…Как выяснилось, Лийга в этот раз действительно чувствовала себя виноватой за платье, поэтому сделала на ужин целый противень острых запеченных овощей, умопомрачительно пахнущий травами и чесноком соус, и сейчас готовилась жарить рыбу – её, конечно, следовало пожарить непосредственно перед подачей. Платье, которое уже привезли, она надевать не стала, сейчас платье висело на плечиках, на вешалке, и, по словам Лийги, «отдыхало», ожидая своего часа.

– Надо его выгулять, – тут же сообщил Скрипач, который, разумеется, сходил в комнату Лийги, чтобы оценить обновку. – У меня предложение. Давайте поужинаем, а потом сходим прогуляться, и пива попить, тут новый паб неподалеку открылся. Платье шикарное, не висеть же ему просто так.

– Тебе правда понравилось? – обрадовалась Лийга.

– Ну а то, – кивнул Скрипач. – Вкус у тебя отменный. Только не забудь перед пивом фермент дополнительно принять, сама знаешь, с алкоголем у тебя не очень.

– Я могу и чай попить, – сказала в ответ Лийга. – Фермента мало, его поберечь надо. Не хочется пока что яхту сюда гнать, чтобы новый синтез делать. Каждый раз такая морока с этим – куда посадить, как замаскировать…

– Ну нет, сегодня никакого чая, – возразил Скрипач. – Платье надо отметить. А фермент – дело наживное.

У Лийги стояла сейчас корректировка, ещё на первом этапе ей сделали частичную адаптацию к ряду белковых соединений, но Ит и Скрипач, да и сама Лийга, предпочитали страховаться, и Лийга иногда принимала специально созданные для неё препараты, которые делали, по мере необходимости, используя для этого комбайн синтеза, установленный на яхте. Да, мысль демонтировать комбайн, и поставить его дома – была, но от неё быстро отказались. Случись что, таскать с собой лишний чемодан метровой длинны, и весом шестьдесят кило? Ну уж нет. Конечно, в полевом наборе, который передал Фэб, тоже был комбайн, и тоже можно было делать синтез, но набор берегли, и тратить его аккумулятор и вещества на такую простую задачу не считали нужным.

– Ладно, – сдалась Лийга. – Гулять, так гулять. Садитесь есть, и пойдемте в этот новый паб.

***

Уже совсем стемнело, а дождь, который шел сегодня весь день, превратился в туманную дымку, сделавшую весеннюю улицу похожей на декорацию в старом заброшенном театре. Свет фонарей тонул в этой дымке, в воздухе повисли неяркие световые оранжевые ореолы.

– Красиво, – сказала Лийга. – Очень красиво. И тихо.

Они вышли на набережную, по вечернему времени совсем безлюдную, и внезапно Лийга, повинуясь порыву, сняла куртку, сунула её в руки Скрипачу, и принялась танцевать. Она словно вспоминала сейчас какой-то странный танец, в котором плавные движения вдруг переходили в порывистые, как будто в голове у Лийги менялись в эти моменты одной только ей слышимые ритмы и повороты неведомой мелодии. Скрипач стоял и улыбался, глядя на неё, а Ит смотрел без улыбки, словно пытаясь угадать, что же она слышит такое, какая музыка заставляет её так двигаться.

– Лий, и чего это было? – спросил Скрипач, когда Лийга подошла к ним – раскрасневшееся лицо, блестящие глаза, и растрепавшаяся косичка.

– Весна, – Лийга улыбнулась. – Я танцевала весну. Весеннюю реку. По-моему, хорошо получилось. Разве нет?

– Хорошо, – кивнул Ит. – Я только не понял, какую музыку ты в этот момент слышала.

– Старую-старую, – Лийга вздохнула. – Ты её не знаешь. Это песня о девушке, которая приходит весной к реке, и смотрит на льдины, и на птиц, и на облака над водой. И начинает танцевать – как льдины, как птицы, как река, как облака. То бежит, то плывет, то ломается, то взлетает куда-то в небо.

– Я бы послушал, – вздохнул Скрипач.

– Жаль, что я не умею петь, – развела руками Лийга.

– Можно на нейро вывести, делов-то, – подсказал Скрипач.

– Нет, это нечестно. Песня – это надо только честно. Голосом. Чтобы с душой. Ладно, пойдемте, а то всё пиво выпьют до нас.

– Это вряд ли, – покачал головой Скрипач.

***

Да, жили они уже не первый год вместе, в одной квартире, но дальше «жили» дело не зашло, потому что Лийга практически сразу дала понять – и не зайдет. Поэтому общение было исключительно дружеское, максимум, что дозволялось, это обнять, погладить по голове, или похлопать по плечу, но не более. Почему? Лийга, кажется, собиралась и дальше хранить верность своей ушедшей в небытие семье, а Ит и Скрипач не возражали, для них тема верности родным, возвращение к которым стало невозможным, тоже оказалась важной, причем важной настолько, что о предполагаемой измене не шло даже речи. Такая ситуация всех устраивала, и никого не тяготила. Правда, однажды Ари всё-таки отважился, и спросил.

– У вас с ней что-то есть?

– Нет, – ответил Ит. – У нас с ней ничего нет.

– Почему? – удивился тогда Ари.

– Ни ей, ни нам это не нужно, – пожал плечами Ит.

– Глупо, – покачал головой Ари. – Молодая, красивая девушка, да и вы после геронто. Для чего это всё?

– Что – это всё? – спросил в ответ Ит. – У неё была семья, её семья. У нас тоже была семья, надеюсь, есть и сейчас.

– И вы этой семье никогда не изменяли, – хмыкнул Ари. – Как же. Так я и поверил.

– Почему? Было, – тут же ответил Ит. – Дважды. Один раз по своей воле, один раз – не по своей. Ощущения после этого не очень, честно говоря. Поэтому мы решили подобного больше не делать.

– Неужели не хочется повторить? – ехидно спросил Ари.

– Слушай, не знаю, рассказывал тебе Ри что-то про нас, или нет, но, поверь, у нас и внутри семьи эти вещи случались очень нечасто, – ответил Ит. – Знаешь, почему? Некогда. Работы много. Было. И, кстати, есть. И, между прочим, это намёк.

– Отвяжись, – поморщился Ари. – Нет, он не рассказывал. Да я и не спрашивал. Работа… ничего, не переживай, я что-нибудь придумаю.