Интересно, почему никто не остановил меня? Теперь я возвращаюсь домой к мужу, которого не люблю. К счастью, большую часть времени мне приходится проводить в магистратуре на отделении консультативной психологии, но учеба выматывает. С каждым заданием мои проблемы и травмы становятся все более очевидны. Помимо занятий я должна разбираться с чужой эмоциональной болью на сеансах и потом – со своей. Я часто представляю, что у меня совсем другая жизнь, чтобы хоть как-нибудь смириться с реальностью. Мои чувства притуплены, я отстранена от всего, что меня окружает, – похоже, даже от собственной жизни.

Я чувствую себя обязанной быть кем-то другим и существовать в реальности, которая мне не нравится. Всем кажется, что в моей жизни царит полная идиллия и все очень весело и мило, а я делаю вид, что так и есть, – идеальный брак, стройная фигура, научные достижения. Но как бы я ни старалась, мне кажется, что я обманываю и себя, и других.

Я тону.

От меня ждут, что я буду женой, студенткой, психологом, другом, дочерью, сестрой, – никто не просит меня быть собой. Хотя даже если бы попросили, я бы не справилась с этой задачей – все равно же не знаю, кто я. Мне чего-то не хватает, чтобы распутать клубок мыслей и расшифровать чувства, но, возможно, это просто отговорка, потому что если я это сделаю, то развалюсь на части. Я чувствую себя так, словно попала в ловушку, и боюсь, что, принимая решения, значительные и не очень, приговариваю себя к пожизненному сроку без права на досрочное освобождение.

В глубине души я знаю, что единственный способ сбежать – это разрушить нынешнее положение вещей.

А что, если меня тогда не станет? Если я сломаюсь, так и не познав свободу?

В такси по пути в аэропорт я сильно потею и впиваюсь ногтями в ладони, чтобы меня не вырвало. Со мной что-то не так. Я не в состоянии даже поддержать разговор с сестрой: мысли скачут, чувства обострены. В аэропорту толпа, запах фастфуда и кофе. В очереди на посадку на меня наваливается невероятная тяжесть – мне кажется, что я больше этого не вынесу.

Дискомфорт усиливается, и я все отчаяннее пытаюсь его не замечать. (Почему человеку проще мучиться, чем посмотреть правде в глаза?) Я успешно отрицаю происходящее до того момента, как в салоне загорается значок «Пристегните ремни». Зрение затуманилось, дыхание участилось. Мне надо выйти – из самолета, из тела, из своей жизни. Стены надвигаются на меня, воздух становится густым и спертым. Пот течет по шее и груди. Я встаю и иду к выходу. Пассажиры удивленно смотрят, как стюардесса убеждает меня сесть на место.

«Мне надо сойти. Мне надо сойти!» – кричу я. Со мной что-то произошло. Теперь меня не остановить.

Я не помню, как вышла из самолета, – память сохранила лишь то, с каким ужасом сестра смотрела на меня, когда мы находились уже в здании аэропорта.

У меня дрожат колени. Я сгибаюсь, обхватываю себя руками и впиваюсь пальцами в плоть. Мое тело – ловушка, из которой я не могу выбраться. Сестра бежит за врачом. О господи. Мне страшно смотреть, как она удаляется от меня. Она возвращается через несколько минут (мне кажется, что прошли часы), но я уже не могу говорить. Челюсть и губы не слушаются, вместо слов изо рта вырываются стоны.

Вдруг мое сознание проясняется.

Поразительно, какую свободу ощущаешь, встречаясь лицом к лицу со смертью. Я осознаю, что сделаю все для самозащиты, чтобы никогда больше не испытывать ничего подобного. Вдруг я умру и не успею пожить нормально?

Теперь перемены кажутся не возможностью, а необходимостью. Я готова менять, жечь, бросать и рвать что угодно. В голове стучит мысль: я буду собой, я больше не буду пассивным наблюдателем.

Несколько минут спустя приезжает скорая. Я не умирала – это была первая в моей жизни паническая атака. Мне дали таблетку и велели глубоко дышать. Они спокойны, и я не понимаю почему – я же только что чуть не умерла! Но вот я снова могу говорить и стоять.

Сейчас я понимаю, что паническая атака была реакцией на осознание огромной утраты – того факта, что я плыла по неподходящему течению и не могла быть собой. Одна лишь эта мысль не преобразовала мою жизнь, но помогла понять, что ничего не изменится самостоятельно – я должна что-то сделать для этого: взять на себя ответственность за свою жизнь, увидеть проблему в себе; заглянуть в себя и признать, что мои решения привели меня к тому, что я имею сейчас, – и сама должна решать, как это изменить.

Через несколько месяцев после панической атаки внутри меня созрело намерение стать собой, расти и развиваться. Не контролируя и не ограничивая себя (и не позволяя другим делать это), я постепенно научилась этому и почувствовала, что меня видят и понимают как никогда раньше – не столько другие, сколько я сама. Я поняла, кто я, и стала жить, не изменяя себе.

В первую очередь я развелась и взяла академический отпуск. Я перестала брать клиентов и общаться со всеми, кому не нравились происходящие во мне изменения. Я выставила границы, и все отношения, которые мне мешали, сошли на нет или трансформировались. Я стала прислушиваться к своему телу и поняла, что загнала себя в угол собственными ожиданиями. Я собрала вещи, сняла со счета все деньги (восемьсот долларов) и уехала в родной город в Сербии пожить у подруги, не представляя, чем буду заниматься и когда вернусь.