— Ну, рассказывай, — говорит он.

У Владимира на лице полное недоумение - что рассказывать?

Роман пожимает плечами, постукивает по подлокотнику пальцами и тихо поясняет:

— О себе рассказывай. Кто ты, что ты.

Вот тут я не выдерживаю и говорю Роману на повышенных тонах:

— Рома, уходи! Я тебя не звала, я тебя не ждала. И не устраивай здесь допрос человеку, с которым мы тут...

Я решаю повести себя немного стервозно:

— ...хорошо проводили время.

Наверное, за годы жизни со мной Роман изучил меня досконально, поэтому моя наивная женская провокация на него не подействовала. По крайней мере, я не заметила в нём ни вспышки злости, ни желания ударить Владимира. Нет, он просто ждёт, когда мой потенциальный любовник ответит на его вопрос о том, кто он такой по жизни.

Владимир тяжело сглатывает. Из-под пледа показывается его правая рука, которая затем нервно поглаживает щёку и подбородок.

— Ну, я даже не знаю, с чего начать, — хрипит он.

— С чего-нибудь начни, — подгоняет его Роман, не моргая и сдержанно.

Владимир, запинаясь, начинает рассказывать о себе со школьных лет.

Я стою в шоке.

В нём вообще не просыпается ничего мужского и агрессивного.

Он рассказывает, как закончил школу, как поступил в архитектурный институт, тихо повествует о том, как менял множество работ, и затем выясняется, что он живёт с мамой.

Прямой, пронизывающий и чёрный взгляд Романа вскрыл в собеседнике ту правду, которую обычно стараются скрыть. Мало кто признается незнакомому человеку, что живёт с мамой.

Это ведь так жалко.

Ниже падать некуда.

Даже бомжи на помойке и то будут покруче Владимира, потому что живут отдельно от мамочки.

— Очень интересно, — Роман закидывает ногу на ногу. — Не повезло твоей маме.

Сидит несколько минут в тишине, продолжая задумчиво постукивать пальцами по подлокотнику.

Господи, как стыдно. И как противно. Лучше бы Владимир прыгнул с балкона, честное слово.

Роман встает. Медленно и уверенно. Владимир весь дёргается и вжимается в угол дивана. А я уже готова плакать от отвращения к этому жалкому мужичонке, который к 35 годам ничего из себя не представляет.

Он ищет в женщинах обеспеченную мамулю.

Роман подходит к Владимиру, и тот поднимает на него пугливый и даже заискивающий взгляд. Ещё пара минут, и он начнёт умолять моего бывшего мужа отпустить его и не трогать, начнёт рассказывать про свою бедную несчастную старенькую маму, которая останется совсем одна, если его закопают где-нибудь в лесу.

— Встань, — спокойно приказывает Роман.

— Встань, — повторяет Роман, недобро прищурившись.

Теряюсь в догадках, чего он хочет добиться от Владимира, который тихо, как испуганный мышонок спрашивает:

— Зачем?

И он никак не решается сбросить со своих плеч плед, в который он прячется от моего бывшего мужа.

От его наигранной уверенности, которая лезла из него еще двадцать минут назад, ничего не осталось.

— Встань, — Роман повторяет строже.

Владимир все же ему подчиняется. Как-то неуклюже у него это выходит. По-детски испуганно. Мне кажется, он даже немного пошатывается, когда поднимается на ноги.

Роман окидывает с головы до ног оценивающим взглядом. Недовольно прищелкивает языком.

Я не знаю, что я чувствую в данный момент.

Мне стыдно и мерзко.

Я будто с появлением Романа протрезвела и увидела, что я совсем чокнулась, раз привела домой настолько жалкого человека, который живёт с мамой и не может даже грубостью ответить Роману.

У Владимира совсем нет яиц и достоинства.

Но я же теперь ищу в мужчинах что-то противоположное от того, что есть в Романе. Противоположное от стойкости, противоположное от решительности, противоположное от уверенности. Вот и выходит, что моя новая любовь — это маменькин сынок.

Какой отврат.

Вздыхаю и сжимаю переносицу до боли, что отзывается в глубине глазниц. Может, оставить эти мужские разборки с допросами на Романа и Владимира, а я пойду выпью чая и потом вовсе лягу спать?

— Можешь держать удар? — отстраненно спрашивает Роман.

— Что? — не понимает Владимир.

И тут же следует удар — резкий, быстрый и чёткий, прямо по скуле. Я взвизгиваю, прижав пальцы ко рту, а Владимир падает на пол мешком.

Дезориентированный, он щурится, прикладывает ладонь к лицу и выдыхает через открытый рот. Поднимает лихорадочный взгляд на Романа, который встряхивает кулак и вновь отходит к креслу. Садится.