Выдыхает, проводит ладонью по волосам глядя на сорванные шторы на полу:

— Сначала ты была девственницей, которую надо всему научить, — опять смотрит на меня, — потом ты беременная ходила, после ты восстанавливалась, а затем вторая беременность и… — он замолкает, потому что не имеет права обвинять меня в том, что вторые роды мне дались тяжело.

Что-то цепляет меня в его черных зрачках и это что-то отвлекает меня от перебранки о моей лени и постельных утехах.

Отвлекает и страшит.

— Это уже не имеет никакого значения, — внезапно заявляет Роман и шагает прочь.

Что?

Мое женское чутье верещит, что я должна сейчас остановить бывшего мужа и выяснить, что это за перемена настроения была, но вместе с тем мне почему-то очень страшно. Страшно до дрожи в руках, будто я увидела убийцу.

Будто меня коснулся могильный холод, который тянется к нашей семье через года.

— Рома…

Но он не отвечает.

Я должна оставить его, но я кидаюсь за Ромой, отбрасывая книгу, под неосознанным порывом. Нагоняю его у входной двери, хватаю за руку и разворачиваю его к себе, а после отшатываюсь.

На меня смотрит не человек, а черная тень.

Вот он настоящий Рома, который молчит, и его молчание куда страшнее, чем рык и крики.

— Рома… — сглатываю. — Рома… Что… — я пытаюсь задать правильный вопрос, — что ты скрываешь?

— Найди того, кто сможет меня остановить, потому что…

Он хочет вырвать руку, но я сжимаю его запястье крепче и тяжело дышу, будто пробежала марафон по битому стеклу.

— Потому что я способен убить человека… — Рома не моргает, а в его зрачках я вижу ту самую черную бездну, которую он прятал от меня.

— Кого ты… — меня трясет, — кого… Рома…

Мой бывший муж — чудовище, и он, наконец, весь вышел ко мне из тени, в которой годами прятался.

— Рома, — шепчу я, не отпуская его руку. Сжимаю запястье так крепко, что суставы ноют от напряжения.

Рома молчит. Зрачки расширены, будто он под кайфом и сознанием где-то в другом мире.

— Рома, — повторяю я. — Ответь мне.

Но действительно ли я хочу узнать правду от бывшего мужа? Подтвердить догадки, что он не только бандит и изменщик, но еще и убийца?

И смогу ли я все это принять?

Осознать?

А потом с этим знанием жить?

Господи.

Сейчас разговоры о проблемах в нашей постели кажутся глупыми и мелкими по сравнению с тем, что скрывал все эти годы Роман.

Но я должна узнать о Романе всю правду, какой бы страшной она ни была.

Потому что я его любила. И, как оказалось, любила иллюзию. Пора узнать, что скрывалось за ней, и осознать — были ли у меня в семье реальные чувства или я просто наслаждалась театральной постановкой, где главным режиссером был Роман.

— Рома, — мой голос дрожит от страха.

Может, правда о нем не излечит меня от боли в груди, заштопает сердце прочными толстыми нитями и стянут рану, ведь я тогда пойму, что на самом деле люблю лишь роль Романа, а не его самого, и меня отпустит.

— Того, — голос Романа походит на шепот мертвеца, — кто чуть не убил тебя и Алину.

Он замолкает и не моргает. На белках глаз я вижу тонкую кровеносных сосудов.

Его ответ возвращает меня в прошлое, где мне больно и страшно, где я беспомощно лежу на кушетке, а меня успокаивает доктор с кривой улыбкой и подозрительным блеском в глазах.

— Нет, — шепчу я, но руку Романа все так же не отпускаю, — нет… я не верю…

— Да, — отвечает Рома.

И наконец медленно моргает, но в нем все равно мало жизни и много черной безнадеги.

Я мало что помню из своих родов, кроме криков, встревоженных голосов медсестер, а после — темноты, из которой я возвращаюсь слабым призраком.

А надо мной склонился не тот врач, который раздраженно требовал лучше тужится, а пожилая женщина с мягкой улыбкой. Она шепчет, что все хорошо, что я и моя дочки живы.

Тогда я не стала спрашивать, кто она — на это не было сил, а после новости, чтоя больше не смогу иметь детей, весь мир стал неважен. Реальность смазалась в мутные пятна на долгие месяцы.

— Что ты такое говоришь? — сиплю я, чувствуя, как пульсирует вена на запястье Ромы.

— Он был пьян, — тихо и ровно отвечает он. В глазах нет ни злости, ни паники, ни страха, ни сожаления. — И он выпивал, пока принимал твои роды. Я узнал потом, когда Алинке уже было полгода.

Он замолкает, решив, что сказал достаточно, а я стою холодная и молчаливая, как статуя.