– Почему я должна тебе верить?

– Потому что тебе больше верить некому.

От волнения я сама не своя. Переживаю о том, как там в офисе. Если маски-шоу, то… Как там академик? Он же пожилой человек. Может что угодно случиться. А Димка? Тому, небось, все до звезды. Или нет? Или обо мне беспокоится?

Пробегаюсь пальцами по волосам. Сердце колотится. Оседаю в кресло. Жму случайно на пульт. Включается музыкальный канал. И только тогда я соображаю, что можно же посмотреть новости! Переключаю каналы. С жадностью вслушиваюсь в голос диктора. Глазами впиваюсь в меняющуюся на экране картинку. Ничего. Или прессе просто еще не дана команда меня мочить?

Неизвестность хуже всего. Неизвестность, блин, убивает.

Я до того напряжена, что когда звонит телефон, подскакиваю. Настороженно обхожу комнату. И, наконец, обнаруживаю на подоконнике стационарный аппарат. Кто сюда может звонить? Паранойя доканывает. Трясущейся рукой жму на кнопку с зеленой трубкой. Но не произношу ни звука.

– В течение пятнадцати минут привезут ужин. Открой.

Гатоев отключается прежде, чем я успеваю спросить у него хоть что-то еще. С ненавистью кошусь на трубку в руке, гася желание бросить ее о стену. Жаль, нельзя. Вдруг Муса еще позвонить сподобится. Возвращаю телефон на базу и замираю у окна. Оно будто портал в другой мир. Мир нормальности, в котором ходят, едут куда-то люди. Где все по-прежнему: весна, небо синее, солнце в просвете межу домов. Не так, как здесь, в моей клетке. Хотя, не спорю, она наверняка лучше камеры. Комфортабельнее – так точно.

Приносят ужин. Кусок в горло не лезет. А вот бутылка вина приходится очень кстати. Интересно, а Муса пьет? Им вроде по религии запрещено. Но с его работой надо же как-то сбрасывать напряжение? Что ему в этом помогает? Секс? Я бы тоже сейчас не отказалась. А пока просто выпиваю бутылку в одно лицо.

На улице темнеет. Телефон больше не звонит, сколько я его ни гипнотизирую. Заставляю себя отлепиться от несчастного аппарата и иду в ванную. Здесь стоит запечатанная бутыль жидкого мыла. И все. Но мне сейчас большего и не надо. Я не потею, потому что регулярно ставлю себе ботокс в подмышки. Антиперспирант мне не нужен, а флакончик каких-нибудь духов валяется на всякий случай в каждой моей сумочке. Впрочем, на хрена мне душиться?

Привожу себя в порядок. Раскладываю диван. На дворе уже ночь. Окна гаснут. А я не в силах уснуть, гоняю мысли по бесконечному кругу. Думаю всякое. О том, что я очень вовремя позвонила родителям, о том, что, может, это мои последние часы на свободе. О том, что мне теперь, вполне вероятно, вообще никогда не стать мамой. А ведь я совсем, совсем, блин, не готова к таким открытиям. Липкий ужас стекает вниз по позвоночнику. Я все же встаю. Нахожу в сумке флакон духов и трясущимися руками наношу за уши и на запястья. Вдруг больше не придется?

Я так накручена, что звук проворачивающегося в двери ключа заставляет вибрировать каждую клетку в теле. Стиснув кулаки, замираю посреди комнаты. Слышу, как Гатоев скидывает пиджак. И разувшись, идет ко мне по коридору. Замираем, увидев друг друга в тусклом свете, льющемся от торшера. Он весь такой из себя породистый зверь: мощный, настороженный и грациозный…

– Ты чего не спишь? – проходится по мне волчьим взглядом.

– Серьезно?! Думаешь, можно вот так взять и уснуть?! Я до сих пор не в курсе, что происходит!

– Пока ничего непоправимого. Придется подождать денек-другой. Там ясно будет.

– Денек-другой? – хлопаю я глазами. – Да я же с ума сойду.

– Так надо. Потерпишь.

– И все? Это все, что ты мне скажешь?

Нет, я правда не могу поверить, что он такой.

– А что еще к этому добавить? Твои проблемы разруливаются. Просто жди.

– Говоришь, как будто я кукла бесчувственная!

– Ну, прости. В словах я не силен. И прекрати на меня орать.

– Как прекратить, когда меня переполняют эмоции?!

– Без понятия. Направь их в другое русло.

Гортанные нотки в его голосе становятся богаче. Пространство между нами гуще и горячее. Муса разворачивается на пятках. Я кричу:

– Стой. Не уходи. Я тут одна с ума схожу. Расскажи хоть что-нибудь.

Он рассказывает. Но ничего нового я не узнаю. Это все – отголоски борьбы за власть. Никаких адекватных причин у этого нет. И потому мне страшно… Так страшно. И ничего же, главное, ничего вообще от меня не зависит. Когда обвинения высосаны из пальца, когда они изначально абсурдны, от них сложнее всего отбиться. Такой вот удивительный парадокс. А я не хочу за решетку. Я в клетке с ума сойду.

Обхватив себя за плечи, ежусь. Муса подходит ко мне вплотную, так что я слышу пряный аромат его духов. Это не синтезированный по индивидуальному заказу парфюм, как у Сидельника, и не Димкина морозная свежесть, это что-то совершенно иное, нездешнее. И очень ему подходящее.

– Ты вся дрожишь. Не доверяешь мне?

– Терпеть не могу, когда от меня ничего не зависит.

– Но сейчас это так и есть. Бессмысленно переть против истины.

Волчьи глаза выжирают мои эмоции. Я теряюсь: