в кафетерий, — поворачиваешь голову к его столику. — Только для того, чтобы убедиться, что Лейси Райан там нет! — Ты ходишь на все футбольные матчи, а ведь ты даже не любишь футбол. — Школьный дух — это важно, правда? — И каким-то образом каждый год, от первого до последнего курса, ты оказываешься в одних и тех же классах с ним. Это была не моя вина, поэтому я ухватилась за нее, как будто она освобождала меня от всех остальных его веских аргументов. — Я не имею к этому никакого отношения! Вини школу. Его губы скривились в уродливой улыбке, и я не могла понять, почему он так… так зол. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут трибуны сотрясли громкие аплодисменты. Хорошо. Я не хотела слушать, что он скажет. Я повернулась к игре. Мяч забил в сетку ворот соперника, и толпа скандировала имя Ренье. Он забил, а я пропустила. Пока его товарищи по команде кричали и орали, он трусцой побежал к линии штрафной, никогда не любивший танцевать победные танцы. Но когда его нога коснулась центрального круга, он посмотрел на трибуны, и, как будто знал, что нужно искать, его глаза встретились с моими. В них светилась победа. 8 Долго копившаяся обида на весь мир может сжечь больше калорий, чем вы можете себе представить. Пол Расселл КАРИНА ГАЛЛО Настоящее — Куда теперь? — Я наклонила голову в сторону Ренье и спрятала ухмылку, когда на его лице промелькнуло удивление. Было уже далеко за полночь, а он уже возил меня по городу, показывая все свои любимые места на Саут-Бич, вплетая в рассказ истории о том, почему он бежит на Саут-Бич. Частный тур Реньери Андретти по Южному пляжу, было достаточно, чтобы убедить меня переехать сюда, но я чувствовала, что он что-то скрывает от меня — большой секрет, связывающий маленькие анекдоты о том, почему ему понадобилось место вдали от дома. И если он не собирался мне рассказывать, я еще не закончила с этой ночью. Я собиралась давить на его кнопки, пока он не сдастся. Даже если мы проведем остаток сегодняшнего и завтрашнего дня без сна. — Серьезно? — Ага. — Я выделила "а", стараясь держаться как можно непринужденнее. — Мы слушали мини-концерт в метро, обедали в "Рокки", делили чуррос, кормя уток на озере, стреляли из водяных пистолетов по пешеходам с крыши отеля, ели тако в месте, где персонал и повара говорили исключительно по-японски, и завершили ночь кражей монет из фонтана моего отеля и попыткой протащить их в карманы, кошельки и сумки людей с покупками. Чем бы ты еще хотела заняться? Когда он так сказал, я почувствовала себя жадной, потому что хотела большего. Но я не отступила. — Еще одну вещь. Дай мне одну вещь. — Ну, я же сказал, что дам тебе все, что ты захочешь. Я изогнула бровь. — И все, что мне нужно сделать, это попросить, Джинн? — Если бы я был Джинном, у тебя было бы только три желания. Я подняла палец. — Первое желание: я хочу сделать что-нибудь веселое. — Твое желание — мой приказ. Второе желание? — Я хочу снять эти ботинки. Ноги чертовски болят. Я рассмеялась, когда он наклонился вперед, чтобы я забралась к нему на спину. Он просунул руки под мои ноги и подождал, пока я обхвачу его шею, прежде чем поднять меня. — Третье желание? Я прильнула к нему, коснувшись носом чувствительного места под его ушами. Я почувствовала, как он вздрогнул подо мной. — Я хочу знать правду. Что с нами случилось? Он тяжело сглотнул. Я почувствовала, как его адамово яблоко дико покачивается на моей руке. — Я не могу тебе этого сказать. — Но ты сказал, что все, что мне нужно сделать, это… — Спросить. Я знаю. — Он повернул голову, изо всех сил стараясь встретиться с моими глазами, когда я прижалась к его спине. — Но это не только мой секрет. Еще одна загадочная подсказка. Я приняла ее, пока что, но не собиралась сдаваться. Он сделал шаг вперед. Я крепче сжала его руки, и он прижался ко мне так крепко, что мое тело зажглось от потребности. — Ты же не собираешься нести меня всю дорогу? — Нет, черт возьми. Ты тяжелая. Я укусила его за шею, и он застонал, крепче прижимаясь ко мне. — Возьми свои слова обратно. — Никогда, если это означает, что ты снова меня укусишь". Я закатила глаза. Он переместил мой вес так, чтобы большая часть его приходилась на правый бок, достал из кармана сотню и протянул ее в сторону улицы. Два такси мгновенно остановились, он открыл дверь одного из них, провел меня по спине и помог забраться на заднее сиденье. Он закрыл дверь. — Парк Райлафакс. Таксист смотрел на меня так, будто Ренье только что похитил меня, его глаза просили меня моргнуть три раза, если я в опасности, и два раза, если я в порядке. И я не была в порядке. Вообще. В метро мое хрупкое сердце забилось чаще. Когда Ренье смахнул соус с моих губ у Рокки и слизал его с его пальца, я пересмотрела свою позицию по поводу того, чтобы спать с ним. Когда он накормил меня чуррос на озере, я была на грани того, чтобы спросить его, может ли он накормить меня чем-то другим. Чем-нибудь к югу от границы. Когда он вручил мне водный пистолет и выстрелил струей воды в облаченного в гидрокостюм туриста с крыши, мне захотелось, чтобы нам снова было двенадцать, чтобы мы устроили водные бои в парке, где позже мы разделили мой первый поцелуй. Когда в ресторане с тако он сделал для нас заказ на, как я полагала, беглом японском языке, а глаза симпатичной официантки заинтересованно блеснули, мне захотелось схватить Ренье за рубашку, притянуть к себе и впиться в его губы самым большим поцелуем, как пес, переполненный тестостероном, в территориальном соревновании по мочеиспусканию. А когда мы набрали монет из фонтана в его отеле и он научил меня обратным карманным действиям, я впервые с момента разрыва нашей дружбы почувствовала себя свободной и воодушевленной. Итак, все ли со мной было в порядке? Нет. Но я все равно дважды моргнула. Парк Райлафакс был холмистым парком, примыкающим к аэропорту, и, насколько я могла судить, необычайно шумным местом, чтобы завершить лучшее свидание в моей жизни. Черт, я даже не была уверена, было ли это свиданием, но никакое другое название не подходило. — Что ты делаешь? Ренье открыл замок в закрытом парке — разумеется, у него был ключ — и повел нас в сторону парка, где стоял ряд шкафчиков. — Мы с Николайо давно оставили здесь одеяла и фонарики, но я не уверен, что они еще здесь. — Он окинул взглядом ряд и остановился на шкафчике слева от центра. — Вот. Когда он ввел комбинацию и замок открылся, по его лицу расплылась искренняя улыбка. Он протянул мне одеяло, перекинул другое через плечо, взял длинный фонарик и снова запер шкафчик. — Это был мой день рождения? На смену его улыбке пришла лукавая ухмылка. — Может быть. — В такси он упомянул, что приезжал сюда в старших классах. Но это было уже после того, как он завязал со мной дружбу, и все же он сделал комбинацию на шкафчике в день моего рождения? — Это легко запомнить. Верно. 18 июля 1992 года. 07-18-92. Не как 11-11-11. Я вскинула бровь. — Что мы делаем в темном парке одни ночью? — Здесь не было ни одного фонарного столба. Он включил фонарик и повел меня к центру парка. — Сейчас увидишь. — Было уже поздно, но он кричал, чтобы его услышали в пустом парке, и звук двигателей самолетов прерывал каждый слог. Я взяла его за руку, потому что, несмотря на свою непомерную гордость, мне не хотелось глупо спотыкаться в темноте. Когда мы достигли центра самого высокого холма в парке, он расправил свое одеяло на земле, взял то, что было у меня в руке, и жестом предложил мне лечь. Он растянулся рядом со мной, так что мы лежали плечом к плечу, наши полные тела были наклонены холмом и прижаты к мягкому, плюшевому одеялу. Он накрыл нас другим одеялом, более толстым, несмотря на флоридскую жару. Я наклонилась вперед, чтобы сесть, но он протянул руку, загораживая меня, и я осталась лежать на траве, покрытой одеялом. Я повернула голову к нему лицом, прижавшись спиной к земле. — Что? Он встретил мой взгляд, в его глазах плескалось предвкушение. — Подожди. — Подождать чего… — Кричи. Не прошло и секунды, как он издал крик, испугавший меня, а когда в нескольких футах над нами пролетел чертов самолет, мой крик стал громче его. Как только он пролетел, мои волосы дико взметнулись, а глаза остекленели от восторга. — Что это, черт возьми, было? — Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить колотящееся сердце. — А еще будет?" — Скоро вылетит много рейсов "красных глаз", так что да. Он взял меня за руку, и я позволила ему, переплетя наши пальцы таким образом, что позже я буду разбирать детали. Этот момент был слишком необычным, чтобы испортить его нашей запятнанной историей. Он сжал мою руку. — Оставайся прижатой к земле, хорошо? Я кивнула. — Это было… — Я потеряла дар речи. — Я знаю. Я чувствовал то же самое в свой первый раз. Технически он закрыт для публики из соображений безопасности, но я купил Райлафакс, как только мне исполнилось восемнадцать. Я поборола желание покачать головой. Мне не следовало удивляться. У меня было непреодолимое желание построить дом на краю парка и приходить на этот холм каждый день до конца жизни, а он владел этим местом. По меньшей мере, сорок самолетов взлетели и пролетели прямо над нашими лицами, прежде чем перестали появляться. Я никогда не чувствовала себя выше, чем в этот момент, лежа рядом с Ренье под парящими самолетами. Никакие наркотики, алкоголь или вещества не могли заменить разделения новых ощущений с любимым человеком. А я его любила. Последние двадцать четыре часа напомнили мне, почему я любила Ренье, когда они должны были напомнить мне, почему я не должна была этого делать. Он повернулся ко мне лицом, и все было точно так же, как в ту ночь на спортивной площадке в джунглях: мы оба лежали бок о бок. Как и тогда, его дыхание коснулось моих губ, и он спросил: — Можно я тебя поцелую? И хотя я говорила серьезно, я насмешливо ответила: — Я заслуживаю большего. И я заслужила. Я заслужила правду. Ностальгическая улыбка приподняла его губы, полная сожаления, раскаяния и нежности. — Да, заслуживаешь. Ты заслуживаешь всего. Он прильнул своими губами к моим, прижимая их к себе так, словно мог одним поцелуем вытеснить из наших душ одиннадцать лет ненависти. Я ответила на него, сердце забилось в горле, и я просунула язык в его рот, нуждаясь в том, чтобы быть ближе к нему. Дежавю пронеслось по моей плоти, и удовольствие пропитало все мои рецепторы, но, в отличие от нашего первого поцелуя, это не было PG-13. Он погладил мой язык своим и притянул меня к себе, так что я оказалась на его теле. Я была высокой, но он был еще выше, и то, как мы прилегали друг к другу, убаюкивало меня, как горячая ванна после долгого дня. Его дыхание все еще имело вкус апельсиновых конфет "Тик-Так", и мы все еще лежали под звездами влажной флоридской ночи. И это все еще были мы, и у меня все еще кружилась голова. Но вместо дождя на нас обрушилась всепоглощающая, длившаяся десятилетиями похоть. Я прижалась к нему всем телом, стонала ему в рот, когда мой клитор встретился с его эрекцией сквозь одежду. Он перевернул меня на спину, нависнув надо мной, и прижался ко мне, словно трахал меня, несмотря на свои тонкие треники и мои еще более тонкие штаны для йоги. Я оторвала свои губы от его губ и провела ими по его челюсти до шеи. Его адамово яблоко покачивалось, когда я провела по нему языком, а затем зубами. Стянув штаны с его упругой попки, я просунула руки в трусы-боксеры и обхватила пальцами его гладкий член. — Блядь, — прошептал он. Он схватил мои руки и закинул их обе мне за голову, зажав их одной из своих больших ладоней. Другой он спустил мои штаны и трусики до колен, и я оказалась перед ним обнаженной. Когда он просунул палец в мою киску, он так легко скользнул внутрь, и я покраснела, радуясь, что он не видит цвет моих щек в темноте ночи. Зубами он потянул мою рубашку вниз, и его губы обхватили мой сосок, посасывая его через лифчик. Он вогнал в меня еще два пальца, и я опустилась на них, пылко оседлав его большие пальцы, стон вырывался из моих губ каждый раз, когда его ладонь касалась моего клитора. Когда он согнул пальцы, я кончила, выкрикивая его имя громче, чем кричала всю ночь. Отойдя от оргазма, я прижалась лбом к его лбу. Он вынул из меня свои пальцы и покачался на моей киске. Головка его члена вырвалась из боксеров, и когда она коснулась моего влажного клитора, я издала стон. Когда мои руки все еще были зажаты его левой рукой, он поднял свои пальцы и провел ими по моим губам, покрывая их моей влагой. Он прижался поцелуем к моему рту, его язык прочертил влажную дорожку, которую он оставил на моих губах. Я почувствовала вкус себя, когда он провел языком по моим губам и погладил верх моего рта. Он отстранился, и я едва смогла разглядеть в темноте довольную ухмылку на его губах. — Куда теперь? Никуда. Завтра я проснусь и захочу узнать правду, но сейчас, в его объятиях, я наконец-то снова была счастлива. 9 Обида — это… эмоциональное пересказывание или повторная борьба с каким-то событием в прошлом. Вы не можете победить, потому что пытаетесь сделать невозможное — изменить прошлое. Максвелл Мольц КАРИНА ГАЛЛО Я проснулась от того, что рядом с моей головой приземлилась птица. Я открыла рот и закричала, но огромная ладонь накрыла мои губы, а в ушах раздалось хихиканье. — Это не смешно. — Мой голос захрипел под ладонью Ренье. Я оттолкнулась от его груди, спутанные одеяла мешали сидеть прямо. — Это птица, а не оргазм. — Я не кричала так громко прошлой ночью. Ренье рассмеялся, как будто не поверил мне, и птица взлетела с громким криком, как будто перешла на сторону Ренье. Я стояла, пока Ренье складывал одеяла. Мы вернули их в шкафчики, где я, ответственно, вызвала Убер, потому что телефон Ренье сел прошлой ночью. Каждый шаг к лифту в холле давался мне с неохотой, потому что я понимала, что эта поездка подходит к концу, а вместе с ней и единственный уик-энд, который я поклялась подарить Ренье. Я хотела знать правду. Я заслуживала правды, и я не уступлю, пока не получу ее. Ренье вошел в лифт первым. — Что случилось? Я последовала за ним, и двери закрылись. — Наша ночная поездка закончилась. Его взгляд переместился на меня. — Скажи слово, и мы сможем быть вместе. Это не обязательно должно закончиться. Я опустила голову. — Нет. Его пальцы взяли мой подбородок и приподняли мою голову, пока я не оказалась в нескольких дюймах от его губ. — Скажи слово. — Нет. Он потянулся за мной, нажал на экстренную остановку, затем поднялся и рывком руки оборвал провод от камеры наблюдения. — Скажи слово. Я сделала шаг назад, когда он приблизился ко мне, и ударилась спиной о зеркальную стену лифта. — Что ты делаешь? — Спроси, чего я хочу. — Нет. Он опустился на колени, пока его лицо не оказалось на одном уровне с моей киской. — Спроси меня, Галло. — Что ты делаешь, Ренье? Его пальцы проникли за подол моих штанов для йоги, и он спустил их по моим ногам. Он посмотрел мне в глаза и наклонился вперед. Его зубы погладили мой клитор через трусики. — Сколько раз ты фантазировала об этом, когда мы учились в школе? Постоянно . — Никогда. — Я выпустила стон. — Ты был груб со мной. Он сдвинул мои штаны для йоги с моих ног, и я вышла из них, не уверенная, хочу ли я продлить или прекратить это. — Лгунья. Ты хотела меня. Я видел, как ты на меня смотрела. — Как я на тебя смотрела? — Так, как ты смотришь на меня сейчас. — Он разорвал мои трусики на две части и небрежно бросил их позади себя. — Как будто ты хочешь, чтобы я был на тебе. В тебе. Под твоей кожей. Как будто ты хочешь поглотить меня. — Его рот прильнул к моему клитору, и я ахнула. Он погладил его языком. Один раз. Два раза. Три раза. Я откинула голову назад и застонала, вцепившись пальцами в его волосы с такой силой, что это, наверное, было больно. Но он не жаловался. Он схватил мою ногу и закинул ее себе на плечо, проникая языком все глубже в мою щель. Я повернула голову в сторону и встретилась взглядом с зеркалом, прежде чем опуститься к Ренье. Его рука обхватила член через треники, и он поглаживал себя, пока трахал мою киску языком. Я была близка. Так близка к тому, чтобы раздеться. — Я близко. Он отстранился, и прохладный воздух коснулся моей влажной кожи. — Это не обязательно должно закончиться. Скажи слово. Я безуспешно пыталась втолкнуть его обратно в себя. — Это жестоко. Он наклонился вперед и провел кончиком носа по моему клитору, вызвав у меня стон. — Все, что тебе нужно сделать, — это сказать слова. Скажи мне, что ты хочешь этого. — Я хочу, чтобы ты заставил меня кончить, Ренье. В его глазах вспыхнул жар, а голос стал хриплым, когда он заговорил. — Скажи, что ты хочешь нас. — Нет, пока ты не скажешь мне правду. Скажи "да", — умоляли мои глаза. Он был на грани того, чтобы сказать "нет", и мое тело опустилось, когда сквозь дымку, наполненную сексом, пробился неуверенный голос. — Э-э, простите? Это менеджер. Мы пока не уверены в проблеме, но делаем все возможное, чтобы быстро ее устранить. Вызвали пожарных, они скоро прибудут. В зеленых глазах Ренье сверкнуло раздражение, и он нажал на экстренный тормоз, пока я спокойно натягивала штаны для йоги. Ренье играл нечестно, и, возможно, я была ответственной, но я никогда не говорила, что я была зрелой. Я хотела отомстить. Скоро. — Куда мы идем? — Я снова ускорила шаг, чтобы догнать Ренье, пока мы пробирались через роскошный холл отеля. — Домой, верно? Он дал щедрые чаевые посыльному, пока высокий мужчина грузил наши чемоданы в городскую машину, которую нам предоставил отель. — Сначала у нас еще одна остановка. Я запрыгнула на заднее сиденье, а Ренье придержал для меня дверь. — Это была ночная поездка. — Моя рука потянулась и не дала двери закрыться. — Ночь закончилась, так что мы едем домой. — Я закрыла дверь перед его носом. — У нас встреча, которую мы не можем пропустить! — крикнул он с другой стороны двери. Я опустила окно. — Домой. — Встреча. — Домой. — Встреча. Боже, как будто мы снова были детьми. Только теперь он был моим боссом. — Отлично. Только побыстрее. Он кивнул, обогнул машину и сел на заднее сиденье через противоположную дверь. — Прямо вперед, — приказал он водителю. — Я скажу, когда повернуть. Ренье привел нас в богатый район Саут-Бич, где вдоль тротуаров росли пальмы, а белый песок тянулся вверх и вниз по аквамариновому побережью. Мы стояли перед пустым коммерческим помещением на берегу моря в великолепном районе Саут-Бич, который удалось скрыть от туристов. В этот час здесь было многолюдно, но я не обращала внимания на толпу, любуясь видом пляжа с чистой водой через дорогу от нас. Я повернулась к Ренье и подняла бровь. — Я думала, мы здесь не для того, чтобы разведывать места для "Down & Dirty 2.0". Кстати, это было бы ужасное место для стрип-клуба. Так оно и было. Пустое помещение было зажато двумя ресторанами для семейного отдыха. Вряд ли это место кричало: « Вход с голыми сиськами!» Он продолжал смотреть на меня. — Может, это ужасное место для ресторана? — Что? Он сделал шаг ближе. — Твоего ресторана. Я отступила на шаг назад. — Что ты хочешь сказать, Ренье? — Ты перестала следовать своей мечте… — У меня не было выбора. Мечты не были такой уж безграничной сущностью, какой их выставляют фильмы, книги и политики. Они были связаны с нашими возможностями, с нашими обязанностями, с привилегиями, которыми мы обладали или которых нам не хватало. — Теперь есть, Карина. — Он ввел код в дверь и провел меня в просторное помещение. — Если я чего-то и хочу для тебя, кроме того, чтобы быть с тобой до конца жизни, так это чтобы ты следовала своим мечтам и была счастлива. Он вспомнил. Наши воскресные спагетти всегда были для меня глупым поводом проводить с ним больше времени, но он всегда относился к ним серьезно, как к практике для моей будущей карьеры шеф-повара. Помещение было идеальным для ресторана. Место располагалось в самом центре Саут-Бич и имело большой пешеходный трафик; окна от пола до потолка давали много естественного света; огромного пространства было более чем достаточно, чтобы заполнить его столами и стульями; а через прорезь в стене я мог видеть, что кухня огромна. Это была мечта шеф-повара. Это была моя мечта. Но она не была реальной. И не могла быть. Я повернулась к Ренье. — Я не могу принять это от тебя. Он вызывающе скрестил руки на груди. — Почему, черт возьми, нет? — Мы даже не встречаемся. Мы… мы никто, Ренье. — Я вышагивала по полу. — Я не могу принять что-то подобное от человека, для которого я никто. — Ты не… — Он схватил меня за плечо и остановил мои движения. — Прекрати шагать, черт возьми. — Положив обе руки мне на плечи, он наклонился и посмотрел мне в глаза. — Ты не никто, Карина. Ты — все, и я хочу тебя. Я подняла подбородок. — Скажи мне правду. Расскажи мне, что случилось. — Нет. — Если бы я была тебе небезразлична, ты бы сказал мне правду. — Я не могу сказать тебе правду. — С его губ сорвался разочарованный стон. — Я бы сказал, если бы мог, но я не могу. И это не значит, что ты мне безразлична. Это не значит ничего, кроме того, что я… не могу. Сказать. Тебе. — Он глубоко вздохнул, и его прищуренное выражение лица вызвало незаслуженную жалость в моем слабом сердце. — Ты все еще любишь меня. Ты любишь меня. Я вижу это в твоих глазах. Я слышу это, когда ты говоришь со мной. Я чувствую это, когда ты уступаешь моим прикосновениям, как в лифте. В лифте. Где он нечестно боролся. Где он использовал мое тело против меня. Где он использовал мое желание против меня. Спасибо, что напомнил мне, засранец. — Ты. Этот ресторан. Мы. — Я отвела плечи назад, подняла голову и укрепила наш зрительный контакт, чтобы он знал, что я чертовски серьезна. — Это хорошая фантазия, но не более того. Пока ты не расскажешь мне, что произошло, ничего из этого не станет реальностью. Я отступила назад и отвернулась от него. Если он не хочет сражаться честно, то и я не буду. РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Юбка короткого сарафана Галло приподнялась, когда она шла по настилу к частному самолету. Я наклонил свое тело, чтобы курьер с сумкой, стоявший позади меня, не мог свободно увидеть белый комплект нижнего белья, который она носила под платьем. — Галло… — предупредил я. Она надела это облегающее платье, чтобы позлить меня. По той же причине она вышла голой после душа, повернувшись ко мне спиной, когда надевала свои кружевные белые трусики. Я любовался тем, как блестели губки ее киски, когда она наклонялась ко мне сзади, зажатые между ее идеальной попкой, похожей на закуску моей мечты. А когда она задирала трусики вверх по длинным стройным ногам, я почти представлял, как подпрыгивают ее полные груди при каждом движении. Сзади я даже уловил аппетитное покачивание ее боковой груди. Я хотел трахнуть ее, и мне потребовалось все, чтобы не перегнуть ее через кровать и не погрузить свой член в ее тугую, горячую киску. Она посмотрела на меня через плечо. — Да? Я проговорил сквозь стиснутые зубы: — Поторопись. Она села на самое дальнее от меня сиденье, мило помахала рукой озабоченному подростку-курьеру, прежде чем он ушел, и переместилась ко мне лицом. — Я не знала, что мы торопимся. Двери самолета закрылись. Стюардесса налила мне виски, а Галло — стакан воды. Как только стюардесса вышла из отсека, Галло раздвинула ноги. Короткая юбка ее платья приподнялась, обнажив нижнее белье. В центре трусиков виднелось мокрое пятно, и мне захотелось всосать его языком. Я схватил свой бокал. — Ты играешь с огнем. — Расскажи мне, что с нами произошло, и ты сможешь получить меня. Всю меня. — Она поднялась на ноги, в ее глазах читалась решимость, когда она направилась ко мне, и на краткий миг я возгордился тем, что она такая сильная. — Ты уже моя. Настала ее очередь встать передо мной на колени. — Я не твоя, чтобы прикасаться ко мне. — Осторожно, — предостерег я. Потому что она была моей. И всегда была. Она положила ладонь на каждое из моих бедер, обтянутых костюмом. — Я не твоя, чтобы целовать. — Ее руки скользнули вверх, остановившись на моем болезненно твердом члене. — И я не твоя, чтобы трахаться. — Ее пальцы коснулись пряжки моего ремня, и это предложение было ясно как день. — Но я могла бы. — Я не могу рассказать тебе, что произошло. Она вынула кожаный ремень из металлической петли. — Почему? Я пригубил виски, никогда не нуждаясь в силе так сильно, как сейчас. — Это не мой секрет, чтобы его раскрывать. Она расстегнула мои брюки. — Если это касается нас с тобой, то это в равной степени и наше, и чужое. Я схватился за ручки своего кресла. — Я дал обещание. Она потянула за край моих трусов-боксеров, и мой член выскочил на свободу и уперся в ее щеку, почти во всю длину ее лица. Это было самое горячее, что я когда-либо видел, и я поклялся, что если бы ЦРУ отправило Карину Галло в Гуантанамо, то к закату она заставила бы всех этих заключенных выкладывать свои самые грязные секреты. Не то чтобы я когда-нибудь, блядь, позволил этому случиться. Ее теплое дыхание погладило мой член, когда она спросила: — Кому? Она смотрела на мой член так, как каждый мужчина мечтает, чтобы женщина смотрела на его член, словно ей подарили святой Грааль, и она не была уверена, что сможет уместить его в своем тугом… кармане. Ее глаза расширились от вожделения, которое она не могла или не хотела скрывать, а за красивыми голубыми глазами таилась решимость. — Кому? — повторила она, прежде чем обхватить мой член своими пухлыми губами и глубоко вобрать меня в рот, пока моя головка не коснулась задней стенки ее горла. О, черт. Я закрыл глаза и застонал. — Твоему отцу. Блядь, блядь, блядь, блядь. Она тут же отпрянула. — Моему отцу? Мой член был твердым и голым перед ней, и мы разговаривали. О. Ее. Отце. Было почти стыдно, что моя эрекция не уменьшилась ни на сантиметр. — Блядь. Ты не должна была этого слышать. — Моему отцу, — повторила она. Ошарашенная. Кажется, я ее шокировал. Я сдвинул свои боксеры на свою твердую эрекцию, слегка смущаясь. Мой член был сильно прижат к ее гландам, а шокировал ее именно отец. Эго, встречай удар. В горле у меня заклокотало. — Забудь об этом. — Я не могу. — Карина. — Я потянулся к ее рукам. Она отдернула их и скрестила руки. — Расскажи мне все. Сейчас же. Или мы расстанемся, и я уйду. Я стиснул зубы и промолчал. К черту отца. К черту Николайо. И к черту Пьеро Галло. Всю оставшуюся часть полета она сидела как можно дальше от меня, отвернув лицо в окно. Она молчала, когда мы приземлились. Она молчала, когда я ее высаживал. И она промолчала, когда я спросил ее, как гребаный отказник из High School Musical , когда мы увидимся в следующий раз. У меня был шанс — два шанса, на самом деле — и я испортил их оба. Я погубил ее. 10 В основе всего гнев, всех обид и всех недовольств, вы всегда найдете страх, который надеется остаться неизвестным . Дональд Л. Хикс КАРИНА ГАЛЛО — Мне нужно тебе кое-что сказать. Мне нужно было противостоять отцу, но гравитация скрывала черты лица Броуди. К тому же он ждал меня у входной двери неизвестно сколько времени, поэтому я кивнула ему, чтобы он продолжал, повернула замок на двери и вошла в свою однокомнатную квартиру. Он прочистил горло, следуя за мной. — Я видел, как Ренье разговаривал с твоим отцом совсем недавно. Я уже снимала туфли на каблуках, но при его словах замерла. — Когда? — До того, как ты сказала мне, что видела его снова. Я скинула туфли, повернулась лицом к Броуди и положила сжатые кулаки на бедра. — И почему ты мне не сказал? — Парень поимел тебя, и тебе потребовалась целая вечность, чтобы вылечиться. — Он нахмурился. — Зачем мне говорить о нем? Я все еще не исцелилась. Ренье был шрамом, оставленным на моей коже за двадцать с лишним лет, что я его знала, и с каждой секундой, что проходила, шрам становился все глубже. Он мог быть невидимым, но я его чувствовала. Он вырос и обрел форму, как дюжина поцелуев, которые мы разделили в средней школе; дружба, которую он подарил мне только для того, чтобы вырвать любовь из моих пальцев; и ложь, которая продолжала громоздиться между нами, как возвышающаяся стопка отвергнутой одежды после весенней уборки, пока я больше не могла видеть мальчика, которого когда-то знала. — Вполне справедливо. — Я оставила свой дерьмовый чемодан у двери и плюхнулась на кровать, ровно в двух-трех шагах от коврика. Броуди лег рядом со мной, как он всегда делал в прошлом, поскольку в моей однокомнатной квартире не было места для дивана, на котором поместилась бы больше, чем моя левая щека. — Прости. — Не твоя вина, что у меня ужасный вкус на парней. — Я прислонилась головой к его плечу. — Но не в друзьях. — Я подняла на него глаза. — Серьезно, я не представляю, что бы я делала без тебя. Он повернулся на бок, так что оказался слегка нависающим надо мной. Когда он наклонился вперед, и его глаза закрылись, я отпрянула назад. Я была в замешательстве, не зная, что сказать. Его глаза распахнулись, и на моем лице отразился ужас. Он соскочил с кровати. — Мне очень жаль. Я сделала шаг назад. — Что это было? Он сделал шаг ко мне. — Я…. Я подняла руку. — Ты только что пытался меня поцеловать. — Мне жаль… Я не могла дать ему договорить. Я боялась того, что он скажет. — Ты можешь уйти? Пожалуйста? Я поговорю с тобой завтра. — Карина, я… — Пожалуйста. — Но Карина, я… — Сейчас же, Броуди! Я не могу… — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! У меня отпала челюсть. Неужели все в моей жизни что-то скрывают от меня? Он сделал шаг ближе. — Скажи что-нибудь. Я не хотела причинять ему боль, но и не хотела вести его за собой. Очевидно, последние одиннадцать лет я делала что-то не так. — Что ты хочешь, чтобы я сказала? — Что ты тоже меня любишь. Я смягчила голос. — Но я не люблю. — Я сглотнула. С трудом. — Как давно ты меня любишь? Его взгляд переместился на стену над моей головой, где висела какая-то ужасная картина из ИКЕА в моей неудачной попытке украсить эту помойку. — Практически с тех пор, как я тебя встретил. Мне захотелось насмехаться, но я сдержалась. Едва ли. — Любовь с первого взгляда? — Ты была такой одинокой, уязвимой и душераздирающей в том кафетерии. Мои брови взлетели вверх. — Ты влюбился в меня, потому что я сломлена? — Я влюбился в тебя после этого. — Он втянул воздух. — Нет, ты не была сломлена. Ты была грустной, и я подошел к тебе, потому что хотел быть тем, кто сделает красивую, одинокую девушку счастливой. Может быть, дело в выражении моего лица, но когда я снова попросила его уйти, он послушался. Его слова были… милыми? Жутковатыми? Я не знала, но и не хотела разбираться с этим. Потому что все возвращалось к Ренье. Броуди был прав в первый раз. Я была сломлена, и именно Ренье сломал меня. Я четыре часа просидела на папиной кухне, пока он не пришел с работы. У него, как и у меня, была студия. Это была не та двухкомнатная, в которой я выросла, но это было то же самое здание. Как только я съехала, владелец предоставил нам однокомнатные квартиры по льготной цене. Маленькие милости. Отец бросил ключи на крючок. — Что ты здесь делаешь? Я кивнула на миску со спагетти, стоящую на коврике напротив меня. Она уже давно остыла, но у меня не было настроения разогревать ее для него. — Ешь. Он взял вилку и сел. — Спагетти? — Сегодня воскресенье. — Я наблюдала, как он накручивает лапшу на вилку и запихивает спагетти в рот. Он заговорил с полным ртом еды. — Холодное. — Ты опоздал. — Не знал, что ты меня ждешь. Я наклонила голову в сторону, внимательно посмотрела на него и сказала, когда он сглотнул: — Я была с Ренье. Мы провели вместе выходные в Саут-Бич. Он поперхнулся спагетти. Я подождала несколько секунд, потом встала и принесла ему стакан воды. Он сделал глоток. — Спасибо. — Почему ты мне солгал? — Я решила, что если не скажу, о чем, то он сам заполнит пробелы. Его лицо побледнело, и он выронил вилку, которую держал в руках. — Он сказал тебе? — Да, — солгала я. — Но я хочу знать, почему я должна была услышать это от него, а не от тебя. Он отодвинул стул и резко встал, отчего тот с грохотом рухнул на пол. — Я не могу говорить об этом с тобой. Я скрестила руки на груди, и мой тяжелый взгляд не дрогнул. — Если ты хочешь, чтобы я была в твоей жизни, другого выхода нет. — Готова ли я была выполнить свою угрозу? Проклятье, если бы я знала. Но тайны разрушили мое прошлое, и я не позволю им разрушить мое будущее. — Дорогая, нет… — Почему, папа?! — За двадцать пять лет жизни я никогда не повышала голос на отца, но мой голос громко прозвучал в маленькой квартире, заставив нас обоих вздрогнуть. Он спокойно поправил стул и сел. Сутулость его плеч резанула меня по сердцу. — Я не мог сказать своей дочери, что у ее мамы был роман с отцом ее лучшего друга. Настала моя очередь бледнеть. Он вгляделся в мое лицо. — Ты не знала. — Папа, мне нужно, чтобы ты перестал лгать. — Мои руки сжались в кулаки, но я спрятала их под обеденным столом. — Я не знаю, кого ты сейчас защищаешь, но это точно не я. — Дорогая, я не могу… — Ты расскажешь, или я уйду. — Пора было начать ставить себя на первое место. Люди относятся к тебе в зависимости от того, что ты от них ожидаешь, и меня не переубедить в том, что я ожидаю меньшего. Он проглотил свои слова, и на нас опустилась тишина. — Твоя мама познакомилась с Кристиано Андретти, когда забирала тебя от Ренье. После этого она стала … встречаться с ним каждый раз, когда приезжала за тобой. Я опустила глаза. Я вспомнила, как она наряжалась, когда приезжала за мной. Однажды я даже сказала ей, как красиво она выглядит, когда появляется в своем струящемся платье, с завитыми волосами и красной помадой. Она исчезала "в туалет" на час, и я не придавала этому значения, потому что была слишком занята игрой с Ренье, и я была слишком мала, чтобы понимать, что все это значит. Когда стало ясно, что папа не намерен продолжать, я насмешливо сказала. — Я была рядом с тобой каждый день на протяжении последних двадцати пяти лет, а ты все еще хранишь мамины секреты. Ты все еще предан ей . Папа оттолкнул от себя миску. Вилка вывалилась сбоку и упала на пол. — Это не секрет твоей мамы. Это мой! — Он понизил голос и больше не кричал на меня, но его слова только резали глубже. — Меня было недостаточно. — Это смешно. — Правда? Посмотри на это место. Ты сама это говорила, снова и снова. — Он широким жестом обвел квартиру. — Твоя мама хотела большего. Она заслуживала большего! Поэтому, когда Кристиано попросил твою маму уйти от нас, она так и сделала. — Хватит оправдывать ее! Мне было десять! Десять! Она не имела права уходить. — Он дал ей гламурную жизнь, о которой она всегда мечтала. Жизнь, которую она заслуживала. — А ты подарил ей семью. Неадекватность подтачивала края моего сердца, но я отталкивала ее. Если я что-то и знала наверняка, так это то, что меня хотят. Ренье провел последние два дня, подтверждая то, что я и так должна была знать. Теперь настала очередь отца разобраться в этом, и я надеялась, что ради нас обоих он это сделает. Папа отвел глаза. Чувство вины — такое сильное чувство вины — поглотило их. — Он поселил ее в пентхаусе на противоположном конце Майами-Бич, но прошло несколько лет, и ей стало одиноко, и она захотела вернуться домой. Он сглотнул. — Мы все уладили. Кристиано не хотел, чтобы она уезжала, и пытался показать ей, как, — его горло перехватило, — меня для нее недостаточно. Недостаточно внешности. Недостаточно вспышки. Недостаточно денег. Когда ты училась в восьмом классе, милая, Кристиано прислал своих головорезов. Деньги за защиту, так они это называли. И я заплатил. Это были огромные деньги, и я их заплатил. Я просто хотел, чтобы ты была в безопасности. — Но ты не мог продолжать платить, — прошептала я. Он покачал головой. — Нет. — Где сейчас мама? Кристиано ушел. Не было никаких причин, чтобы она не вернулась домой. Отец пожал плечами, в его глазах плескалось нечто, слишком похожее на боль. — Я не знаю. Я всегда считал, что ей было слишком стыдно за то, что она сделала. Я зашевелилась в своем кресле. — Почему ты тоскуешь по ней? Почему бы тебе не продать магазин и не уехать из этого дерьмового города? Ты просаживаешь деньги направо и налево, — я жестом указала на квартиру, — и посмотри, где мы живем! Ты мог бы купить хорошее ранчо в дешевом штате и выйти на пенсию на деньги от продажи магазина. Может, найдешь кого-нибудь, кого снова полюбишь, папа. — Но я люблю ее. Я не могла рассуждать об этом. Я не понаслышке знала, что такое нелогичная любовь. Я перевела разговор в другое русло. — Какое отношение все это имеет к нам с Ренье? — Кристиано поставил нам ультиматум. Если Ренье перестанет проводить с тобой время, он откажется от платы за защиту. — И ты согласился? — Я думал, мы снова сможем стать семьей! — Это разбило мне сердце! — Я хлопнула кулаками по столу. — Это сломало меня! — И мне очень жаль! Я совершил ошибку. Я покачала головой. — Я не понимаю. Почему Ренье согласился на это? — Потому что он любил тебя, и я умолял его об этом. — Броуди сказал, что недавно видел вас с Ренье вместе. — Он хотел тебе все рассказать, а я попросил его не делать этого. — Почему? — Мне было стыдно! — Он оторвал от меня глаза, не в силах встретить мой взгляд, а когда его громкость не уменьшилась, он как будто кричал на самого себя. — Столько времени прошло! Я боялся, что ты уже не будешь смотреть на меня так же! Я боялся потерять тебя! Я встала и обогнула стол, чтобы встретиться с ним взглядом, потому что тот факт, что мой отец не мог смотреть мне в глаза, поразил меня, как неожиданный апперкот бойца ММА. — Ты был прав и не прав. Я не буду смотреть на тебя так же, но и ты не потеряешь меня. — В конце концов, он все еще был моим отцом. — Мне нужно идти. Мы поговорим об этом позже, и я прощу его, потому что он пытался защитить меня. И хотя его намерения стали менее чистыми, он все еще был моим отцом, и я знала, каково это — быть безрассудно влюбленным. — Куда ты идешь? — спросил папа, когда мои пальцы коснулись дверной ручки. — Мне нужно найти Ренье. Я заглянула в "Down & Dirty", но, не найдя Ренье, отправилась в квартиру Броуди. Ладно, я нервничала, и мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Рим не за один день строился. Я вытащила запасной ключ Броуди из фальшивого камня перед его домом и вставила его в дверь. Его не было дома, но я и не спешила с ним встречаться. Его квартира была небольшой, но чистой, со вкусом обставленной мебелью. Он работал электриком, так что зарабатывал прилично, но в ближайшее время не собирался играть на восемнадцати лунках в загородном клубе с остальными миллионерами и миллиардерами Майами-Бич. Под плоским экраном в гостиной стоял камин. На каминной полке стояли фоторамки с нашими с Броуди фотографиями, а также несколько безделушек, которые символизировали нашу дружбу на протяжении последних одиннадцати лет. Было время, когда я думала, что могу понравиться Броуди больше, чем просто как друг. Это было на втором курсе средней школы, но быстро после того, как я об этом подумала, он нашел себе девушку. А потом еще одну. И еще одну. С тех пор у него была постоянная череда подружек, больше, чем я могла сосчитать, и он был одним из самых привлекательных холостяков Норт-Бич. Именно поэтому он застал меня врасплох сегодня утром. Но сейчас, глядя на его квартиру, мое присутствие в этом месте было жутким. Я была почти на каждой фотографии. Я присутствовала почти при каждой покупке мебели и сколах на деревянном полу. Я думала, что это типичная ситуация лучшего друга, но в моей жизни был только один лучший друг, с которым можно было сравнить это — Ренье. И я влюбилась в него. Дважды. Я провела пальцами по маленькой деревянной шкатулке, которую купила Броуди на Рождество во втором курсе. Мы пошли на встречу по обмену, договорились о бюджете и разошлись в поисках подарков друг для друга. Я подняла крышку, достала сложенный лист бумаги, разгладила края и замерла, узнав знакомый почерк. Мой. Вот только это письмо было не для него. 11 Обида — это союз печали и злобы. Сэмюэл Джонсон КАРИНА ГАЛЛО Семь лет назад Может быть, я была под кайфом после марафона " Дневников принцессы", за которым последовали " Титаник ", " Записная книжка " и еще несколько романтических комедий с именами существительными. Так или иначе, я написала ответ на письмо Одинокого Ромео своими фирменными бирюзовыми чернилами. Если Ренье был Одиноким Ромео (а он должен был им быть, потому что он единственный, кто называл меня Галло), то он заслуживал ответа, а если нет, то, возможно, не так уж плохо попытаться поговорить с ним снова. Мы были лучшими друзьями на протяжении девяти лет. Один или два года ссор были просто пятном в великой схеме вещей. — Скажи мне еще раз, зачем мы это делаем? — Броуди прислонился к шкафчику, и его голос эхом разнесся по пустому коридору. — Ш-ш-ш! — Я закрыл ему рот рукой. Весь смысл прогула уроков заключался в том, чтобы никто не мог нас поймать, и мне не нужно было, чтобы его большой рот разрушил мой план. — Мы ничего не делаем. Я делаю. — Свободной рукой я поднесла письмо к губам и поцеловала его с внешней стороны, а блеск для губ оставил след на бумаге. — Я делаю это, потому что мне подарили любовное письмо, и я должна на него ответить. Это справедливо. Он лизнул мою руку, которая все еще была прижата к его рту, и я отдернула ее, скривила лицо от отвращения и вытерла его слюну о свое идеально выглаженное Поло. — Мы не будем смотреть ромкомы в эти выходные. Я пожала плечами. — В любом случае, это твоя очередь выбирать фильмы в эти выходные. — Я нашла шкафчик и хотела засунуть туда свою записку, но рука Броуди преградила мне путь. Его брови нахмурились. — Это шкафчик Ренье. — Я знаю. — Он засранец. Он тебя ненавидит. Спасибо, что напомнил. Я вздохнула, раздраженная тем, что приходится повторяться. — Он засранец? Да. Сейчас он такой. Но раньше мы были друзьями. Мне нравится думать, что тот парень, которого я знала и любила, все еще там. Если это возможно, его хмурый взгляд стал еще глубже. — Любила? Не знаю, почему я почувствовала необходимость защищаться, но я это сделала. — Нельзя дружить с кем-то девять лет, не любя его. Он приподнял бровь, на его лице появился интерес. — Это так? — Да. — Я толкнула его бедром в сторону. — А теперь двигайся. Мое сердце колотилось, когда я засовывала письмо в шкафчик. Я рисковала своим сердцем, и если я не получу ответа, то буду раздавлена. Снова. Но Ренье был из тех, за кого стоит бороться. Он был моим защитником. Моим шутом. Мое прошлое, настоящее и будущее. И моим лучшим другом. За это стоило бороться. — Это плохая идея, — повторил Броуди. Он, как обычно, защищал себя, но это действовало мне на нервы. Я фальшиво улыбнулась ему. — Я знаю, что ты ненавидишь этого парня, но я была бы очень признательна, если бы ты поддержал меня в этом. Я и так достаточно нервничаю. — Мои ладони были такими липкими, что не могли даже сформировать правильный кулак. — Больше никакого негатива с вашей стороны, мистер. Он поднял обе руки вверх. — Ладно, ладно. — Мне нужно идти в класс. Сегодня на уроке мы изучаем технику безопасности при вскрытии крысы. Я должна успеть как можно больше, чтобы не наделать глупостей, например, не зарезать своего напарника. Не то чтобы я была против разозлить Лейси Райан. — Или подложить любовную записку в шкафчик какого-нибудь придурка. Я сузила глаза. — Эй! Ладно, может, это было немного глупо. Он рассмеялся. — Это был последний удар. Клянусь. — Увидимся вечером! — Я перекинула рюкзак через плечо и оставила Броуди одного в коридоре. Весь оставшийся день я ждала ответа от Ренье. Хоть какого-нибудь. Я ждала и на следующий день. Но дни превращались в недели, недели — в месяцы, а месяцы — в год. Потом — в следующий. И следующий. И все равно никакого ответа. И тут я вспомнила слова Броуди, сказанные в тот день, когда я получила письмо от "Одинокого Ромео". Увидимся, Галло. Настоящее Под моим ответом "Одинокому Ромео" лежали полчища и полчища писем. Я украла коробку и сбежала из дома Броуди, не потрудившись запереть за собой дверь. То, что он не рассказал мне о том, что видел Ренье и папу вместе, я могла простить. Но кражу писем Ренье, адресованных мне, — а я теперь не сомневалась, что они были от Ренье, — простить было невозможно. Я не могла вернуться домой, потому что злилась на папу. Я не могла бежать к Броуди, потому что он предал меня, и я не видела будущего, в котором мы могли бы снова стать друзьями. И я не могла бежать в "Down & Dirty", потому что он принадлежал Ренье, и мы с ним ссорились. В моей жизни было трое мужчин, и все они в тот или иной момент сильно лгали мне. Но единственный, у кого были добрые намерения, единственный, кто действительно думал только о моем благополучии, — это Ренье. Только Ренье заботился о моем благополучии. И так случилось, что именно в него я была влюблена. Я поехала в парк рядом со своей квартирой и забралась на тренажерный комплекс, держа в руках коробку. Мои руки дрожали, когда я доставала письма и раскладывала их перед собой на покрытой пластиком решетчатой металлической основе тренажера. Этих писем было несколько десятков, и все они были без даты. Я схватила ближайшее к себе. Сегодня в кафетерии подавали яблочный пирог. На вкус он пах тобой, а когда я взял в руки красную оберточную бумагу, то не мог выбросить из головы воспоминания о тебе и том платье. — Одинокий, любящий яблоки Ромео И он сохранил это платье. Сегодня дядя Лука повел семью есть итальянскую кухню. Папа все время ворчал, что спагетти недостаточно настоящие. Я хотел заткнуть ему рот твоим воскресным спагетти, но потом вспомнил, что ты меня ненавидишь. Я бы хотел, чтобы ты меня не ненавидела. Я хочу воскресные спагетти. И готовить у твоего отца. И кидаться друг в друга соусом, и обвинять соседского кота, когда папа спрашивает. Я хочу тебя. — Одинокий, жаждущий спагетти Ромео Мы с Ренье могли бы быть счастливы. Мы могли бы быть Ромео и Джульеттой, встречаться тайно, к черту наших родителей. Броуди лишил меня этого. Сегодня на уроке ОБЖ мы изучали устройство унитаза. Клянусь, мистер Кларк, должно быть, спускал этот чертов унитаз сотни раз. И каждый раз, когда он спускал воду, я думал о том, что я и есть та самая вода, моя жизнь хаотичными кругами спускается в канализацию. Дядя Лука мертв. Мама умерла. Николайо ушел, и, вероятно, скоро тоже умрет. А я просто хочу вернуть свою лучшую подругу. Вернись, Галло. Я люблю тебя. — Одинокий, спускающий воду в туалете Ромео Слеза скатилась по моей щеке. Я должна была быть рядом с ним. Он был моим лучшим другом, и я взяла бы на себя всю его боль, если бы это означало, что хоть на секунду ему станет хоть немного легче. Первая капля дождя упала мне на щеку. Я поспешно запихнула письма в коробку и спрятала их на крытой горке, где они были бы в безопасности от дождя. Я не была готова идти домой, поэтому лежала там, под темнеющим небом и апрельским ливнем. Лежа вот так под дождем, я чувствовала себя так, словно мне снова десять лет, я бегаю по детской площадке с Ренье, играя в принцессу и дракона. Я была драконом, а его заставила играть в мою принцессу. И он сделал это, потому что любил меня. Может быть, он всегда любил. Ренье забрался на тренажерный комплекс, его приближение было почти бесшумным из-за непрекращающихся брызг сильного влажного дождя. Он устроился рядом со мной, прижавшись спиной к дешевому металлу с пластиковым покрытием и устремив взгляд в темнеющее небо. Из его глаз текли капли дождя, а из моих — настоящие слезы. Они скользили по моим щекам, несомненно, смешиваясь с хлещущим дождем, как разъяренные любовники, встретившиеся наконец-то. Ренье протянул руку и смахнул с моего лица мокрые капли. — Ты меня ненавидишь? — Я не ненавижу тебя, Ренье. Было бы гораздо проще, если бы я ненавидела. Его рука опустилась на бок и легла между нами. — Я искал тебя у твоего отца. Он рассказал мне, что случилось. — Он колебался. — Он беспокоится о тебе. — Я прощу его. Со временем. — Я повернулась на бок и повернулась лицом к Ренье, переплетая свои пальцы с его. — Ты простишь меня? — За что? — Все это время, которое мы потеряли, можно было провести вместе. Я должна была знать лучше. Ты никогда не причинил бы мне боль нарочно, но я видела тебя со всеми этими девушками, и это сбивало меня с толку. Сожаление охватило его лицо. — Мне нужно было оттолкнуть тебя. Ты бы не сдалась. — Потому что я любила тебя. И я должна была любить тебя настолько, чтобы не видеть дыма и зеркал. — Ты не могла знать. Я села, и эмоции поднялись в моем горле, затрудняя речь, но я вытолкнула честные слова, потому что он должен был их услышать. — Ты не понимаешь. Меня убивает то, что я так сильно любила тебя, но не могла видеть дальше. Это было похоже на шумную толпу на вокзале, перекрывающую звук клавиш пианиста. Но вместо того чтобы прислушаться к мелодии, отвлекающей внимание, я была поглощена толпой. Ренье тоже сел и наклонился вперед, пока мы не оказались на уровне глаз. — Ты не понимаешь. Наши годы разлуки не имеют значения. Не тогда, когда у нас есть остаток жизни, который мы должны провести вместе. Я люблю тебя, Карина Галло. Всегда любил. И всегда буду. Его губы прижались к моим, скользким от дождя, и это было так сладко и так знакомо, что я хотела потерять себя в его прикосновениях, но знала, что никогда не смогу. Не сейчас, когда оно навсегда запечатлелось в моей памяти. Он приподнял меня одной рукой и переместил так, чтобы я оказалась у него между ног. Я наклонилась вперед и прижалась грудью к его груди, погружаясь в поцелуй. Это были враждующие губы, клацанье зубов, дуэль языков и наверстывание упущенного. Это были девять лет детской любви и одиннадцать лет несчастья. Я стянула его рубашку через голову и швырнула в сторону. Она упала далеко от спортивной площадки, но никто из нас и глазом не моргнул. Он застонал, когда я стянула с себя платье. Я отбросила его в сторону. Он достал из кармана презерватив, в его глазах читался вопрос. Я покачала головой. Я принимала таблетки и была чиста, и я доверяла ему, что он не причинит мне вреда. В его глазах вспыхнул жар, и я поспешила расстегнуть его джинсы, расстегнуть молнию и спустить их с его ног. Он был голый, и его член выскочил вверх, ударившись о живот. Наконец-то это произошло. К этому моменту я готовилась двадцать лет, и мой мозг умолял меня насладиться им. Он был обнажен, красив, мой, и я смаковала его. Он был нужен мне сейчас. Он был нужен мне быстро. И он был мне нужен сильно. Он расстегнул мой лифчик, отбросил его в сторону и снова сорвал трусики. Но я пожертвовала бы всеми трусиками, если бы это означало, что у меня есть он. Мы оба впервые оказались голыми друг перед другом, и шок и вожделение не сходили с наших глаз. — Надень свою киску на мой член, — умолял он. Судя по моему положению над ним и тому, как отчаяние светилось в его похотливых глазах, я чувствовала себя более сильной, чем когда-либо в своей жизни. Я толкнула его плечи назад, пока его спина не прижалась к полу спортивной площадки. Его рука обхватила член, и он расположился у моего входа. Я опустила свою киску на его эрекцию и закрыла глаза. Мое тело замерло, пока я подстраивалась под его размер и наслаждалась тем, как мои узкие стенки обхватывают его член. — Карина, — прорычал он, проникая в меня еще глубже и сильно толкаясь. Мне нравилось, как грубо он трахал меня, как будто знал, что я смогу это выдержать. — Если ты сейчас же не оседлаешь меня, я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не сможешь ходить, переверну тебя на живот, — он крепко обхватил мою попку, и его ногти впились в мою чувствительную кожу, — и размажу свою сперму по этой идеальной попке рукой, пока я буду шлепать тебя за то, что ты дразнишь меня. Я заскулила от его слов и подалась бедрами вперед. — Скажи мне, как ты хочешь меня. Он приподнялся, и мой клитор коснулся его кожи. — Навсегда. Мой смех превратился в стон, когда он засосал место под моим ухом. — Я имею в виду, как ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? — Ты мне доверяешь? Я кивнула головой. — Всегда. Он поднял меня, и я обхватила ногами его талию и глубже погрузилась в его член, когда он перенес нас к перекладинам спортивной площадки. Горячий дождь стекал по его лицу, капал на подбородок и забрызгивал грудь, когда он говорил: — Держись за перекладины. — Он оторвал полоску ткани от своей рубашки, когда я ухватилась за перекладину над собой. — Чтобы не соскользнуть. — Он прижал поцелуй к моим губам, а затем привязал мои запястья к перекладине с помощью ткани. Он потянул за нее, чтобы убедиться, что она не ослабнет. Мои губы встретились с его губами, и он взял свой член и погладил его один раз, а затем потерся головкой своей эрекции о мой клитор. Я рванулась вперед, выгнув бедра навстречу его члену. Разочарование охватило меня, когда путы стиснули мои запястья. Он остановил меня щелчком. — Не будь жадной, Галло. Если ты не можешь себя контролировать, я всегда могу связать тебе ноги. Я сузила глаза. — А что, если я не люблю БДСМ? Он протянул руку и провел большим пальцем по моей нижней губе, раздвигая ее. — Это не БДСМ. Это разврат. — Он переместил свои губы к моему уху, пока они не коснулись мочки. — И тебе это нравится. — А откуда ты знаешь? Он протянул руку между нами и погладил губы моей киски, а затем раздвинул их и просунул внутрь три пальца. — Промокла. Я обхватила его за талию и притянула ближе к себе. — Заткнись и трахни меня уже. Он рассмеялся и дал мне то, что я хотела, вошел в меня и с первой попытки попал в точку «G». Он схватил мою вторую ногу и обхватил ею свою талию, вбиваясь в меня все сильнее и сильнее. Я откинула голову назад и застонала. Что бы я ни чувствовала к нему в прошлом — любовь, разочарование, отчаяние, гнев, — я всегда знала, что мы созданы друг для друга. Его тело идеально подходило мне. Его длинный, толстый член идеально подходил к тугим стенкам моей киски. Его толчки участились, и я отвечала на каждый из них, нетерпеливо покачивая бедрами. Я закрыла глаза и прислонилась головой к его плечу, наслаждаясь ощущением того, что наконец-то, наконец-то я соединена с ним. Я хотела, чтобы он остался во мне навсегда. — Еще, — взмолилась я. Он наклонился вперед и прикусил мой сосок. Он провел языком по бутону, покрытому камешками. Один раз. Два раза. Три раза, прежде чем он присосался к нему, потянулся между нами и провел подушечкой большого пальца по моему клитору. — Кончи на мой член, — призывал он. Я была уже близко. Я была все ближе и ближе, когда в моих глазах вспыхивали искры, а "Поп Рокс" путешествовал по моему телу, наполняя мои вены чем-то, что, несомненно, было любовью. Мои глаза распахнулись, и я прошептала: — Я люблю тебя, Реньери Лука Андретти. И тут я кончила. Мои стенки спазмировали на его члене, и он вскоре последовал за мной, изливая себя внутрь меня. Когда он вышел, я раздвинула ноги, и его сперма потекла по ним. Он вытер указательным и средним пальцами внутреннюю поверхность моего бедра, вытолкнул свою сперму обратно в меня и застонал от этого зрелища. Я чувствовала, как его пальцы массируют мои стенки. Он был таким грязным дразнилой. — Ренье… — Ш-ш-ш, — умолял он. — Дай мне еще секунду насладиться видом моей спермы в твоей киске. Он прижал пальцы к моим губам, фактически заставляя меня замолчать. Его сперма окрасила мои губы, и я провела языком по его пальцам, пробуя его на вкус. Дождь смыл остатки его спермы, но я все еще чувствовала его на себе. Вокруг меня. Во мне. Он поднялся и развязал меня, и мы стояли молча, принимая друг друга, пока дождь не утих, но наши чувства оставались непоколебимыми. Шагнув вперед, он прижал меня своим телом к стене площадки. — Я люблю тебя, Карина Амелия Галло. Ты создана для меня, и где бы ты ни была, сколько бы времени ни прошло, я всегда найду тебя, потому что наша любовь суждена, а Ромео нужна своя Джульетта. Я выскользнула из-под него, взяла деревянную шкатулку и открыла ее. Я протянула ему записку. — Это на девять лет позже, но я считаю, что лучше поздно, чем никогда. — Я прижала поцелуй к его губам. — Джульетте тоже нужен свой Ромео. 12 Бактерии обиды размножались: расстояние превращалось в недоверие, недоверие — в горечь, горечь — в ненависть, которая, в конце концов, является разновидностью тягостной любви. Джонни Рич Это был ты, Ренье. Это всегда был ты — Джульетта, любящая сентиментальное дерьмо ЭПИЛОГ Обиду на хорошего человека труднее всего вынести. Публилий Сирус РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ Один год спустя — Ты уверен, что хочешь это сделать? Мои глаза метнулись к Николайо, и я смерил его взглядом, пока не понял, что он шутит. Я не знал его так хорошо, как раньше, но я бы узнал. Со временем. Я все еще привыкал к тому, что он рядом, и не хотел его убивать, но это была скорее его история, чем моя. К тому же мне было странно, что он избавился от своего акцента, чтобы вписаться в северную среду. Рядом с нами Луиджи фыркнул. — Посмейся, старик. — Я посмотрел на его смокинг. — Возможно, я передумаю приглашать восьмидесятилетнего старика в качестве одного из мужчин жениха. — Пятьдесят, — поправил он. Николайо хмыкнул. — Если тебе пятьдесят, то я еще не родился. — Логично. Уровень зрелости у тебя примерно такой. — Луиджи опустил руку, пока она не зависла в дюйме над полом, и я готов поклясться, что услышал, как треснула его гребаная спина. — Не волнуйся. Он разовьется, когда ты достигнешь половой зрелости. — Я еще не достиг половой зрелости, — передразнил Николайо. — Чем ты оправдываешься? Я поднялся на ноги, когда Луиджи открыл рот, точно на кончике его языка вертелся ответ. Он перевел взгляд на меня. — Куда ты идешь? — Увидеть свою невесту. — Но это плохая примета! — Я не верю в плохие приметы. Дверь захлопнулась за мной, и когда я добрался до комнаты, где Галло готовилась к нашей свадьбе, то подглядел за ней из-за стены. Стилист возился с ее волосами, пока она с трудом затягивала пояс с подвязками на ноге. Кроме отца, у нее не было подружки невесты. Как бы Броуди ни старался, Галло не могла его простить, и я был на сто, черт возьми, процентов согласен с этим. Но с тех пор как мы переехали в Саут-Бич, она открылась миру, и я не мог представить себе сценарий, при котором кто-то ее не полюбит. Она завела новых друзей. Друзей, которые не манипулировали бы, не потворствовали и не были бы тайно влюблены в мою женщину. А до тех пор я был счастлив быть ее единственным лучшим другом. Я вышел из тени, и стилист задохнулся. Он коснулся своих губ кончиками пальцев. — Нет, нет. О, нет. Ты не можешь здесь находиться. — Он шагнул вперед и попытался вытолкнуть меня. — Это плохая примета. Я платил ему не за то, чтобы он меня раздражал, поэтому я увернулся от его руки и, игнорируя его неистовые взмахи, протиснулся к своей будущей жене. Я развел ее руки в стороны, взял подвязку и скользнул руками под ее свадебное платье. Оно было белым и пышным, и она выглядела в нем прекрасно, впрочем, как и все остальное, что было на ней надето. А вот эта кружевная подвязка вызвала у меня интерес. Я медленно провел ею по ноге и, хотя не мог видеть, что делаю под всеми слоями ткани свадебного платья, почувствовал ее. Она была мягкой, гладкой и моей. Такая. Блядь. Моя. У стилиста наконец-то хватило ума оставить нас наедине, и вскоре единственным звуком в комнате стало затрудненное дыхание Галло. — Это было грубо. — Она застонала, когда я застегнул подвязку на ее верхней части бедра и скользнул пальцами к ее влажной киске. Она всегда была такой, такой мокрой для меня. Я сдвинул ее трусики в сторону и стал дразнить ее клитор пальцами. — Если что, это твоя вина, что ты меня отвлекла. Она испачкала свадебное белье своим возбуждением, и я хотел только одного — вылизать его дочиста. Она откинула голову назад и подалась бедрами вперед, пытаясь встретить мою руку. — Ты даже не должен быть здесь. — Я могу уйти. — Не смей. — Что скажешь, если мы уйдем отсюда и пораньше отправимся в медовый месяц? — Я прижался поцелуем к ее шее. — Я сделаю так, что ты не пожалеешь. — У нас есть гости. У нас были ее отец, мой брат, Луиджи и Спагетти. Я сомневался, что кто-то из них будет против. Я убрал руку из-под ее платья и выпрямился, не обращая внимания на ее протесты. — Пойдем. — Я взял ее за руку и потянул вверх. — Куда мы идем? — спросила она, но все равно пошла за мной. Я никогда не был таким уж жалким типом, но должен был признать, что мне нравилось, как она мне доверяла. — На нашу свадьбу. — Она начнется только через час! Я пожал плечами. — Все уже здесь. — Ренье! Я повернулся и встретился с ней взглядом. Я понял, что буду любить ее так же сильно и в пустом коридоре, и в заполненной свадебной часовне, и я не хотел ничего больше, чем чтобы она стала моей женой. Сейчас. Она смотрела на меня с недоумением на невинном лице, но я знал, что у моей непослушной невесты все еще мокро между ног, и, насколько я понимал, это было самое лучшее состояние для того, чтобы дать ей клятву. — Карина Амелия Андретти, я обещаю любить тебя сквозь время и невзгоды. — Что ты делаешь? — Произношу клятву. — Я ущипнул ее за задницу. — Перестань перебивать. Это невежливо. — Я увернулся от ее удара. — Я обещаю любить тебя даже тогда, когда ты сожжешь хлеб на ужине, а ты сожжешь, потому что каким бы великим поваром ты ни была, хлеб никогда не получится правильным. — Когда она охнула, с моих губ сорвался раскатистый смех. — Я обещаю любить тебя, даже если ты откажешься надеть красное платье… — Оно было в мусорном ведре! — … И особенно спагетти в воскресенье. Я любил тебя, когда мы были молоды, и буду любить, когда мы состаримся. Я обещаю любить тебя даже тогда, когда вся надежда будет потеряна, и ты будешь думать, что у нас ничего не получится, потому что так и будет, Галло. Ты для меня — это все. — Я не скоро стану Галло. Я наклонился и поцеловал ее в нос. — Ты всегда будешь для меня Галло. Но ты права, и мне больше нравится, когда ты носишь мое имя. — Что ж, я обещаю любить тебя сквозь время и невзгоды, даже когда ты будешь жечь воду так, как можешь только ты, даже когда ты кончишь раньше меня… — Это было только один раз! Она вскинула бровь. Я покачал головой. — Во второй раз на тебе был синий парик. Это не считается. В коридор вошел Николайо. — Вы что, прямо сейчас женитесь? — Тебя никто не приглашал, — пошутил я, в то время как она простонала: — Заткнись, Ник! Галло ухмыльнулась. — Я как раз заканчиваю произносить клятву. — Она наклонилась и прошептала мне на ухо, когда вокруг нас собрались ее отец, Спагетти, Николайо и Луиджи. — Я обещаю любить тебя, будь ты на другом конце света или глубоко во мне. — Она выпрямилась. — Я обещаю любить тебя, счастлив ты или печален. Но когда тебе грустно, я сделаю все возможное, чтобы вызвать улыбку на твоем лице. Я обещаю всегда быть твоей Джульеттой, любящей речи и монологи, и независимо от того, любишь ты меня или нет, я всегда буду любить тебя, и ты больше никогда не будешь Одиноким Ромео. Только Ромео. Моим Ромео. Отец Карины, который прошел обряд рукоположения через интернет, прочистил горло. — Теперь вы можете поцеловать невесту? — Он сказал это так, словно это был вопрос, словно нахождение в коридоре смутило его. Она схватила мое лицо и поцеловала меня, крепко прижавшись своими губами к моим. — Мы только что поженились в коридоре за час до нашей свадьбы. И я бы не хотел, чтобы было иначе. Я обхватил ее за спину и колени и поднял ее как невесту. — Медовый месяц. Сейчас же. Мы и так никогда не были нормальными. КАРИНА ГАЛЛО Один год спустя Он завязал мне глаза. Я слышала тяжелое дыхание Спагетти, когда она бежала к нам, и почти представляла себе ее яркие голубые глаза, сияющие при дневном свете. Голубые глаза сердоликового пеночки, которые напомнили моему мужу мои. По его признанию, именно эти глаза стали решающим фактором при выборе Спагетти, потому что он скучал, глядя в мои. Я потянулась к руке Ренье. — Я уже целый час не снимаю повязку с глаз! Я знаю, что мы улетели, и если это путешествие не закончится извращенным сексом, я буду разочарована. Он шлепнул меня по заднице. — Ты мне доверяешь? — Всегда, — честно ответила я. — Тогда тебе понравится. — Он снял повязку с глаз. — Открой глаза. И он был прав. Мне действительно понравилось. Я прикрыла рот рукой, потрясенная. С тех пор как мы были здесь в последний раз, он огородил весь парк Райлафакс и построил на его краю дом. Это был классический фермерский дом, увеличенная версия дома на ранчо, в который папа переехал в прошлом году, только мой стоял в нашем парке. Над головой пролетел самолет, напомнив мне, насколько особенным было для меня это место. Я смеялась и кружилась по кругу, такая счастливая и головокружительная, как с тех пор, как мы с Ренье помирились в тот день на тренажере в джунглях. Спагетти присоединилась к моему празднику, бегая вокруг меня, лая на мой смех, и на самолеты, и на свой проклятый хвост. Ренье обхватил меня и притянул к своей груди. — Знаешь, люди обычно жалуются на то, что живут рядом с аэропортами. Я окинула взглядом акры и акры зеленой травы и холмов. — А на что тут жаловаться? — На шум. — Я вышла замуж за босса. — Я прижалась поцелуем к его горлу и ухмыльнулась ему в лицо. — Уверена, ты нашел решение? — А если бы не нашел? — Я люблю тебя настолько, что ты не заметишь ухудшения. Он сузил глаза и ущипнул меня за задницу. — Ты такая умная задница. — Он потянулся за мной и открыл дверь в дом. — К твоему сведению, я нашел решение. — Он поморщился. — Звукоизоляционное решение за десять миллионов долларов. Представь себе звукоизоляцию студии звукозаписи, но в доме площадью десять тысяч квадратных футов. — А вот и мой босс. Он провел меня в дом, мимо парадного фойе и в огромную гостиную. Дом был великолепен, но он мог бы лежать в руинах, и мне бы это понравилось. За последние два года этот человек отдал мне все. Свое сердце. Ресторан на берегу моря. Ребенок, растущий в моем животе. Я заметила стену за диваном, и мои глаза расширились. — Ты вставил их в рамку. Десятки изумрудно-зеленых рамок украшали стену, и в каждой из них гордо красовались наши любовные письма. В центре, как ядро, лежало мое письмо, окруженное потрясающей лазурной рамкой. — Я не знаю, как тебя благодарить. Он ухмыльнулся. — А я знаю. Я рассмеялась, глядя, как он рвет мою рубашку на части, и мой взгляд снова остановился на письмах. Ромео уже не был так одинок, но Джульетта все еще любила сольные речи и душещипательное дерьмо. Переведено каналом Книжный шкаф — t.me/lilybookcase