«Зато решится вопрос с торговлей, — проговорил здравый смысл. — Поздно отступать. Доведи дело до конца». То, что я замыслил — это же почти преступление. Или саботаж учебного процесса — наименьшее зло в свете грядущих событий? Ведь Джусиха — это не только наша беда и язва на теле нашего коллектива, но и вымогательство и коррупция в школе, травля хороших учителей (Илона Анатольевна из-за нее уволилась, потом — Вера Ивановна и немка) и выписывание премий тем, кто лижет ей зад. Дрэк так не делает, он самодурит, да, но все-таки ругается чаще по делу и поощряет тех, кто хорошо работает.

Стал бы я так напрягаться, если бы опасность не грозила мне и моим друзьям?

Буду надеяться, что так нужно, и мое деяние бросит камешек на чашу весов реальности, качнув их в нужную сторону.

— Серега, Рая, мне нужны эти лидеры классов.

— Еще есть пацаны девятого «В», — напомнил о себе Памфилов, — Да, мало, но их я беру на себя. Короче, человек пятьдесят должны собрать, а это ого!

— И журналистов надо, — сказал Илья. — Но это — к отцу. Не знаю, поддержит ли. Одно дело — заявление написать. Другое — такой явный срыв уроков.

— А ты покажи ему «пару» в дневнике, — посоветовала Гаечка. — Если он вхож в то городское ОНО. Может, убедит, чтобы Джусь подвинули, а? И нам не устраивать, — она передернула плечами, — клоунаду.

— Так мы не давали дневники, — ответил Илья.

— Значит, просто расскажи, как она тебя завалила. И про угрозы.

Я щелкнул пальцами.

Угрозы! Нам нужны улики. Было бы здорово записать на диктофон то, как Джусиха с нами разговаривает. Будут уже не беспочвенные обвинения. Но где его взять в наше время? Это в будущем записал все на телефон — и дело в шляпе. А так диктофон есть только на магнитофоне Ильи, а он огромный, не спрячешь его даже под партой. Разве что если набок положить.

И опять-таки, из-под парты он запишет неразборчиво, и, если Джусиха разгадает нашу задумку, то начнет осторожничать — потом уже ее не спровоцировать на агрессию. Я собрался озвучить свою задумку, но что-то меня остановило. С нами Барик, а он — гнилушка, такой в любой момент кинет. Может ради выгоды настучать Джусихе и сорвать нашу задумку.

Хотя сейчас он вроде горит идеей побунтовать и почти легально прогулять уроки.

— Короче так, — объявил я. ­– После шестого урока собираемся… например, во дворе на лавках. Нет — на трубах, мне нужно переговорить с авторитетами старших классов.

Не было уверенности, что они нас не сдадут, потому надо изъясняться расплывчато. Я добавил:

— И еще. Никому. Ничего. Не рассказываем до самой пятницы. Даже гипотетическим союзникам. Какая Джусь коза — можно и даже нужно. О протесте — молчок. Уяснили?

Все сосредоточенно закивали.

— Узнаю, кто слил — прибью нафиг, а я могу, вы видели.

Я встретился взглядом с Бариком. Тот возмутился:

— А я че, я с вами! Только это… давай завтра с утра или на перемене — не успеем же их это… сагитировать, во! Ну, на большой перемене. Типа потрещать с другими.

Лихолетова кивнула.

— Да. Так лучше.

Я подумал и согласился.

— Ладно. Завтра на большой перемене приглашайте их на лавки. Нет, лучше — после шестого урока. Кто организует больше всего людей на протест, получит четыре часа игры на приставке.

— «Денди?!» — обрадовался Плям и чуть ли слюну не пустил.

— «Сега», — ответил за меня Кабанов. — Но все равно круто, у вас и такой нет.

Верь в лучшее, готовься к худшему. Я очень и очень надеялся, что все решится мирно, заявления сыграют свою роль, и нам не придется блокировать городской отдел народного образования. Потому что, если и это не сработает, меня попросту публично казнят: посмотрите, как поступил этот нехороший мальчик, он больше не учится в нашей школе, по нему плачет детская колония. Надо уважать старших, что бы они вам ни сделали.

Следующим уроком был русский, вела его Джусиха, и мы забурились на базу, потому что Илюхин дом был в пяти минутах ходьбы от школы. Тех, кто в Клубе не состоит, брать с собой не стали.

Пока все располагались, мы с Ильей поднялись к нему, и я набрал Лялину. Школьные проблемы сразу отступили, и на первый план вышли семейные дела моего горячо любимого папаши. Анна сразу же ответила, официально представившись.

— Здравствуйте. Это Павел. Что насчет…

— Павел Сергеевич, все по плану, — проговорила она на два тона тише, давая понять, что не одна в кабинете и что все в порядке. — Не волнуйтесь, все ровно так, как я и говорила.

— Хм… когда мы сможем обсудить подробности нашего деликатного вопроса? Я освобождаюсь после двух.

— В четырнадцать тридцать меня устроило бы, — без раздумий сказала она.

— И меня.

Я повесил трубку и задумался. Вроде бы все у нее получилось, узнаю подробности чуть позже. Надеюсь, условия покажутся Лике приемлемыми. Хлебнув свободы, она правильно взвесила свои шансы, и вернется домой. К тому же ей проще, чем было нам, у нее собственная отдельная комната, и она может вообще не пересекаться со злобным отчимом.