Снова шаги, снова голоса. Ведут. Кого ведут? Да примерно тот же состав, что и в прошлый раз. «Золотая молодежь», шепчет Скрипач, хотя на самом деле, конечно, молодежь никакая не золотая, а самая что ни на есть обычная. Возраст – от двадцати лет, не особенно богатая одежда, парней и девиц примерно поровну. Середнячок, можно сказать. Но бойкий такой середнячок. Идейный. Был бы не идейный, его бы не вели. Был бы умный – тоже, кстати, не вели бы. Центр, Москва, белый день, старый район, глухой двор, без пути отхода… конспираторы мамкины, понимаешь, выискались. Детский сад, штаны на лямках. Тайно они встречаются. Ага. Тайно, понятно? Лучше бы в Нескучном саду на травке посидели, и то меньше внимания бы привлекли, честное слово.

– О, красавчик обозначился, – Скрипач снова начинает смеяться. Правда, совсем тихо – сейчас они затаились в простенке рядом с лестницей, и лучше вести себя бесшумно. – Эк его согнули-то, бедного. Так, Итище, на тебе следующие, а на мне первые четверо, и те, которые…

– Понял, – односложно ответил Ит.

Шесть секунд, чтобы взять на воздействие всех, кто находится на последнем лестничном пролете и в холле. Четыре секунды на то, чтобы выпростать из отнюдь не дружеских рук конвоиров того, ради кого это всё и затевалось. Три секунды – чтобы расстегнуть наручники, и сунуть на место, на пояс тому конвоиру, который является их владельцем. Потом – дать пинка тем, кому это требуется (валите на улицу, хватит уже тут торчать), и быстро-быстро затереть память тем, кому получится. Всем не нужно, достаточно двоих или троих, которые подтвердят, что какой-то парень всё-таки сбежал. Ну и всё. Память – это уже Ит, конечно. У него теперь с памятью почему-то лучше получается. Видимо, рабочие навыки активнее восстанавливаются. Зато бегает быстрее Скрипач, что, собственно, вполне логично. Ему никто ног не ломал, и на костылях он после этого год не ходил.

***

В переулке, уже другом, конечно, сбавили шаг, и стали приводить себя в порядок – застегнули куртки, отряхнули с рукавов пыль. Начался мелкий весенний дождик, небо затянули тучи, поэтому Скрипач накинул капюшон, затянул стяжку, и только потом спросил:

– Ну и зачем? Ари, ты можешь объяснить, для чего это было нужно?

– А раньше вы прийти не могли? – недовольно спросил Ариан.

– А что, надо было раньше? Когда вас брали? – удивленно спросил Скрипач. – Чтобы наследить ещё больше, или что? Ты хоть объяснишь, какой смысл тебе самому от этих невнятных сборищ? Общения не хватает? Так весь город к твоим услугам, в Москве пятнадцать миллионов людей живет, тебе мало?

– Нет, мне не мало, – покачал головой Ариан. – Меня вполне устраивает. Что же до нужности, то да, мне это нужно.

– Зачем? – спросил Ит.

– Ты не поймешь, – покачал головой Ариан. – Прости.

Ит безнадежно вздохнул – уже в который раз за сегодняшний день – а затем спросил:

– Ты куда сейчас?

– Прогуляюсь в центре, потом поеду домой, – ответил Ариан. – Вы вечером дома?

– Дома, – ответил Скрипач. – Мы вечером, как и всегда, работаем. Тебе, кстати, не худо было бы тоже…

– Я знаю эту тему, мне её изучать повторно не требуется, – пожал плечами Ариан. – А вам да, нужно. Что ж, езжайте, работайте. Счастливо.

– Ну, спасибо тебе большое, – сардонически усмехнулся Скрипач. – Благодетель. Прямо не знаю, как тебя поблагодарить-то…

– Это лишнее, – усмехнулся Ариан. Развернулся, и пошел к выходу из переулка, по направлению к шумной городской улице. Ит посмотрел ему вслед, и покачал головой. Если ничего не знать, то просто-таки идеальная картинка получается. Парень лет двадцати пяти, стройный, в меру мускулистый, с длинными черными волосами, забранными в хвост, в кожаной куртке, в чёрных джинсах, и в серых удобных кроссовках. Не такой красавец, как Ри, к слову сказать. Попроще. Поскромнее. Ниже на полголовы, уже в плечах, да и лицо… лицо как лицо, симпатичное, но отнюдь не идеал.

Вот только что у него в голове – сам черт не разберет, наверное. В первый год, точнее, в первые полгода, когда они перебрались в город, он бегал по музыкальным магазинам. Играл, на чём попало, не мог оторваться, замучил всех просьбами срочно купить ему гитару, а потом… а потом вдруг перестал играть. Бросил. Как отрезало. И купленная Итом дорогущая гитара валяется уже четвертый год в чехле, на шкафу, и, кажется, Ари не собирается её оттуда доставать. Кстати, да. Имя. Имя он сократил, просто перестав в какой-то момент отзываться на полное. Ну, Ари и Ари, почему бы и нет. Раз ему так хочется…

Потом начались блуждания. Ари то уезжал куда-то из города, причем с весьма сомнительными компаниями, то пропадал неделями в самом городе, не появляясь дома, а один раз так и вовсе улетел за границу, причем по чужому паспорту, подделав биометрию, и едва не попался при возвращении. Блуждать, впрочем, ему тоже через какое-то время надоело, и начались эти хождения по более чем странным местам, и по совсем уже странным сборищам. Вроде сегодняшнего. Причем объяснять свои походы Ари никому не собирался, он просто шел, куда вздумается, а иногда, вот как сегодня, звонил, потому что чуял облаву, и просил «его забрать». Просто – заберите меня оттуда-то и оттуда-то. Пару раз они приезжали раньше, чем он хотел, и тогда Ари устраивал Иту и Скрипачу скандал – он не маленький ребенок, ему няньки не требуются, и вообще, любое ограничение его свободы с их стороны является чуть ли не преступлением. И касалось это не только его прогулок по странным местам в странных компаниях, в первую очередь это коснулось жилья – квартира, которую он потребовал для него снять, пробила в их на тот момент более чем скромном бюджете изрядную брешь. Но что поделать, раз уж всё так сложилось, придется выполнять даже такие требования. Лишь бы сохранить это пусть и хрупкое, но всё-таки равновесие. Которое более чем необходимо для дальнейшей работы, ведь работы этой предстоит непочатый край.

***

Первый год после побега получился тяжелым, нервным, и дерганным – сперва пытались подлечиться, потом, кое-как оправившись, и то не полностью, после операций, принялись искать сперва средства для дальнейшего пути, а потом – следовало найти область, в которую этот путь должен был их привести. Тут, конечно, помогли способности Лийги, но, кроме поиска, от Лийги в тот период толку оказалось мало. В этот самый первый год Лийга была совершенно никакая, её терзала депрессия, чувство вины за гибель Рифата, и глухая тоска по родному миру, утраченному уже точно навсегда. Ты что, там вообще всё сожгла? спросил как-то Скрипач. А как ты думаешь? Лийга ответила ему полным горечи и безнадеги взглядом. Хрен им, а не курорт. Это был мой мир, наш мир, понимаешь? Всё истребили, всё уничтожили, всё разрушили. А как же местные? Скрипач удивился её ответу, и расстроился. Пусть бегут, жестко ответила Лийга, думаю, их там не оставят, всё-таки вывезут как-то. Что мне они? Даже не сопротивлялся никто, не пытался отстоять свои права. Сидели, ныли, и лизали задницы шрика. Как думаешь, хочется мне к ним хорошо относиться? Ну уж нет. Скрипач тему развивать не стал, потому что он-то помнил о несчастном поселении в пустыне, и был больше чем уверен, что тем людям никто помогать не будет. И многим другим тоже. Впрочем, спорить с Лийгой или что-то ей доказывать он не решился. Она и так постоянно обвиняла себя, говоря, что опоздала, причем уже дважды. И когда убили Нийзу, и когда погиб Рифат – она не успела. Я дважды опоздала, повторяла она, мне не геронто надо делать, а повесить меня где-нибудь, или просто прибить, и выкинуть на свалку.