— Я ненавижу тебя, Джереми-Док! Тебя, и всё, что с тобой связано! — Прокричала я настолько сильно, насколько хватило воздуха в лёгких и добавила шёпотом, — Из-за тебя я теперь ненавижу себя.

И последние слова ранили больнее всего. Но не моё сердце, ведь оно мёртво и ничего не чувствует, не способно больше сделать ни одного удара.

Глава 7.

Двадцать один. Ровно столько размеренных вдохов Док делал в минуту. Его дыхание, которое я слушала уже несколько часов подряд, было, к сожалению, единственным звуком в этом подвале. Ещё одним развлечением в этих четырёх стенах стал его пульс. Семьдесят пять ударов в минуту в спокойном состоянии и сто двадцать шесть после физических нагрузок, которые он выполнял в своей камере, видимо, для того, чтобы скоротать время. Казалось, что я не только слышу как бьётся его сердце, а ощущаю как пульсирует его венка около уха под моими пальцами, налитая венозной темно-алой жидкостью.

От этих мыслей в горле начинал распаляться пожар, поэтому старалась отвлечься на что угодно, посчитать…

Раз, два… Четырнадцать. Двадцать один вдох в минуту. Это сводит с ума.

Мы не разговаривали. Хоть Док и пытался поначалу, но я просто его игнорировала, что очень легко делать, находясь за бетонной стеной. Сна практически не было. Было это особенностью вампира или же моей личной — не знаю. В голове плотно засела лишь одна мысль. Она тяжёлым грузом давила и с каждым часом всё больше — кровь. Воспоминания того, как она мягко обволакивает горло, принося с собой чувство долгожданной лёгкости с нотками эйфории — нельзя было сравнить ни с чем.

Нет, нет, нельзя думать об этом всё время. Надо отвлечься. Интересно, сколько градусов в этой комнате? Я не ощущала холода и старалась разобраться в своих новых вампирских ощущениях. Может, для человека температура в камере показалась бы прохладной. И тогда я стала прислушиваться ещё больше к соседу, чтобы понять, что ощущает его тело, представить, что бы чувствовала я, будь человеком.

Чувства… красочные, яркие, наполненные эмоциями и ощущениями, где-то были спрятаны за кирпичной стеной. Я помню их, помню как они ощущались, но сейчас, сидя в темной камере без понимания, что со мной будет дальше, не чувствую ни жалости к себе, ни тоски по родителям, которые уже наверняка объявили меня без вести пропавшей.

Ничего. Холодно было внутри, а не снаружи. Всё притупилось. На лице маска, которую соткали из полного равнодушия. Вся радость выкачана. И я забыла какова была она на вкус и ощупь. В голове было маниакальное желание получить то, чего я вдруг лишилась любыми способами.

Прошло примерно двое суток после того, как я очнулась. Такие выводы я сделала из-за частоты приходов охранника. Мужчина лет тридцати пяти с идеально ровной кожей и прилизанными тёмными волосами. Он приходил через бесконечное количество часов, принося два куска чёрного хлеба и стакан воды в соседнюю камеру. Был ещё один — рыжий паренёк лет двадцати — его задачей было сопровождать нас до туалета. Конечно же, по отдельности. Когда я в первый раз вышла за пределы длинного тёмного коридора, радости, или подобие её, не было предела. Увидеть что-то помимо четырёх стен. Но она была недолгой, ведь тут же был следующий коридор, с моргающими лампами, ведущий прямо к точке назначения. Когда свет ламп падал на лицо парнишки, я смогла разглядеть весьма миловидное ещё детское личико, на котором причудливо контрастировали яркие веснушки на бледной коже. Неужели я тоже цветом кожи похожа на ходячий труп? Я попыталась с ним заговорить, но он ясно дал понять, что им запрещено вступать с нами в контакт. Несмотря на это, он показался мне… Приятным. Приятным вампиром. Дожили.

— Ласточка, просыпайся!

Я не заметила, как наконец, уснула на этом чёртовом матрасе. В дверях моей камеры стоял тот самый паренёк, широко улыбаясь, сложив руки в штаны.

— На выход, — он метнул головой в сторону двери. — Пора знакомиться с папочкой.

Я послушно поднялась с места и пошла следом за моим охранником. Мы прошли коридор подвала, и не вышли за дверь, как обычно, а завернули направо, где шла лестница наверх. Поднявшись по ней, мы поравнялись. До этого момента я никогда не шла так близко к нему, и сейчас впервые ощутила еле уловимые нотки запаха крови.

Но что-то определённо произошло или должно произойти. Нехорошее предчувствие. Поведение рыжего изменилось. Сейчас он шёл более вальяжно, присвистывая песенку, и не связывал мне руки перед выходом, как это делал обычно. И я решилась начать разговор.

— Ты назвал меня ласточкой?

Парень на миг удивлённо на меня посмотрел, а потом довольно заулыбался, отвечая на вопрос.

— Так тебя прозвал твой папочка. А мы все подхватили.

Моя бровь в немом вопросе взлетела вверх.

— Ну, Алек. Он же тебя обратил.

Я непонимающе посмотрела на него.

— Блин, да ты походу вообще зелёная. Тот вампир, что обращает тебя к новой жизни, становится твоим родителем. У вас с ним образуется особая связь, благодаря которой ты оказываешься в его подчинении.

Этого мне ещё не хватало.

— Но ты не парься. Алек крутой. Он о нас заботится. Мы помогаем ему с бизнесом, он обеспечивает нам защиту и, конечно же, еду, — паренёк нарочно блеснул своим длинным клыком.

— А зачем ты меня к нему ведёшь?

— Он хочет познакомиться с тобой поближе и считает, что ты уже готова к этому.

С каждым метром шаги становились всё тяжелее. Словно я иду по болоту, утопая с каждым движением. Было бы живо сердце, то оно, несомненно, забилось бы быстрее лопастей вертолёта. Мы прошли через железную широкую дверь с множеством замков и оказались уже в жилом помещении. Еще один длинный коридор. Голые стены выкрашены в тёмные цвета, высокие окна занавешены тяжелыми шторами, сквозь которые мне всё же удалось разглядеть ночь на улице, на потолках громадные люстры из стекла. Слишком пафосно и мрачно. Послышалась музыка, отбивающая громкие биты, но она не способна была заглушить вампирскому слуху стоны — мужские и женские.