Гидеон сжимает кулаки, чувствуя, как внутри всё переворачивается от напряжения. Ему физически больно смотреть, как враги разрушают укрепления и прорываются в город. Хочется вскинуть руки и испепелить ублюдков, не дать им ступить на собственную землю.

Но пока нельзя. Надо ждать. Терпеть.

— Шакалы вошли в дом, — внезапно раздаётся в наушнике ровный голос Шерхана.

Мэтт рефлекторно вздрагивает, услышав условный сигнал. Самум втянулся в город, оставив свои защищённые позиции. Ловушка почти захлопнулась.

— Ну же. Ну же!, — хрипло бормочет амиш, обводя горящим взглядом крыши, на которых затаились бойцы.

А враги, упоённые лёгкой победой, уже врываются на улицы Кроуфорда. Думают, что сейчас играючи вырежут всех до прихода подкрепления. Перережут глотки защитникам, захватят в рабство женщин, сровняют город с землёй.

Местные бойцы отступают всё дальше и дальше, заманивая противника в самое сердце города. Всё идёт точно по плану.

Гидеон опускает забрало своего шлема, чувствуя, как трясутся от напряжения руки. Внутри всё звенит от сдерживаемой ярости. Мэтт знает, что на той стороне люди, попавшие под влияние Амиры, которые не контролируют себя, но ничего не может с собой сделать.

Давайте, твари, ещё немного!..

И будто в ответ на его мольбы, в наушнике раздаётся спокойный голос Мустафы:

— Спускаем собак.

* * *

Алокеш медленно идёт по узкой улочке, заваленной обломками и мусором. Его глаза, сияющие мягким золотистым светом, внимательно сканируют каждую тень, каждый тёмный провал в руинах домов. В руках он сжимает длинный посох, венчающийся сложным переплетением металлических колец, искрящихся энергией. Дорогая игрушка, купленная в Магазине, сделана из арканиума, и значительно усиливает мощь его фотокинеза.

Вокруг царит гнетущая тишина, нарушаемая лишь шорохом гравия под ногами и далёким стенанием ветра в разрушенных провалах окон. Бомбей — город, некогда бывший средоточием жизни и красок, теперь лежит в руинах, погребённый под слоем пепла и скорби.

Сердце Арджуна сжимается от боли и гнева каждый раз, когда он топчет знакомые с детства улицы, превращённые в груды искорёженного металла и бетона. Воспоминания прошлой жизни, такой далёкой и призрачной, всплывают в памяти, заставляя стиснуть зубы.

Он почти видит, как мать ведёт его, совсем ещё малыша, по этим аллеям, крепко держа за руку. Слышит её мелодичный голос, рассказывающий старые легенды и сказки. Помнит, как они вместе молились в маленьком храме неподалёку, принося подношения богам и прося об их покровительстве.

Всё это кажется сном, наивной иллюзией, разбившейся о жестокую реальность.

Громкий взрыв неподалёку заставляет Алокеша вздрогнуть и вскинуть голову. За первым взрывом следует второй, третий. Тишина города разлетается вдребезги под какофонией рвущихся снарядов и автоматных очередей.

Что за чертовщина?

Арджун хмурится, пытаясь определить источник шума. Неужели какие-то мародёры сцепились друг с другом в битве за остатки былой цивилизации?

Да, точно…

Он невольно вспоминает речь Егеря, которая совсем недавно прогремела на всю планету. Кажется, тот обещал лично явиться в Бомбей, чтобы перебить монстров и вернуть город людям.

Хорошая идея. Только слишком запоздалая. Сколько выживших Бомбея погибло, пока этот Егерь созревал для решительных действий? Сколько было потеряно, пока он занимался самолюбованием перед камерами?

Открытой неприязни к этому человеку Арджун не чувствует. В конце концов, тот на пару с Одиссеем смог провести их через Рейд и даже убить Нову, но…

Губы индуса кривятся в горькой усмешке. Он не верит в героев. Не верит, что кто-то придёт и спасёт их из милосердия и доброты. Слишком много лжи и подлости он повидал с прихода Сопряжения.

Нет, надеяться можно только на себя. И на волю богов, если она ещё что-то значит в этом спятившем мире.

Именно поэтому он здесь. Один, посреди руин города, в котором вырос. Города, бывшего когда-то олицетворением жизни и надежды, а теперь превратившегося в безмолвное кладбище.

Ноги сами несут Алокеша вперёд, по знакомой с детства дороге. Он сворачивает в очередной переулок и застывает, узнавая покосившиеся ворота и треснувшие колонны. Осколки воспоминаний впиваются в сердце, причиняя почти физическую боль.

Храм Лакшми. Место, где он играл ребёнком, жадно внимая рассказам жрецов о древних богах и героях. Место, где впервые ощутил собственную связь с тысячелетней историей своего народа.

Рука в бронированной перчатке до боли сжимает посох. В груди разгорается знакомое тепло, заставляя всё тело наполниться силой. Он почти слышит мелодичный перезвон колец, венчающих навершие, отзывающийся в самой глубине его естества.