Паутина лжи

Аннотация

Поглаживаю живот, вспоминая, какой чудесный комплект я купила на выписку. Представляю, как шикарно мы будем смотреться на фото. Я и Дан с нашей малышкой на руках.

 

У меня звонит телефон. Отвечаю не глядя.

 

– Ваш муж вам изменяет, – доносится до меня чужой голос.

 

– Что? – замираю.

 

Вызов обрывается, но мне тут же приходит видеофайл. Руки начинают мелко дрожать. Нажимаю на старт.

 

Первых кадров оказывается достаточно, чтобы сердце треснуло внутри и завибрировало от боли.

 

Дан и фигуристая темноволосая женщина. Она без одежды, сидит на столе, а мой муж расположился между её длинных ног.

 

Зажмуриваюсь. Как бы ещё уши заткнуть, чтобы не слышать стонов, влажных поцелуев, пошлых слов…

 

Хватаюсь за живот, внизу что-то начинает невыносимо тянуть.

 

Боже, помоги мне…

Екатерина Янова Измена. Паутина лжи Глава 1. – Ой, толкается, – тихонько смеюсь я, глядя, как на моём животе выпирает бугорок. На меня накатывает волна нежности. Мой ребёнок! Долгожданная малышка! Мне кажется, даже в день нашей с Даном свадьбы я не была так счастлива. – Где? – радуется вместе со мной муж, – Дай, поймаю. Он подходит ко мне. Прикладывает руку к животу, пытаясь уловить движение. – Вот здесь, Дань, чувствуешь? – кладу его руку туда, где только что толкнулась малышка. Глаза у мужа загораются восторгом, который передаётся и мне. Сердце трепетно вздрагивает в груди. Долгое время это было моей заветной мечтой – подарить мужу ребёнка, видеть в его глазах вот эти неподражаемые эмоции, растворяться в них, и чувствовать, что во мне растёт продолжение нашей с Даном любви. – Да. Проказница будет. О, ты глянь, как отца лупит, – смеётся он. – Главное, чтобы здоровенькая, – поглаживаю животик, успокаивая разбойницу внутри. – Да, береги мою принцессу, – нежно целует меня в живот, потом в губы. Вижу, не хочет отпускать. Ласкаюсь о его колючий подбородок, замирая от мурашек. – Я побежал, – всё же разжимает объятия муж. – Опаздываю. У нас новый начальник сегодня собирает всех на ковёр. Мне нужно быть собранным, а вы с дочурой превращаете меня в кисель, – возмущается шутливо. – Нет, нет, наш папа не кисель, – смеюсь я. – Он у нас самый сильный и самый смелый. Гроза преступного мира. – Ага, как скажешь, любимая, – Дан в спешке одевается, пытается надеть кобуру, но промахивается. – Ох, ты чёрт! Опаздываю. – Ты сегодня поздно будешь? – помогаю ему с кобурой. – Постараюсь пораньше вырваться. Что купить моим девочкам? – притягивает меня, дарит ещё один поцелуй. – Ну не знаю, – капризно надуваю губки. – Мороженого, селёдочки, м? – муж озорно улыбается, намекая на мои дурацкие желания в начале беременности, которые Дан стойко выносил, иногда в лепёшку разбиваясь, чтобы выполнить самые безумные из них. – Нет, это всё уже в прошлом. Хотя…, – задумчиво поднимаю глаза к потолку. – Надумаешь, напиши. Постараюсь всё достать. – Спасибо! – нежно целую его в ответ, нехотя отрываюсь. – Какой же ты у меня красавец! – поправляю полы пиджака на кителе. Я не устаю любоваться мужем. Высокий, широкоплечий, голубоглазый, да ещё и в форме капитана полиции. Сама себе завидую. – Да-да, – прикусывает меня за губу муж. Рука скользит к налитой груди, сжимает податливую плоть, заставляя вздрогнуть от острого, пронизывающего огненной стрелой желания. – И очень голодный красавец. – Знаю, – со стоном разочарования отвечаю, потому что знаю, продолжения не будет. – Беги, а то опоздаешь, – тяжело вздыхаю я. Нам сейчас нельзя. Беременность у меня сложная, и секс для нас уже несколько месяцев под запретом. – Но мы же что-нибудь придумаем? – возбуждённо шепчет на ухо муж. – Обязательно. Обещаю. – А может, прямо сейчас? – прижимается ко мне так, чтобы я почувствовала, как сильно он меня хочет. – И че-еррт с ним, с опозданием, – рычит он. – Да ты что! – возмущаюсь с улыбкой, упираясь в его каменную грудь. – Сам говорил, что у вас новое начальство. Дан со стоном отчаяния отрывается от меня. – Да, ты права. Надо поспешить, а то новый начальник отдерёт меня прямо на первом совещании. – Нет-нет! Ему нельзя! Ты только мой! – получаю ещё один поцелуй в губы. – Твой. Весь, с потрохами, – шепчет в губы, всё же отрывается, выходит за порог. – Терпи до вечера, – смеюсь я, закрывая за мужем дверь. Эх, я бы тоже была не против прямо сейчас. Но… Рисковать не стану ни за что. Слишком долгожданной стала эта моя уже третья по счёту беременность. Первые две закончились плачевно. Сейчас лучше не вспоминать. На этот раз точно всё будет хорошо. Тряслась я первый триместр, а сейчас у нас уже больше тридцати недель. Самое страшное позади. Осталось совсем немного, и моя малышка появится на свет. Поглаживаю животик. Как же я жду тебя, моя красавица. Захожу в детскую, здесь уже почти всё готово. Бежевые обои с зайками, кроватка с воздушным розовым балдахином. – Уверена, тебе здесь понравится, моя крошка, – с нежностью говорю я дочке. Да, я разговариваю с малышкой. Прочитала, что так детки привыкают к голосу мамы и ведут себя спокойнее. – Так, хватит отдыхать, у нас сегодня много дел. Нам с тобой нужно успеть в больницу на плановый приём, а потом сходим в торговый центр. Там новый завоз детских вещей. Как тебе такой план? Хочешь взглянуть на новые наряды? – доченька активно толкается, а я радостно смеюсь. В этой комнате каждая деталь продумана и выбрана мной с душой и любовью. Осталось ещё докупить кое-какие мелочи. Знаю, это плохая примета, но Дану точно будет некогда носиться потом, а мне важно, чтобы всё было в лучшем виде. После больницы долго брожу по магазинам. Никак не могу выбрать коляску. Все либо слишком дорогие, либо не того цвета. Зато нахожу невероятно милый конверт на выписку. Нежного молочного оттенка кружевное одеяльце и бесподобный розовый бант. Так и представляю, как шикарно мы будем смотреться на фото. Я, и Дан с нашей малышкой на руках. Иду к машине, счастливо улыбаясь этим мыслям. Вдруг звонит телефон. Вздрагиваю. Я не жду звонка. Дан обычно не звонит в течение дня. Служба. Отвечаю, присев на лавочку возле торгового центра. – Ваш муж вам изменяет, – доносится до меня незнакомый женский голос. – Что? – тревожно замирает в груди. Смотрю на незнакомый номер. Вызов обрывается, но мне тут же приходит сообщение. Открываю – видеофайл. Руки мелко дрожат, внутри натягивается струна, которая начинает невыносимо вибрировать от неотвратимого ощущения беды. Я понимаю, что не стоит это смотреть, но палец сам нажимает на воспроизведение. Первых кадров оказывается достаточно, чтобы тугая струна внутри жалобно зазвенела и оборвалась, раскрошив в кровь моё ещё минуту назад счастливое сердце. Даня и фигуристая темноволосая женщина. Она сидит на столе совершенно обнажённой, а мой муж расположился между её широко разведённых длинных ног. Зажмуриваюсь, чтобы не видеть эту грязь. Как бы ещё уши заткнуть, чтобы не слышать стонов, влажных поцелуев, шлепков друг об друга разгорячённых тел… Эти звуки настойчиво впиваются в меня острыми когтями, как голодные коршуны, поднимая волну тошноты и омерзения. Вспоминаю, каким возбуждённым Дан ушёл на работу. Похоже, терпеть до вечера он не стал… Боже… Этого не может быть. Мучительная дурнота не позволяет мне вздохнуть, грудь как будто стягивает стальным обручем. Хватаюсь за живот, внизу начинает невыносимо тянуть. От боли я сгибаюсь пополам и сползаю с лавочки, судорожно ловя воздух онемевшими губами. Звуки отдаляются, кажется, телефон выпадает на асфальт из моих ослабевших рук. – Девушка, девушка, вам плохо? – подхватывает меня какой-то парень и снова усаживает на лавочку. – Сюда, садитесь. – Скорую! Нужно вызвать скорую! – суетится рядом какая-то старушка. – Вот, попейте воды, – подставляет мне бутылочку к губам, помогает сделать несколько глотков. – Что с вами? – заглядывает в глаза. А я не могу ответить, я вообще не понимаю, как мир вращается дальше, когда внутри меня происходит такой апокалипсис. – Скорую долго ждать. Я вас сейчас сам отвезу. Потерпите, – решительно заявляет незнакомец. Он подхватывает меня на руки, несёт к машине. Укладывает на заднее сиденье, подложив под голову мою сумку. Машина трогается, но меня мутит всё сильнее, голова взрывается болью, но это мелочи. Я обнимаю живот. Только бы с малышкой всё было в порядке… Только бы не… додумать мысль не получается, боль внизу живота резко усиливается, в виски невыносимо стучит… уплываю куда-то… накрывает липкая темнота… Глава 2. В себя я прихожу от резкого запаха. Он такой противный, что приходится невольно распахнуть глаза. Надо мной стоит серьёзный седовласый мужчина. – Дамочка, видите меня, слышите? – долетают до меня его вопросы. – Д-да, да-а, – отвечаю заторможенно, пытаясь понять, что происходит. – Где я? – потираю ноющие виски. – В больнице. Вам стало плохо на улице. – Да, – смутно вспоминаю я. Хватаюсь за живот, спазмы прошли, но мне всё равно очень страшно. – Что с моим ребёнком? – спрашиваю дрожащим голосом. – Всё хорошо, успокойтесь, – медсестра укладывает меня за плечо назад на кушетку. – Точно? – тревога бьётся внутри чёрной птицей. – Мы сделаем сейчас вам УЗИ, и оставим под наблюдением. Всё будет хорошо, вам нужно успокоиться, – убеждает меня доктор. – Хорошо, – нервно повторяю за ним. – Хорошо. Мне нужно позвонить мужу. – Как только вас переведут в палату, вам вернут ваши вещи, тогда и позвоните. На УЗИ врачи долго что-то обсуждают непонятными для меня терминами. Я улавливаю только общий смысл: что-то не в порядке. От этого тревожная птица под рёбрами бьётся всё сильнее, закрывая для меня небо чёрными крыльями. – Что с моим ребёнком? – спрашиваю опять. От одной мысли, что с малышкой может случиться несчастье, душная паника подкатывает к горлу, перекрывая дыхание. – Мамочка, успокойтесь, всё хорошо, – снова заводит свою пластинку врач, приторно улыбаясь. Мне кажется, он врёт, а ещё меня до стылого чувства в груди пугает то, что я не чувствую малышку внутри. Ни движения, ни толчков. Мысленно уговариваю доченьку подать мне знак, прислушиваюсь к ощущениям, но в ответ – ничего, и от этого немой ужас сковывает каждую клеточку тела. Вспоминаю причину, по которой оказалась здесь. Звонок и видео… Не могу поверить. Мой Дан ведь не предатель, он не способен на такое. Да и не до ревности мне сейчас. Главное, чтобы с малышкой всё было хорошо, а остальное… Переживу. – Скажите, что с ребёночком? – снова подаю жалобный голос. – Есть гипертонус, а ещё у вас маловодие, это не слишком хорошо для питания ребёнка, но ничего критичного, не переживайте, – успокаивает меня врач. – Почему я перестала чувствовать, как она толкается? – всхлипываю от переживаний. – А это потому что вы нервничаете, – с укором смотрит на меня доктор. – Вы напряжены, и ребёнку это всё передаётся. Успокоитесь, расслабитесь, уйдёт гипертонус, и всё наладится. Киваю, но легче не становится. Мне кажется, врачи что-то недоговаривают, и от этого паника только усиливается. Мне срочно нужен рядом муж. Ему они точно скажут правду, а я по его глазам пойму, врёт он мне или нет. И тут же укол в сердце ржавой иглой: что ты там поймёшь, Юля, если измену не заметила? Господи, он ведь не мог… Это какая-то ошибка… А если нет? Сомнения впиваются в душу острыми зубами, но я упорно гоню их. Только бы с малышкой всё было хорошо, а про остальное я потом подумаю. – Мы сейчас поставим вам укол и капельницу, – сообщает медсестра. – Не переживайте, всё будет хорошо. – Дайте мне телефон, – смотрю на них затравленным зверем. Не знаю почему, но я боюсь этих врачей. Какие-то они… Не знаю… Не могу объяснить, но от этой неискренней улыбки врача и медсестры мне жутко. Почему они мне ничего не говорят? Медсестра катит капельницу. – Что это? – Ничего страшного, витаминки, глюкоза, успокоительное. Вам поспать нужно. – Дайте мне мужу позвонить, пожалуйста, – произношу, с трудом подавляя душную истерику. – Господи, ну и зачем он вам здесь? – закатывает глаза доктор. – Чтобы ахал рядом? Вот уж женщины, привыкли, чтобы мужики носились с вами как с хрустальными, – с раздражением выговаривает доктор. – Ладно уж, Верунчик, принеси ей телефон, – снисходительно разрешает. Хочется огрызнуться на этого неприятного мужика в белом халате, но сил нет. Медсестра уходит куда-то, через минут десять возвращается. Я уже чувствую, как слипаются глаза. Но я должна позвонить Данилу, так мне будет спокойнее. Нетвёрдой рукой достаю телефон, набираю номер мужа. Гудки-гудки-гудки. Не берёт. Мне хочется заорать от отчаяния. Где же ты, когда мне так нужен? – Даня, возьми трубку, пожалуйста, – обречённо шепчу я. Гудки-гудки-гудки… А потом механический голос сообщает, что абонент уже не в зоне действия сети. Понимаю, что в этот критический момент я остаюсь совершенно одна. И почему-то от этого факта мне даже больнее, чем от осознания, что муж мог мне изменить. Сворачиваюсь калачиком, беспомощно смотрю на медленно вздрагивающие капельки лекарства в капельнице. Обнимаю свою самую дорогую и любимую малышку. Вспоминаю все известные молитвы, прося высшие силы об одном, чтобы крошка моя была в порядке. Слабость накатывает на меня, постепенно засыпаю… *** Когда просыпаюсь, мне опять требуется время, чтобы понять, где нахожусь. Оглядываюсь. Нет, это уже не та процедурная комната, это похоже на палату. Почему я не помню, как сюда попала? Немогла же я так крепко спать? Сонно моргаю, фокусируя взгляд. Осматриваюсь. Почему откуда-то тянет холодным воздухом и… сигаретным дымом? Переворачиваюсь на другой бок, приподнимаюсь на локтях и поражённо смотрю на девушку, сидящую на подоконнике и курящую в окно. Я даже не знаю, что меня поражает больше, сигарета в её пальцах, или живот, который она небрежно придерживает рукой. – Чего уставилась? – агрессивно подаётся вперёд девица. – А зачем вы курите? – недоумённо смотрю на неё. – Хочу и курю. Тебе какое дело. – Но это же вредно… – Кому? – хмыкает пренебрежительно. Соскакивает с подоконника, закрывает окно, идёт к своей кровати. – Вам и ребёнку, – проговариваю шокировано. – Мне – нет. А ребёнку… Мне пофиг, короче! – отмахивается. – Но как же, – сжимается у меня внутри всё. – Ой, только не начинай, а? Сю-сю, му-сю, пузико моё, ми-ми и прочее, – кривляется девица. – Я уже не дождусь, когда освобожусь от этого груза, – раздражённо добавляет, указывая на живот. Я в шоке, что так можно относиться к своему ребёнку. Рассматриваю внимательно девушку. Молодая совсем, но сразу видно, что неблагополучная. Волосы, хоть и выкрашены разноцветными прядями, но грязные, неряшливые, одежда как будто не очень чистая, да и сама девушка выглядит неопрятно. Кожа пожелтевшая, синяки под глазами. – Ну, чего уставилась? – опять раздражается девица. – Как тебя зовут хоть, – решаю спросить. – А тебе зачем? – Да просто познакомиться хотела. Нам же вместе лежать, может, помощь нужна будет. – Обойдусь, – хмуро буркает девица. Переводит на меня расфокусированный взгляд. – Галя меня зовут, – отвечает всё же. – А меня Юля. Ты не хочешь этого ребёнка? – для меня это даже звучит инородно. – Нет, не хочу, – с вызовом отвечает Галина. – На кой он мне. Я жить хочу, а не в какашках погрязнуть. – А зачем оставляла тогда? – Да знала бы я раньше, что такое ко мне прицепилось, – говорит с отвращением, – что-то бы придумала. Но там пиявка прошаренная. Долго себя не выдавала, а потом уже поздно было. Вот и пришлось… – И что ты будешь делать, когда ребёночек родится? – Я? Ничего. Вон, пусть государство делает. Нужно им демографию повышать, пожалуйста. – Но как же малыш без родителей? – у меня в голове не укладывается. Он же маленький будет, беспомощный. Как его можно бросить? – Да знаешь, есть такие родители, с которыми точно лучше не будет. А так, может, усыновит кто, может, и повезёт малышу. На секунду мне кажется, что мелькает истинное лицо этой колючей, потерянной девочки. Но циничная маска тут же возвращается на место. Девчонка отворачивается, шелестит чем-то в своей тумбочке. Я приподнимаюсь и с ужасом вижу, как она вдыхает какой-то порошок. О боже. Никогда такого не видела. Это так страшно… Девчонка заваливается на кровать, отворачивается к стенке, а я смотрю на неё поражённо. Господи, почему же так несправедлива жизнь? Для меня самой заветной мечтой было стать мамой, дважды судьба отбирала у меня надежду, и я каждый раз собирала себя по кусочкам… А кто-то беременеет случайно, им дети – помеха, неудобное обстоятельство, прицепившаяся пиявка, от которой они не знают, как избавиться… Обнимаю опять свой живот. Мысленно прошу, чтобы крошка моя отозвалась, но она молчит, и мне снова становится до умопомрачения страшно. Мне нужен Даня рядом. Он один всегда умел меня вытащить из самых жутких депрессий, его любовь и уверенность, что всё у нас получится. Он верил в нас как никто. Даже тогда, когда сама я сдавалась. Я не хочу думать о его измене. Я не справлюсь тогда. Я не знаю, что это было, монтаж, обман или что-то другое, но Даня не мог. Он ведь вернулся ко мне даже тогда, когда я сама хотела отказаться от него. Это был самый тяжёлый момент между нами. После моего второго выкидыша. Я видела его любимые глаза, полные боли и разочарования, оттого что не получилось опять. Нет, Дан не предъявлял претензий, не упрекал, поддерживал, но я видела, как ему больно. Он так хотел ребёнка… А я не смогла. Я тогда решила, что не имею права делать его несчастным. Я сама его прогнала, меня тогда здорово сорвало, я наговорила ему кучу гадостей. Специально била по больному, чтобы оттолкнуть, чтобы он меня бросил и сумел открыть новую страницу в жизни с той женщиной, которая сможет подарить ему ребёнка. И он позволил мне уйти. Но уже через пару дней ворвался в квартирку, которая досталась мне от мамы. Не стал слушать мои истерики, упрёки, он просто забрал меня назад. Сказал, что без меня жизни не видит, и ребёнок от другой ему не нужен. Много чего он тогда сказал, и я ему поверила. И у нас получилось. Не сразу, конечно, многое мы прошли, но у нас получилось, и теперь я не могу потерять то, что выстрадала. Как после всего этого я могу поверить в его измену? Телефон пиликает смской. Достаю его, оповещение, что мой муж появился в зоне доступа. Тут же набираю его номер. Сердце колотится, мне нужен рядом муж. Только он сможет вдохнуть в меня уверенность и спокойствие, даст сил преодолеть всё. – Алло, – отвечает мне вдруг женский голос. Отнимаю телефон от уха, смотрю пораженно на экран, чтобы убедиться, что не ошиблась номером. – Алло, а вы кто? – Вам нужен Данил? Его сейчас нет рядом, он на задании, не может взять трубку, он позже вам перезвонит, что-то ему передать? Слова застывают в горле. На заднем фоне я отчётливо слышу громкую музыку, женский развязный смех. А ещё, голос женщины мне отчаянно напоминает тот, который сегодня сообщил об измене. Как так? Какое задание? – Алло, – перекрикивает женщина на том конце провода музыку. – Так что? – Ничего не надо, – выталкиваю слова кое-как. – Просто пусть перезвонит как сможет. Отключаюсь. В висках шумит толчками кровь. Нет-нет-нет. Это не может быть правдой. Это не про моего Даню. Он не может развлекаться в тот момент, когда мы с доченькой здесь, одинокие и беспомощные, на грани беды. Боже… Опять начинает тянуть низ живота, сворачиваюсь, пытаясь переждать спазм, но он не отпускает, а лишь усиливается. А потом я чувствую, как подо мной становится мокро. В ужасе откидываю одеяло… О господи… Только не это… – Галя, позови врача, пожалуйста…, – сиплю так, как будто это я только что курила. Но Галя не слышит, она в наушниках. Выползаю в коридор, держась за стенки. – Помогите, – кричу в отчаянии медсестре. Она подбегает ко мне, я хватаюсь за живот. – Мне кажется, у меня схватки, – в ужасе шепчу я. – Но ещё слишком рано. Помогите мне, пожалуйста… Помогите… Глава 3. С трудом открываю глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Пить ужасно хочется, во рту настолько сухо, что язык прилипает к нёбу. В голове шум. Что со мной? Опять вернулся токсикоз? – Юля, – слышу своё имя. О, Дан ещё не ушёл на работу. Надо ему завтрак приготовить. Пытаюсь приподняться, но крепкая рука возвращает меня опять на подушку. – Лежи, малыш, тебе нельзя вставать, – слышу его ласковый голос. Какой же он у меня заботливый. Слабо улыбаюсь. Привычно кладу руки на свой животик, мысленно здороваясь с малышкой… Что? Меня прошивает болезненной молнией… Сердце замирает в спазме, а потом срывается в неровный галоп. Провожу по животу ещё раз, понимая – что-то не так. Живота нет. Распахиваю глаза, натыкаясь на воспалённые виноватые глаза мужа. – Юля…, – хрипло шепчет он. И вот тут на меня каскадом обрушиваются жуткие воспоминания. Звонок, больница, мокрое пятно на кровати, боль, паника, суетящиеся вокруг врачи… А потом темнота. – Даня, – уязвимо вздрагивает мой голос, леденящий ужас неконтролируемо топит разум. – Даня…, – умоляюще произношу его имя, мысленно прося сказать мне сейчас что-то хорошее, вырвать меня из той жуткой засасывающей воронки липкой паники, которая уже раскручивается внутри. Смотрю в его глаза, пытаясь найти там надежду, но натыкаюсь на растерянность, смятение, безграничную тоску. Неужели случилось самое страшное? Нет! Нет! Этого же не может быть? Это не может быть правдой. Я не могла снова потерять самое дорогое… Нет! Только не это! – Дан-ня, ч-что с нашей малышкой? Скажи? Ч-что? – руки отчаянно сжимают и разжимают простынь на животе, голос дрожит, подбородок трясётся, из глаз начинают градом катиться слёзы. Но это всё не важно. Я должна услышать, что с моей крошкой всё хорошо… Иначе… – Юль, – ранено вздрагивает голос мужа. Вижу, он не может подобрать слова, хватает воздух, как рыба, выброшенная на берег… И я уже читаю в его взгляде приговор, но… – Нет, нет-нет-нет… – отчаянно мотаю головой, пытаясь отогнать даже допущение, что моя малышка… Боже, я даже мысленно не могу этого произнести … – Нет! Нет! Нет! – Прости, мне очень жаль…, – склоняет голову муж, его голос ломается. Замечаю в его глазах слезы. Он резко зажмуривается, делает несколько тяжёлых рваных вздохов, беспомощно сжимает и разжимает кулаки, а потом распахивает глаза снова. И я тону в разрывающих его чувствах, которые отражены там… Безграничная боль, вина, безысходность… а это значит, что… Внутри меня уже начинается апокалипсис, траурные чёрные птицы машут крыльями, застилая небо, я понимаю, что это конец, это приговор. Но масштаб трагедии пока не укладывается в голове, я ещё хватаюсь за слабые остатки рваной надежды… – Даня, пожалуйста, – хватаю его за руку. – Скажи, что с ней всё хорошо… Даня…, – всхлипываю, размазываю слёзы по щекам. – Я тебе всё прощу. Только скажи, что с ней всё хорошо. Не убивай меня. Я же не смогу… Я же… – Прости…, – снова шепчет муж бескровными губами, роняет голову на руки. – Прости меня… Мне так жаль… Слёзы текут по его небритым, впалым щекам. Это так инородно, так болезненно. Никогда я не видела Данила таким сломленным, таким потерянным. Он всегда был моей опорой, моей силой… А сейчас я чувствую, что лечу в пропасть… И ухватиться мне не за что. Но я не могу поверить. Не могу… – Даня, всё же было хорошо! Что ты рыдаешь! – кричу на него. – Позови врачей! Они обещали, что всё будет хорошо! Где моя дочь?! Где она?! Дайте мне её! Она была сильной, здоровенькой! Где она?! – пытаюсь встать, от моих рывков игла капельницы вырывается из вены, кровь течёт по руке. Но я не чувствую физической боли, меня раздирает изнутри. – Юленька, Юленька, – хватает меня за плечи муж. – Не кричи, это надо пережить. Наша малышка не выжила, – ломается его голос. – Но я с тобой. Мы справимся. Пожалуйста… Я замираю… Он это сказал. Сказал эту вскрывающую грудную клетку фразу… “Наша малышка не выжила…” Она взрывается во мне, обжигая ядовитой кислотой все внутренности, превращая их в горящую заживо плоть. Зачем он это сказал? Это же неправда? Этого не может быть! Почему? Почему? – Ты врёшь, – хриплю я. – Ты же врёшь! – срываюсь на крик. – Зачем ты врёшь?! Она жива! Где она?! Пустите меня к ней! Рвусь из рук мужа, колочу его из последних сил по груди. – Пусти! Пусти! Это всё из-за тебя! Ненавижу! Ненавижу! Это ты во всём виноват! Ты ублюдок! Бросил нас! Где ты был? Я ведь звонила тебе! Я же… Кажется, в палату влетают люди в белых халатах, громкие голоса, меня держат, не позволяя вырваться, укол в руку, постепенное онемение, вязкие мысли… Бессильно опадаю на подушки… Даня продолжает меня обнимать, гладить по голове, приговаривать какие-то ласковые слова. А мне хочется его оттолкнуть, выдрать ему глаза, убить его… Но тело меня не слушается, а разум продолжает разрывать, давая понять одно… Моя жизнь кончена. Если моя дочь умерла, значит, я умерла вместе с ней… *** С момента моего пробуждения прошло несколько дней. Вроде бы. Мне сложно отслеживать время. Оно для меня остановилось. Я как будто провалилась в беспросветный кошмар, раскалённый адский котёл, где меня сжигают бесконечно в костре отчаяния, боли, мучительной тоски. Иногда мне кажется, что всё это происходит не со мной, что я попала в один из своих самых страшных кошмаров, которые часто мучили меня после второго выкидыша, а значит, скоро я проснусь, и всё снова будет как раньше… Но кошмар не кончается. Наступает ночь, приходит новый день, а ничего не меняется… Я почти ничего не ем, много сплю и не хочу просыпаться, потому что там не больно, там почти хорошо… Я понимаю, что в это вязкое состояние меня погружают нарочно какими-то препаратами, которые блокируют острую фазу истерики и не позволяют мне начать рвать на себе волосы или просто выйти в окно и прекратить эти невыносимые страдания. Иногда мне хочется потребовать, чтобы врачи перестали колоть мне успокоительные, чтобы позволили отдаться с головой своему горю и безысходности, но на это у меня просто нет сил. Несколько раз приходил Данил. Он долго сидел рядом, пока я спала (об этом мне сообщила медсестра), но как только я просыпалась, требовала, чтобы он убирался. Я не могла его видеть, не могла простить. И вот он снова тут. Медленно поворачиваю голову, рассматривая мужа. Похудел, осунулся, небритый, щёки впали, глаза воспалённые, как будто не спал несколько суток. Но в груди больше ничего не екает. Наоборот. От одного взгляда на него загорается жгучее чувство. Что это? Ненависть? Думаю, да. – Юль, – садится он на край кровати. – Давай поговорим? – О чём? – шепчу, безразлично отворачиваясь к окну. – О тебе. Надо что-то поесть. Что ты хочешь? – Умереть. Дай свой табельный, буду очень благодарна. – Юль, – вздыхает он тяжело. – Юленька, – берёт за руку, но я выдёргиваю руку. – Я всё понимаю, но надо жить дальше. Я тебя люблю… – Уверен? – цинично усмехаюсь. Он непонимающе хмурится. – Уверен. Конечно, уверен. – А где же ты был тогда, когда был так нужен нам? М? – впиваюсь в него горящим взглядом. – Юль, – опускает он воспалённые глаза. – Прости меня. Эта проклятая работа… – А трахать баб входит в твою работу? – вяло усмехаюсь. – Может, это ты так свидетеля допрашивал, или тайное задание государства выполнял? – О чём ты? – замирает он шокированно. Хочется рассмеяться ему в лицо, но сил нет. Какие хорошие препоратики. Если бы не они, я бы ещё много чего сказала в глаза мужу. Может быть, даже бросилась на него… А так… Сил хватает только на констатацию факта. – Ты мне изменил. – Это бред! – вскакивает он с кровати. – Ты что несёшь? – Я сначала тоже так подумала. Конечно, бред. Мой же Даня не мог трахать на своём рабочем столе какую-то прошмандовку, пока его беременная жена ждала дома! Он не мог таскаться по клубам, пока мы тут умирали одни. Или мог? – жгу его взглядом. – Юль, я понимаю, горе и всё такое, но… Ты что несёшь? – Какое искреннее недоумение. Где мой телефон? – У меня. – Дай! Достаёт из кармана мой аппарат, протягивает. Я дрожащей рукой разблокирую экран. Три процента зарядки. Как раз хватит. Грустно усмехаюсь, запуская видео, которое разбило нашу жизнь. Начинаются охи-ахи… Даня резко бледнеет, выхватывает телефон, смотрит на изображение, с отвращением кривясь. – Юля…, я…, – начинает заикаться. – Хватит, Даня. Это видео убило нашу дочь. Твоя измена её убила. И тебе с этим жить. Уходи, я не могу тебя видеть. Никогда. Вижу, как он сжимает челюсти до хруста, желваки ходят ходуном, его глаза леденеют. Разворачивается резко, выходит из палаты, а я остаюсь одна. Наедине со своей чёрной, беспросветной тоской. И осознанием, что это всё правда. Он даже не стал отрицать. Только, какая теперь разница? Ничего уже не исправить… Глава 4. Я продолжаю находиться в прострации, но постепенно выплываю из защитного дурмана. Мне всё хуже. Теперь не спасает и сон… Мне кажется, я схожу с ума. Я не могу принять правду. Вроде бы мозгами всё понимаю, но сердце кричит, что это какая-то чудовищная ошибка. Я как кошка, потерявшая котят, хочу звать, кричать, искать мою малышку, но направление мне неизвестно. А самое страшное, что я продолжаю находиться в проклятом роддоме, где вокруг полно счастливых мамочек. Иногда до меня доносится плач младенцев, мне кажется, что это кричит моя крошка. Её крик я теперь слышу и во сне. Там я брожу по лабиринту тёмных коридоров, отовсюду до меня доносится плач ребёнка, я мечусь из стороны в сторону, но кроме ледяной пустоты ничего не нахожу… А потом просыпаюсь в холодном поту и до утра горько плачу в подушку, сцепив зубы, чтобы не разбудить своим воем половину больницы. Меня определили в отдельную палату, но это не спасает. Всё равно долетают звуки, они сводят с ума. А ещё, мне прописали процедуры, на которые приходится выходить в общий коридор и ждать свою очередь в компании счастливых мамаш. Они все шарахаются от меня, как от привидения, но это не мешает им бросать на меня сочувствующие взгляды, а потом шёпотом обсуждать своих карапузов, вес, рост, колики. Счастливо смеяться, рассказывая, какие чувства испытали, впервые взяв своих крошек на руки, реакцию мужей, родственников, как тяжело рожали и прочее, о чём ещё недавно отчаянно мечтала я сама. Но мне ничего из этого не суждено было пережить. Не было мучительных родов, меня почти сразу в ту злополучную ночь увезли в операционную, погрузили под общий наркоз, а дальше… Дальше я проснулась в своём персональном аду. Сейчас кажется, что от меня просто отрезали самый важный жизненно необходимый орган, который давал силы функционировать всему организму. Я с ненавистью смотрю на свой, теперь уже пустой живот. Как будто душу из меня вынули и оставили подыхать ослабленное тело. Не знаю, как я буду жить с этой дырой в груди, размером со вселенную, но прямо сейчас мне хочется, наконец, выйти из этой пыточной, под названием роддом. Я хочу домой, там я смогу забиться в угол и рыдать сутки напролёт. Никто не будет мешать, тыкать в меня иголками и рассказывать, что так нельзя, давать советы, обжигать сочувствующими взглядами. Только поэтому и хожу на чёртовы процедуры, чтобы скорее вырваться на волю. Стою тенью у стены, подальше от всех, но до меня всё равно долетает разговор. Одна из молоденьких мамашек, сокрушается, что у неё не приходит молоко. Горько усмехаюсь. А меня снова вселенная наказала. Грудь ноет и распирает от приливов никому теперь ненужной питательной жидкости. От этого хочется выть бездомной собакой и бросаться на стены. Но я знаю, что последует потом. Меня снова посадят на препараты, от которых я превращусь в овощ, и не буду ничего соображать. А я не хочу так. Мне нужно это всё прожить. Достаточно того, что я даже не знаю, где и как похоронили мою малышку. Оказывается, пока я лежала без сознания первые дни, тельце выдали Данилу. Но он отказывается мне говорить, где похоронил нашу дочь. Да и не приходит он больше. Наверное, пошёл искать утешение в объятиях той брюнетки. Ненавижу его и видеть больше не хочу. После процедур потерянно бреду к палате, стараясь не смотреть по сторонам, заставляя тело двигаться на автомате. Но вдруг взгляд цепляется за что-то знакомое… Поднимаю голову, навстречу мне идёт Галина, та самая девочка-наркоманка, с которой мы лежали в одной палате. Увидев меня, она замирает тоже… – Юля, – вздрагивает её голос. – Ты как? – глаза у неё сейчас большие, осознанные, и есть в них человеческое тепло. – Галя, – трогает улыбка мои губы. – Ты родила? – Да. Девочку, – кивает она. А меня вдруг разрывает непереносимой болью. Почему так? Почему? Почему Бог так несправедлив? Зачем он даёт таким людям детей, если они им не нужны, а мою крошку забрал? Зачем мне такой бог? Ненавижу его. Мои губы кривятся в какой-то жуткой гримасе, изо рта вырывается нечеловеческий то ли рык, то ли стон. Галя шарахается от меня в ужасе, а я хватаю её за грудки? – И ты от неё отказалась? – рычу ей в лицо. – Ненормальная, не трогай меня, – дёргается Галя. – Отказалась! Тебе нужна, забирай! Забирай! – вырывается из моих рук, несётся прочь по коридору, а меня сгибает пополам от беспощадного чувства потери, тоски, чёрной скорби… Рыдания рвутся из горла, дыхание перехватывает, сползаю по стене. – Тише, милая, тише, – чувствую тёплые руки, которые обнимают, гладят по голове. – Вставай, моя хорошая, пойдём, пойдём. Это старенькая медсестра, Лидия Ивановна, она часто заходит ко мне, помогает. Добрая женщина. Ведёт меня в палату, отпаивает чаем, долго сидит рядом. Ничего не говорит, знает, что словами моему горю никак не помочь. Но мне становится немного легче от её тепла и заботы. – Тёть Лид, – зову её хрипло. – Почему так? Кто-то детей выкидывает как котят, а кому-то такое, как мне. За что, а? Кто меня проклял? – Никто не ответит тебе, милая, никто, – гладит меня по волосам, – Но бог знает кому сколько страданий отмерять. Больше положенного не даст. – Ненавижу такого Бога, – шепчу зло. – Нельзя так говорить, моя хорошая, нельзя. Твоя малышка сейчас среди ангелочков. Он её к себе забрал, значит, так нужно. – И зачем она ему там? За что мне это? – Возможно, когда-нибудь потом, спустя много лет, ты это сама поймёшь. А сейчас, нужно просто терпеть. – Тёть Лида, а эта Галя правда от ребёнка отказалась? – Правда. Гнилая девка. Дурная. Вот тут и я не знаю, зачем таким бог детей даёт. Сама бы её удавила, – говорит зло. – Неужели кислотой своей всю душу и мозг выжгла? А может, и не было ничего святого там? Как можно детёнка бросить, не понимаю. – А где он сейчас, детёнок? – А тебе зачем? – смотрит на меня настороженно. – Ты себе забрать хочешь? Ой, милая, не надо. Там ведь столько болезней уже, наверное, прицепилось, и наследственность. Да и не получится одного ребёнка заменить другим, ты же понимаешь? – Понимаю, я всё понимаю, но тёть Лид, ты мне покажи её, я гляну, – хватаю её за руку. – Если отзовётся что-то в душе, может, и заберу. А то что мне теперь, в петлю если только. – Ой ты бедная моя, как же так, как же так, – причитает. – Тёть Лид, пожалуйста. – Хорошо, – вздыхает медсестра. – Я сегодня в ночную, вот как начальство по домам разойдётся, отведу тебя. *** На улице ночь, в больнице тихо, все спят. И только я стою у окна, с тоской глядя на звёзды. Миллионы огоньков светятся где-то там, за многие-многие километры от нас. Когда-то давно я читала, что чистые души, уходя, превращаются в звёзды. Может и моя малышка стала звёздочкой и смотрит на меня оттуда? Вот и стою теперь, вглядываясь в тёмное небо, пытаясь получить ответ, а как мне теперь жить? Для чего? Зачем? Раздаётся лёгкий скрип двери палаты. Оборачиваюсь. Лидия Ивановна. – Ждёшь меня? – спрашивает. – Жду. – Пойдём. Иду за медсестрой по ночным коридорам, кутаясь в тёплую шаль. Меня теперь всё время морозит. Мы поднимаемся на два этажа вверх, заходим в отделение патологии новорождённых. Лидия Ивановна заводит меня в отсек, где лежат дети в боксах. Сердце моё ёкает, руки начинают дрожать. Здесь четыре кувеза, в трёх из них лежат маленькие крошки, но я почему-то сразу останавливаю взгляд на крайнем. Там лежит маленькая красноватая малышка в розовом памперсе. – Это она? – вздрагивает от волнения мой голос. – Да, – кивает Лида, с жалостью глядя на меня. Подхожу к прозрачному боксу и погибаю… Это же чудо… Крошечные ножки и ручки, миниатюрные пальчики, губки бантиком, светлый пушок на головке, аккуратный носик, реснички. Как можно такого крохотного малыша бросить? Кто будет её любить? Заботиться о ней? Кормить, рассказывать сказки по ночам? Вспоминаю, как однажды, ещё будучи подростком, попала в больницу с отравлением, а там была палата брошенных детей. И помню я, как годовалые дети стояли там столбиками в кроватках, с тоской глядя на суету взрослых, которые пробегали мимо, не обращая внимания на малышей. Они не плакали, не истерили. Они смирились со своей ненужностью… Я не хочу такой судьбы для этой крошки. Да, я не смогу помочь всем брошенным детям, но ведь избавить от такой судьбы хотя бы одну душу, это лучше, чем прожить совершенно пустую безрадостную жизнь. Может поэтому “справедливый” Бог и оставил меня на этом свете? Я не знаю ответов, но я чувствую, что мы с этой крошкой нужны друг другу. – Тёть Лид, – хрипло от накативших эмоций прошу я. – А можно её подержать? – Нет, милая. Таких деток брать на руки пока нельзя. Но можно потрогать, погладить по головке. Хочешь? – Конечно, хочу. Лидия Ивановна помогает мне надеть специальные перчатки, показывает, как надо прикоснуться с малютке. Крошка спит, поэтому я почти невесомо трогаю её волосики и пальчики. Это такое волшебство, что на несколько минут я забываю о своей потери, боли, тоске. Я как будто снова могу дышать рядом с этой несчастной, брошенной всеми малюткой. Минуты бегут, а я растворяюсь в щемящих душу чувствах нежности, умиления, любви… Но очень быстро, как мне кажется, Лидия Ивановна трогает меня за плечо. – Пора, милая, а то получу я по шапке, ты же понимаешь? – смотрит она на меня сочувственно, но твёрдо. – Лидия Ивановна, я хочу её забрать. – У тебя будет время подумать. Малышка недоношенная, слабенькая, долго ещё будет лежать здесь. Так что успеешь окончательно принять решение, и там ещё документов кучу нужно оформить. – Конечно, Лидочка Ивановна, конечно. Спасибо тебе, дорогая, – в сердцах обнимаю пожилую женщину. – Я твоей доброты вовек не забуду. – Ох, милая моя. Уж не знаю, правильно ли я сделала, что привела тебя сюда, но сердце мне так подсказало. – Правильно оно тебе подсказало. И мне тоже, – смотрю с нежностью на маленького ангелочка. Малышка морщится, кряхтит, а потом снова засыпает. Уходить не хочется, но Лидия Ивановна тянет меня к выходу. Возвращаюсь в свою одинокую, пропитанную тоской палату. Но впервые за эти дни могу полноценно вздохнуть, как будто сняли каменную плиту с груди. У меня появилась надежда… Перед глазами дрыгает ножками маленькая крошка, всеми брошенная и одинокая, как я сама… Главное теперь, чтобы мне разрешили её забрать. Тогда у меня снова появится смысл жизни… Глава 5. Я медленно иду на поправку, ведь теперь у меня есть цель. Хочу забрать малютку, и для этого я сделаю всё возможное. Очевидно, что как только меня выпишут, я не смогу больше приходить к крошке, поэтому я не тороплю врачей с выпиской, наоборот, приветствую их решение оставить меня на лечении ещё на какое-то время. Я начала узнавать, что нужно для удочерения малютки. И тут сразу встал вопрос, от которого мне стало очень не по себе. Оказалось, что отдают детей чаще всего полным семьям. А значит, разводиться прямо сейчас нам с мужем никак нельзя. После того сложного разговора Данил выполнил мою просьбу и больше не приходил. Но я знаю, что он узнавал о моём состоянии через персонал, Лидия Николаевна говорила об этом. О Даниле и его измене я старалась не думать. Слишком больно от этих мыслей, слишком непоправимо всё это ударило по нашей семье. Конечно, болезненные воспоминания о прежней счастливой жизни иногда прорывались, заставляя сжимать зубы от желания завыть. Кто бы мог подумать, что самые радостные моменты могут теперь так мучить. Но ради малютки я готова наступить себе на горло и сохранить наш брак. Хотя бы фиктивно. Только я никак не могу решиться на разговор с мужем. Слишком больно от каждой мысли о его предательстве. Поэтому откладываю этот вопрос до последнего, сосредоточившись на помощи ребёнку. Как оказалось, Галина никоим образом не участвовала в судьбе девочки. Она уже благополучно выписалась и, скорее всего, забыла о ребёнке, приняв роды, как освобождение от ненужного груза. Поэтому я старалась чем возможно помочь. Передала малышке вещи, памперсы, а ещё… Я прочитала много информации о том, как важно для таких слабеньких детей питаться материнским молоком. Спасибо Лидии Ивановне, она договорилась с врачом отделения патологии новорождённых, чтобы мне разрешили сцеживаться и передавать малютке молоко. Я сообщила врачу-неонатологу, наблюдающему крошку, что собираюсь усыновить ребёночка. Женщина оказалась понимающая, разрешила мне приходить к малышке и проводить с ней некоторое время, понимая, как это важно для нас обоих. Малышка хорошо себя чувствовала, набирала вес и уже почти достигла нормы. А значит, скоро встанет вопрос о её судьбе. Глубоко вдыхаю, выдыхаю, решаясь на звонок мужу. Набираю его номер. Гудки-гудки-гудки. – Алло, – раздаётся в трубке его голос. От этого сердце невольно совершает кульбит в груди. Не забыло предателя, реагирует по-прежнему остро на ещё недавно такие родные нотки. – Привет, – выговариваю хрипло. – Нам нужно поговорить. – Хорошо, я слушаю, – после секундной паузы отвечает. – Ты сможешь приехать? – Конечно. В обед заеду. А дальше повисает напряжённая пауза. Он молчит, и я молчу. За это время я столько раз прокрутила в голове всё случившееся, пытаясь понять, почему так произошло, где мы допустили фатальную ошибку, и на ком лежит больший груз вины? Сейчас, когда уже эмоции немного улеглись, я снова начинаю сомневаться в неверности Данила. Но почему тогда он не стал ничего отрицать? – Как ты? – вдруг вздрагивает его голос совсем другими интонациями. Тёплыми, родными. А мне горечь волной подкатывает к горлу от осознания, что всё тёплое мы потеряли. Не будет уже ничего, как прежде. Никогда. Всхлипываю горько, стараясь, чтобы в трубке на том конце ничего не было слышно. – Никак. Просто приезжай, – выдавливаю и отключаюсь. Рыдания теперь рвутся наружу, выплёскивалась новой порцией боли. Снова душу полосуют воспоминания о моих разрушенных мечтах. Счастливый муж держит на руках нашу дочь. Этого уже не будет, никогда. Не смогу простить его. Но сейчас я должна наступить на горло своим чувствам и убедить Данила сохранить брак ради того, чтобы забрать чужую малютку. А дальше… Не знаю я, что дальше. Пусть живёт своей жизнью, а мы будем жить своей. *** Обед уже давно наступил, а Данила всё нет. Я нервничаю, не могу найти себе места, всё кручу в голове наш возможный диалог, но он никак не клеится. Раньше я всегда могла найти нужные слова, чтобы убедить мужа, а сейчас… Сейчас мне кажется, что между нами возникла глубокая пропасть. И через неё не перебраться. А может, Дан и вовсе не придёт, может, он уже вычеркнул меня из своей жизни и решил начать новую – счастливую, с другой женщиной, здоровой, любящей, заботливой. Чтобы не накручивать себя ещё больше, решаю заняться делом. Чувствую прилив молока, а значит, самое время сцедиться. Достаю молокоотсос, пристраиваю его к груди и начинаю не самую приятную процедуру. Вдруг открывается дверь палаты. Поднимаю голову – на пороге Данил. Смотрит озадаченно на меня и моё занятие. Мне тут же становится как-то неловко. Как будто я делаю что-то преступное. – Юля, – хмурится он. – Ты что делаешь? Я тут же отцепляю молокоотсос от груди, запахиваю халат. – Зачем это? – шокированно повторяет вопрос муж. А я не знаю, как ответить, чтобы он понял. Я ведь хотела как-то деликатно объяснить ему своё желание усыновить малютку, а теперь… Совсем теряюсь. Ну что ж. – Даня, я хочу усыновить ребёнка, – прыгаю с места в карьер. Наблюдаю пристально, как меняются эмоции мужа. Сначала в них мелькает боль, потом протест. – Юля, – строго начинает он. – Подожди. Дай мне объяснить! Я понимаю, что это серьёзное решение, я знаю, что это всё непросто. Не нужно думать, что я стараюсь заменить одного ребёнка другим. Я всё понимаю! Но… Я этого хочу. Иначе мне только в петлю, понимаешь? Не смогу я жить дальше. – Юль, – отводит муж глаза. Вижу, как ему неприятен этот разговор. Выглядит он хоть и уставшим, но вполне неплохо. Чисто выбритое лицо, выглаженная рубашка. Он, скорее всего, уже пережил нашу трагедию и шагнул дальше, а я застряла здесь, разорванная, одинокая, без надежды на будущее. Беспомощно обнимаю себя за плечи, делаю глубокий вдох. – Дань, послушай, я понимаю, что тебе это не нужно, что у тебя, наверное, теперь своя жизнь. Я бы тебя не просила, но мне одной её не отдадут. А она маленькая, понимаешь. Такая же слабенькая, красивая, как наша дочь. Её же отправят в дом малютки, и там она будет одна, никому не нужная, брошенная. А я тоже буду маяться, не зная, куда мне деть тепло и любовь. Кому они нужны теперь? Слёзы начинают литься градом, спрятанная, задушенная боль снова прорывается наружу. – Юль, – Даня садится рядом, трогает мою щеку, вытирает слёзы. – Юль, мне нужны. Твоя любовь, тепло. Просто ты нужна. Понимаешь? – раненый взгляд в самую душу, и так хочется снова поверить ему, провалиться в эти родные глаза, отдать ему часть своей боли, чтобы вместе нести это бремя потери. Но… Вспоминаю видео и всё, что последовало потом… – Нет, – отталкиваю руки мужа. – Не надо! Теперь не надо. Не поднимай опять всю ту муть. Я не хочу думать о твоей измене или изменах. Просто помоги мне. Он отстраняется. – Чем помочь? – холодеют его глаза. – Помоги удочерить ребёнка. – А дальше что? – его голос становится ледяным. Я чувствую, что разговор наш сворачивает совсем не в то русло. – Не знаю я, что дальше, – это как раз тот вопрос, на который у меня нет ответа. – Ты можешь жить как хочешь. У тебя же есть с кем? – внутри поднимается горечь, но я не хочу показывать свою боль. Поэтому бью в ответ. – Там тебе и ребёнка подарят родного. А у меня надежды уже нет. Врачи говорят, что родить я больше не смогу. Никогда. Так что… – Нормально ты так за всех решила, – хмыкает он, складывая на груди руки, закрываясь от меня. – Прямо как в прошлый раз, да Юль? Опять причиняешь добро? – смотрит осуждающе. – Ты о чём? – сипнет мой голос. – Я о том! Мы это уже проходили, нет? Тогда, когда ты ушла от меня, желая доказать, как любишь. Чтобы я другую нашёл, детей с нею наделал. Ты тогда сама приняла решение и попёрла как танк сметать всё, что было между нами хорошего. Да, тогда я была неправа. Но это прошлое. – А к чему ты вспомнил это сейчас? Или лучший способ защиты - нападение? – Не угадала, Юль. Я не нападаю. Нападаешь ты. И делаешь сейчас то же самое, что тогда. Ты ведь не выяснила ничего, не разобралась. Но уже всё решила, назначила виновных. Меня казнила, себя помиловала. – Себя я тоже казнила. И да, лучше бы ты ушёл тогда. Это с тех времён ты и начал изменять? – смотрю на него сквозь слёзы. – Именно с тех времён, – кривится его лицо. – Один раз меня чёрт попутал. Вот в ту ночь, когда ты на меня вывалила всё дерьмо и ушла. Я нажрался на работе и подвернулась мне тогда другая баба. Хер знает, почему это так не вовремя всплыло сейчас, но было это один раз и больше не повторялось. Вот в ту же ночь я попробовал и понял, что не хочу так. К тебе вернулся. А дальше ты сама всё помнишь. – Я тебе не верю, – хриплю я. – Конечно, легче же поверить в то, что ты там себе надумала. Меня обвинить во всём случившемся, так ведь легче, да Юль? – Зачем ты мне всё это говоришь? – накрывает какой-то чёрной безысходностью. – А затем, – добивает он. – Хочу, чтобы ты поняла, что не один я виноват. Это ты накрутила себя, не поверила мне, не разобралась… – А как бы я разобралась, если тебя рядом не было? – кричу в отчаянии. – Ты был “на задании”, в кабаке каком-то. И телефон твой почему-то оказался в руках той самой бабы! А я тут была совсем одна… – Юля, я с себя ответственности не снимаю, – устало вздыхает он. – Я виноват и мне с этим жить. Но не нужно из меня делать монстра и лжеца. – А кто ты есть, если ты столько лет врал мне? Изменил и молчал? Какая разница, когда это случилось! – Если для тебя разницы нет, то я умываю руки, – психует он. – И что это теперь уже изменит? Что? – Ты права, – сдувается он. – Изменить ничего нельзя. Но нужно решить, как нам жить дальше. – А если я вообще жить не хочу? Совсем? Ты это понимаешь? – шепчу в отчаянии. – Понимаю, Юль. И поэтому считаю, что тебе пока не нужно ребёнка. Не получится заменить потерю, понимаешь? Нам это всё нужно пережить, перестрадать, а потом уже думать, что дальше делать. Решим усыновить кого-то, значит, усыновим. – Нет, ты не понимаешь, – хватаюсь за голову. – Мне не нужен другой ребёнок. Мне нужен этот. Ты же не видел её. Она такая маленькая, крошечная, я не могу её бросить. Я её уже полюбила, – начинаю рыдать. – Юль, – кривится Данил. Вижу, он меня совсем не понимает. Думает, что я не в себе. Может так и есть, но это моя единственная надежда. – Даня, если мне её не отдадут, это как снова потерять ребёнка. Она же для меня уже стала родной. Данил отворачивается. Я понимаю, что бесполезно. Ему не понять мои чувства, и я зря сейчас стараюсь. Внутри меня растёт ледяной ком. – Я поняла тебя, – застываю вдруг камнем. – Тебе не нужен чужой ребёнок. Хорошо, иди. Я что-то другое придумаю, – шепчу онемевшими губами. – Юля, тебя выписывают через пару дней. Я узнавал. Давай ты приедешь домой и тогда мы решим, что делать. – Я не поеду домой. Я там чокнусь. Там детские вещи, кроватка… Я из окна там выйду. – Юль, не дури. Я всё уберу и рядом буду, – пытается взять меня за руку, но я выдёргиваю руку. – Не смей ничего трогать! – смотрю на него с ненавистью. – Понял? Не смей прикасаться ни к чему! И тебя я видеть вообще не хочу. Уходи, – отворачиваюсь, накрываюсь одеялом с головой. Через пару минут слышу удаляющиеся шаги и звук захлопнувшейся двери. Глава 6. Долго я рыдаю, пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, выход из ситуации. Надо узнать, каковы шансы усыновить ребёнка самой. Думаю, невысокие. Ведь одновременно работать и ухаживать за малышкой я никак не смогу, а другого источника дохода у меня нет. Как уговорить Данила помочь мне? И что вообще делать с нашей семьёй? Если предположить, что он сказал правду, и измена эта действительно давняя, что это меняет? А ничего. Даже если так, это не отменяет того факта, что измена была. И она разрушила наш брак, пусть и не сразу. Но самое страшное – она унесла жизнь нашей малышки. Как это забыть? Невозможно! Мне теперь каждый взгляд на мужа напоминает о той ночи, когда мне так нужна была поддержка, защита, его плечо, а я была одна, пока он тягался непонятно где и с кем. Да неважно, что он, главное, рядом его не было! И простить этого я не смогу. Да, в чём-то мы виноваты оба. Не так уж крепок оказался наш брак, и слишком болезненно это всё ударило по мне как раз потому, что душой я чувствовала неладное, не была на сто процентов уверена в муже. Но теперь уже какой смысл искать виновных, исправить ведь ничего нельзя. И самое разумное в нашей ситуации – просто разойтись и не топить друг друга во взаимных претензиях и обидах. Я бы так и поступила, если бы не та маленькая девочка, которая сейчас лежит совершенно одна, никому не нужная, брошенная, одинокая. Вспоминаю мой последний визит к малышке. Когда я пришла, крошка громко плакала, и никто из персонала не мог её успокоить. А у меня получилось. Как будто она ждала именно меня. Как только я заговорила с ней, погладила, приласкала, крошка затихла, а потом открыла свои ясные глазки, и мне даже показалось, что она улыбнулась. Да, возможно, у меня крыша поехала на фоне горя, но мне кажется, что душа моей малышки переселилась в тельце этой крошки. Пусть похоже на бред, я такие мысли никому не озвучиваю, но как ещё объяснить нашу с ней невидимую связь? Мне больше не снятся тревожные сны, я как будто нашла потерянное. Только как её забрать? Даня, что же ты такой толстокорый? Неужели ты не понял, как это важно для меня? Злюсь на мужа, не знаю, как найти выход. Но ясно одно – я не сдамся! Утром на обходе мой лечащий врач сообщает, что меня выписывают. – Как? – застываю в шоке. – Вы же говорили, что последние анализы вам не нравятся и после курса лечения нужно пересдать. – Да, так и есть, – кивает он. – Но курс лечения длительный, его вы можете проходить и дома. Процедуры, предусмотренные стационаром, вы прошли, далее можете лечиться амбулаторно. – Но… – Вы не хотите домой? – хмурится врач. – Я не знаю, – сдуваюсь я. – Юлия, – вздыхает он, – я понимаю, у вас непростая ситуация, вам нужно подумать о психологическом здоровье, оно сейчас важнее. Вы молодая сильная женщина, а дома и стены помогают. Муж у вас хороший, поддержит. И психолога я вам могу посоветовать. – Муж, – цепляюсь за его фразу. – Это он попросил меня выписать, да? И психолога мне прописал? – спрашиваю зло. – Юлия, вас уже правда пора выписывать. Вы и так задержались у нас дольше положенного. – Может и так, но ведь ещё вчера вы не собирались меня выписывать. – Не собирался, потому что места свободные были. А сейчас нам некуда положить вновь прибывших. Вы в коридоре им предлагаете рожать? – смотрит на меня с укором. – Хорошо, – сдуваюсь я. – Я всё поняла. Врачи уходят, а я сижу совершенно потерянная. Что я буду делать дома? Там же всё напоминает о несбывшемся. На душе тяжело, но я должна что-то придумать. А сейчас мне нужно попрощаться с моей крошкой, сказать ей, что я не бросаю её и обязательно вернусь, чтобы забрать. Иду в детское отделение. Мне нужно попрощаться с моей крошкой, сказать ей, что я не бросаю её и обязательно вернусь, чтобы забрать. Пока поднимаюсь на лифте, думаю о том, что так и не придумала как назвать малышку. Для нашей дочери мы с Даней долго выбирали имя среди разных вариантов, спорили, препирались. В итоге остановились на простом – Анечка. Анечка у нас не случилась. И сейчас я не знаю, имею ли я право даже мысленно давать имя пока ещё чужому ребёнку. Конечно, это не самое важное. Главное - решить с документами, а имя потом придумаю. Захожу в детское отделение. На посту новая медсестра. – Вы кто? – спрашивает строго. Немного теряюсь, потому что раньше меня пропускали без вопросов. – Меня зовут Юлия. Я прихожу к брошенной девочке, которая у вас лежит. – А, – спускает очки на нос медсестра, – Ермолова? – сканирует меня неприветливым взглядом. – Да, – киваю настороженно. – Главный врач велел вас больше не пускать. Идите в своё отделение, – заявляет категорично. – Что? Но почему? – внутри всё обрывается. – Потому. На каком, простите, основании? Вы кто ребёнку? – спрашивает агрессивно. – Пока никто, но я хочу её удочерить. – Это не ко мне. Вот как соберёте все документы, тогда пожалуйста, а так, до свидания! – показывает на дверь. – Но её врач, Екатерина Сергеевна, она в курсе… – Да. За что и получила выговор с занесением от главврача. Так что идите отсюда, дамочка, идите, не создавайте нам лишних проблем! – настойчиво выталкивает меня на лестницу, и дверь отделения за моей спиной закрывается. А я понимаю, что даже попрощаться с малышкой не успела. Как она там будет одна? И чем её будут кормить? Кто будет о ней заботиться? Мне снова чудится детский плач. Внутри начинает дрожать от тоски, обиды, несправедливости. Господи, помоги мне! Хочется сесть здесь и беспомощно порыдать. Но что это изменит? Если я хочу добиться результата, нужно действовать по-другому! Ещё не всё потеряно! Я буду биться за малютку и обязательно заберу её, чего бы мне это ни стоило! Эта мысль придаёт мне сил, я иду назад в палату. Всё, Юля, хватит слёз! Пора действовать! Глава 7. Иду в свою палату, собираю вещи. Не хочу дожидаться мужа. Пошёл он, добродетель хренов. Уверена, это Дан поднял волну. Поэтому меня срочно решили выписать и доступ к ребёнку прикрыть. Переодеваюсь, иду на пост узнать, готова ли выписка. Не готова. Ну и пусть. Потом заберу. Возвращаюсь в палату, следом за мной заходит Лидия Ивановна. – Юленька, выписываешься, девочка? – Да. Вылечили меня, – отвечаю зло. – Ну и чего ты нервничаешь? – Потому что это муж меня выписать решил. Не хочет он ребёнка усыновлять, меня в психички записал и врачам пожаловался. – Юль, – трогает она меня за плечо, – ты не пыли. Он ведь в чём-то прав. – Что? И вы туда же? – оглядываюсь на неё резко. – Юленька, ты сама подумай, это ведь очень серьёзное решение. Чтобы вам ребёночка отдали, вам нужно соответствующие органы убедить, что вы надёжная, крепкая семья. А ты мужа видеть не можешь. И что дальше? – Не могу, – сажусь обречённо на кровать. – Но я же правда хочу забрать крошку, тёть Лид. Я же не поиграться с ней хочу, а усыновить. Её же в дом малютки отправят, понимаете? – Юль, да всё я понимаю, но и ты подумай. Конечно, в душу к тебе никто заглянуть не сможет, но все эти люди из опеки будут пытаться, проверять. А ты пока ещё очень нестабильно себя ведёшь. Тебе надо своё горе пережить, доказать всем, что ты глупости делать не собираешься. Ну и с мужем вам нужно реально помириться. Ну как вы будете? Играть, как в театре? Думаешь, получится всех обмануть? – Господи, как же сложно всё, – меня опять накрывает отчаянием. Свет, который едва забрезжил где-то вдали, снова меркнет, оставляя мне только ледяную, скручивающую боль потери и одиночества, без возможности что-то изменить. Падаю камнем на кровать, утыкаюсь в подушку. Рыдания душат. – Юль, – гладит меня по спине Лидия Ивановна, – не надо так. Ты просто немного отпусти ситуацию, не разрывайся. Позволь самой себе погоревать, прожить всё, восстановиться. А там, может, и с мужем всё прояснится. А малютка, ну куда она денется? Она у нас ещё будет пару недель как минимум, а потом уже будут решать, куда передать ребёнка. Девочка как раз окрепнет, и ты окрепнешь. Вот тогда и заберёшь её, если не передумаешь. – Я не передумаю, – всхлипываю я. – Только как она сейчас без меня? Кому она тут нужна. – Я буду за ней присматривать. Обещаю. – Правда? – поднимаю заплаканные глаза на эту немолодую, но такую добрую женщину. – Правда. Всё хорошо будет. – Спасибо вам. Если бы я вас не встретила… Вы мою бабушку напоминаете. У меня ведь никого из родных не осталось. – Да, понимаю тебя, – вздыхает Лидия Ивановна. – Мои внуки далеко, и дети тоже. Вот, хоть тебя пожалею. Всё, успокаивайся, – укрывает меня одеялом и ещё долго сидит рядом, поглаживая и приговаривая ласковые слова. Нет, в то, что будет хорошо, я не верю, но спокойный голос медсестры и её монотонные поглаживания по спине немного успокаивают. Я проваливаюсь в какое-то тревожное пограничное состояние между сном и явью. Я снова брожу по ледяным мрачным коридорам, слышу где-то плач моей малышки, ищу её, ищу, ищу… Но найти никак не могу. – Юленька, Юль. Кто-то трясёт меня легонько за плечо. Открываю глаза. Данил. – Юль, проснись. – Не трогай меня, – отшатываюсь от него. – Юль, – вздыхает он. – Прости, что разбудил. Но ты стонала во сне, да и мне на работу пора возвращаться. Поехали домой. – Я сама доберусь, езжай на свою работу, – сажусь на кровати, сонно моргая. – Юля, хватит, – вижу, он злится, но сдерживается изо всех сил, разговаривает со мной как с непослушным капризным ребёнком. – Я же как лучше хочу, неужели ты не понимаешь? – Кому лучше? Тебе? – смотрю на него с презрением. – Юль, – садится он рядом. – Давай обо всём дома поговорим, хорошо. Я не отрицаю категорически твоё желание усыновить ребёнка. Просто пойми, я не могу принять это решение так быстро. Мне нужно время. И…, – вздыхает рвано, как-то очень тяжело. – Ну не могу я так, Юлька. Я же тоже переживаю, пойми. Ты же не думаешь, что всё это было для меня праздником? Или ты совсем уже откололась от меня, забыла, что я тоже хотел ребёнка, не меньше тебя. – Я всё помню, – наворачиваются у меня на глаза слезы. – Так отчётливо помню, что хочется память потерять. – Юль, – берёт меня за руку Данил, – поехали домой. Там попробуем как-то жить. Если мы оба этого захотим, у нас всё получится. А тогда и про ребёнка подумаем. Я в абсолютном раздрае. С одной стороны, я отчаянно хочу оттолкнуть Данила, припомнить ему все грехи, послать подальше, но тогда девочку мне точно не отдадут. А значит, нужно терпеть. Нужно убедить мужа, что я простила его, и у нас возможна снова семья. Как я это всё переживу, мне страшно даже представить, но ради малютки, которая сейчас совершенно одна, лежит там без папы и мамы, слабенькая, одинокая. Ради этого ангелочка я готова попробовать. – Хорошо, – вздыхаю я, – поехали домой. Глава 8. Дан везёт меня на машине по городу. Я смотрю на знакомые улицы, дома, тротуары и не узнаю их. Точнее не так… Они как раз остались прежними, это я внутри умерла, а воскреснуть у меня никак не получается. Мне казалось, что и жизнь вокруг теперь утратила краски, перестала существовать, превратилась в руины. Но это не так. Вокруг люди все также живут, надеются, верят, смеются, влюбляются. А я как будто выпала из этого потока и теперь стою в стороне и не понимаю, как вернуться? Там ведь никому не нужны твои горе, печаль, ломающая душу безысходность. Да, люди способны сочувствовать в моменте, а дальше всё. Ты или снова встраиваешься в нормальный ритм жизни или остаёшься за бортом общества. Мне ведь теперь именно это и предстоит – вернуться в общество как бы полноценной особью, способной всем доказать, что я бесчувственный биоробот, готова выполнять свои социальные функции, не нарушая покой других и их установки о “нормальности”. Говорить то, что от меня хотят услышать, делать то, что положено, а внутреннюю боль, свою разворочанную душу спрятать от всех подальше. Даже от собственного мужа, которого я теперь практически ненавижу. Почему так? Почему общество устроено настолько несправедливо? Почему какие-то посторонние люди должны решать, кого мне любить, кому помогать? Почему они считают, что лучше ребёнку вырасти без родительского тепла и заботы, но не отдать малютку безумно любящей её женщине, пусть и не биологической матери? Знаю, это все риторические вопросы. Но от них очень тяжело. Машина останавливается около нашего подъезда. Я сижу, не в силах пошевелиться. Я не знаю, как войти в стены, которые наполнены моими несбывшимися надеждами. Чувствую, Дан тоже нервничает. – Юль, – сглатывает он. – Там дома…, – замолкает. – Тоска. Чёрная, беспросветная тоска. Да? – Да. И… Ты просила не трогать ничего…, – мнётся он. Резко поворачиваю к нему голову, прожигая злым взглядом. Открываю дверцу авто и бегу по ступенькам в нашу квартиру, уже понимая, что он меня не послушал. Как он мог! Сволочь! Я же просила! – Юля, стой, – догоняет меня Дан уже на лестнице. – Не трогай меня! Дай ключ! – требую яростно. Отмыкаю дверь, влетаю в прихожую, бегу в детскую. Застываю на пороге в полном шоке. В нос забивается запах гари. Посреди комнаты натыкаюсь на чёрное прогоревшее пятно в ламинате. Осматриваю в немом шоке комнату. Нет ни кроватки, ни занавесок, ни игрушек. Ничего! Пусто! Выжжено! Розовые обои в грязных разводах. – Ч-что это такое? – обнимаю беспомощно себя за плечи, потому что в моей душе тоже загорается пожар. – Юль, прости меня, – слышу сзади голос Данила. Он кладёт руки мне на плечи. – Прости. Я знаю, ты просила ничего не трогать. Но тогда уже поздно было. Я … прости. Меня накрыло сильно. Ты ещё без сознания лежала. А мне отдали её, и … я её похоронил сам, а потом. Не справился со всем этим. Юль… Я не выдержал. Нажрался в хлам, и всё разнёс тут … Чуть пожар не устроил. Плохо помню… Спасибо, сосед всё потушил. Он ещё что-то говорит, но я уже не слышу. Меня накрывает как в первый день. Как будто я только что узнала… Он её похоронил… Он её видел, а я нет. Может быть, поэтому я не могу до сих пор поверить. Сползаю бессильно по стене, задыхаясь. Хочется кричать, биться в истерике, но сил на это нет, я просто понимаю, что опять в тупике. Я это не вывезу, я не переживу. Грудь рвёт от невозможности сделать новый вдох, эта жуткая, уродливая картинка плывёт, удушающий запах гари забивается глубоко в нос и горло, в душе тоже всё выжжено, самые счастливые воспоминания измазаны сажей. – Юль, Юленька, дыши, – встряхивает меня Данил. Глаза у него перепуганные, – Юля, чёрт возьми. Тащит меня куда-то, в лицо мне летит ледяная вода. – А-а-а, – делаю шумный вдох, а потом ещё много коротких, рваных, как будто за мной гонится кто-то. – Юлька, не пугай меня так, – просит Дан, притягивает меня к себе в объятия, а я просто не имею сил сейчас вырываться. Застываю ледяной статуей в его руках, мы вместе оседаем на пол, он усаживает меня на колени, гладит по спине и волосам, приговаривает что-то ласковое, но все звуки долетают, как сквозь толщу воды, не доходя до сознания. В мозгу пульсирует одна мысль: “Он её похоронил. Похоронил. Похоронил”. – Где ты её похоронил? – спрашиваю вдруг, резко выпрямляясь. – Юль, – замирает его рука на моей спине. – Не надо, а? Давай выбираться из этого всего. – Где. Ты. Её. Похоронил? – спрашиваю жёстко, повышая голос на последних словах. – На родительской даче, – вздыхает Дан. – Под старой берёзой. – Отвези меня туда. – Юль… – Я сказала, отвези. – Хорошо, – вздыхает он. – Поехали. Глава 9. Мы едем на дачу. Это около сорока километров от города, в дачном посёлке. Домик там старый, в нём давно никто не жил. Мы с Даней после смерти его матери все собирались привести дачу в порядок, но руки так и не дошли. Хотя этот дом нам по-своему дорог, да и природа здесь отличная. Но теперь дому точно не суждено ожить. Он всегда будет для меня печальным местом. Я плаваю в какой-то прострации, меня мелко трясёт внутри. Понимаю, что я всё ещё не готова принять… И да, наверное, Даня в чём-то прав, и Лидия Ивановна говорила об этом, что мне нужно окунуться в своё горе с головой, прожить его, выплакать, выстрадать, а потом уже смотреть вперёд. Через некоторое время машина останавливается, я выплываю из своего чёрного ступора. Медленно выхожу, открываю скрипучую калитку, бреду по запущенному, заросшему травой двору. Обхожу покосившийся дом. Слышу, Данил молчаливо следует по пятам. Мне хочется, чтобы он оставил меня одну, но я чувствую, он не захочет, а на споры у меня нет сил. Подхожу к старой берёзе в конце двора. Здесь трава выкошена, а под деревом вижу небольшой холмик свежей земли, и маленький аккуратный крест. Смотрю на него и чувствую, как слёзы бегут по щекам всё быстрее, кислота внутри поднимается с новой силой, в грудь как будто кто-то кол забивает. Оседаю рядом под пудовой тяжестью, которая давит на плечи. И такая пустота внутри, такая невосполнимая потеря, что хочется завыть раненой волчицей. Обнимаю себя за плечи, а слёзы все льются и льются, из груди вырывается некрасивое рыдание. Прикрываю рот рукой, не хочу шуметь, но как справиться со рвущими чувствами, не знаю, хватаю воздух, снова всхлипываю. Чувствую, как рядом садится Данил. Накрывает мою руку, поворачиваюсь к нему и натыкаюсь на такой же полный слёз и отчаяния взгляд. Тону в нём, потому что все чувства там, на дне этого взгляда, мне очень знакомы, они слишком остро резонируют с моими. Наша боль сливается в одно целое, и сейчас у меня нет сомнений, что она у нас общая на двоих. Да, Даня тоже хотел дочь, и он её тоже потерял. Его рука тянет меня, и я поддаюсь. Падаю в его объятия, рыдаю в его сильных руках до тех пор, пока слёз не остаётся. Сейчас не время для разногласий, обвинений и выяснений отношений. Мы отложим это всё на потом. Сейчас мы едины в нашем горе. И это нужно пережить. Долго мы сидим так, в обнимку, глядя на этот маленький холмик земли, который забрал у нас самое дорогое. – Какая она была, – вдруг спрашиваю я. – Юль, – морщится Данил, – не надо, – сглатывает тяжело. – Надо! Скажи. – Я не рассматривал. Не смог. Мне отдали тельце в чёрном пакете. Она очень маленькая была, как котёнок, – тяжело выталкивает он слова. – Я только личико видел. Но… Не надо тебе этого, Юль. – Ты её что, вот так в пакете, как котёнка и похоронил? – вскрикиваю я. – Нет. Я её в детское одеяльце завернул. И гробик сам сделал как смог. – А почему здесь, а не на кладбище? – Не знаю. Мне её вообще отдавать не хотели, предлагали не заморачиваться, но я настоял. Я не знаю, где положено таких детей хоронить, а узнавать сил не было. Скажу честно, я совсем не в себе был в те дни. Но я вспомнил, мать рассказывала, что до меня у них ребёнок первый тоже умер, и хоронили они его у бабушки во дворе. Вот и я так сделал. Может, и неправильно, но… Теперь уже не переделать. Я тоже не знаю, как правильно в таких случаях поступать. Никто не готовит нас к подобным событиям. Наверное, в таких ситуациях должны помогать родственники, но так случилось, что у нас никого не осталось рядом. Родители умерли, а тётки-дядьки живут далеко, да и общаемся мы редко. Ну что ж. Во дворе, так во дворе. Какая теперь разница. Я вспоминаю тоже трагическую историю про первого ребёнка, которую рассказывала свекровь. Она говорила с грустью, но без какого-то надрыва. Сильная женщина, пережила это горе, может, и я смогу. – Оставь меня одну, я ещё здесь побуду. – Юль, холодно к вечеру становится, а ты только из больницы вышла. Пойдём в дом. – Нет! Оставь меня, – рявкаю на него. – Хорошо, – вздыхает он и всё же уходит. А я ещё долго сижу тут, пытаюсь найти в себе силы как-то принять то, что уже не изменишь. Смотрю на могилку и понимаю, чего не хватает. Цветов. Даня не положил, и я не догадалась. Да и не могу я представить, какой бы букет из магазина подошел моей крошке? Нет, таких невинных, нежных цветов там не продают. Встаю, покачиваясь, бреду по двору, здесь бушуют ромашки и васильки. Рву букет, плету венок из полевых цветов. Когда была ещё девчонкой, плела такие венки для себя, мечтая, что у меня будет красавица-дочь, и я научу этому нехитрому занятию и её. Кто бы мог подумать, что всё будет так… Моя тётка жила неподалёку, я иногда приезжала к ней в гости летом. Здесь мы познакомились с Даней, здесь зародилась наша любовь. Когда-то я мечтала, что на этой даче будет бегать наша подросшая крошка, здесь чудесная природа, речка рядом. Но никак я не могла подумать, что под старой берёзой, где когда-то, ещё до свадьбы, мы с Даней целовались, появится могила нашего ребёнка. Видимо, здесь же мы похороним и нашу семью… Венок готов, вешаю его на крест. Слышу сзади шаги. Мне на плечи ложится тёплая кофта, а в руках у Дани кружка горячего чая. На землю он стелет плед, усаживает меня и сам садится рядом. – Юль, – протягивает мне чай. – Если тебе это очень нужно, я готов усыновить ребёнка. – Правда? – вскидываю глаза на него. – Правда. Скажу честно, мне не нравится эта мысль, но ради тебя я готов. Только давай попробуем сначала жить…, – устало трёт глаза, зажимает переносицу. – Я не знаю… Как раньше уже не получится, но как-то жить, – ловит мою руку и взгляд. – Я тебя люблю. Иди ко мне. Притягивает меня в свои объятия, я поддаюсь. Но думаю я только о том, что раньше я бы тоже ответила, что люблю его, а сейчас молчу, потому что от любви осталось только что-то очень уродливое, похожее скорее на ненависть… Но ради маленькой крошки, которая ждёт меня, я забуду об этом... Хотя бы на время… У Данила звонит телефон. Он смотрит на номер, кривится, но принимает вызов. По тону и его ответам, понимаю, что звонит ему начальство, которое явно чем-то недовольно. Вспоминаю, Данил говорил в больнице, что ему нужно на работу, а вместо этого мы приехали сюда. – Юль… – Тебе нужно ехать, я поняла, – киваю. – Прости, что сдёрнула тебя. – Это не страшно, но я хочу, чтобы ты знала. Возможно, мне придётся уйти из органов, – огорошивает он меня новостью. – Как? Что случилось? – не понимаю я. – Я не хочу тебя грузить ещё и этим. Скажем так, мы не сработались с новым начальником, – кривится муж. – И что? Ты написал заявление? – Это было бы слишком просто, – усмехается невесело. – Но сейчас я ищу варианты перевода в другое отделение. – А если ты не найдёшь такого варианта? – сглатываю я. – То мне придётся уволиться. – Но ты же всегда говорил, что… – Что там я на своём месте? – усмехается. – Сейчас я так не думаю. – А если ты уволишься, то…? – Да, у нас могут возникнуть проблемы с усыновлением, если я останусь без работы. Но я постараюсь решить эту проблему быстро. Звучит не слишком уверенно, и это гасит только что вспыхнувшую надежду... Глава 10. Я дома уже почти две недели. Дни для меня слились в однообразную серую массу. Вижу, как Данил старается возродить во мне хоть какое-то желание к жизни. Он приносит цветы, конфеты, разные приятные мелочи, которые я раньше любила. Но сейчас я только смотрю на это с грустной улыбкой, вспоминая, как радовалась чему-то подобному в прошлом, обижалась на Даню иногда, что он так редко балует меня. А сейчас это всё муж даёт мне в концентрированном виде, но это не вызывает в душе никакого отклика. Все мои мысли направлены только на одно – быстрее удочерить девочку. Мы навели порядок в детской, Даня заменил испорченный ламинат и покрасил обои нейтральной бежевой краской. И теперь комната стоит чистая, безликая и … пустая. Как и я. Наполнить мне ни комнату, ни себя нечем. Сейчас я живу одной только надеждой и считаю дни до того момента, когда смогу забрать ребёнка. Но заранее теперь покупать что-то боюсь. Да, я стала ужасно суеверной. Мы начали собирать документы для усыновления, Дан попросил знакомого адвоката помочь нам в этом вопросе. Адвокат заверил, что шансы у нас отличные, и решение должно быть принято в нашу пользу. Каждый день я звонила Лидии Ивановне, чтобы узнать, как там поживает моя крошка. Лидия Ивановна уверяла, что всё хорошо, присылала даже мне тайком фотки малютки, когда была на смене. Я потом часами рассматривала их, и сердце наполнялось теплом, которого мне сейчас так не хватало. Жаль только, что последние несколько дней старая женщина приболела. Давление у неё шалит и сердце прихватило. Я ездила к ней домой, чтобы отвезти продукты и просто поддержать. Сдружились мы с Лидией Ивановной, долго разговаривали о жизни и смерти, о судьбе и Боге. Надо честно признаться, её поддержка для меня оказалась бесценной. Лидия Ивановна не только утешала меня, но и рассказывала о своей нелёгкой жизни. Тоже немало страданий выпало на её долю, но женщина не сломалась, всё выдержала и сейчас не собирается унывать. Лидия Ивановна поправилась быстро и сегодня она первый день после болезни должна выйти на смену. Я очень жду от неё вестей о моей малютке. Как она там? Прибавила ли в весе, как кушает, не болит ли у неё животик, улыбается ли, плачет? Девочка уже набрала норму веса и остальные жизненные показатели у неё в порядке. Это одновременно радует, но и вызывает беспокойство. Ведь со дня на день встанет вопрос о её дальнейшей судьбе. Мне бы хотелось забрать ее сразу домой. Документы у нас почти готовы, но остались еще некоторые бюрократические препоны, которые адвокат обещал уладить в ближайшие дни. Сегодня я решила все же подобрать кое-какие самые необходимые вещи для ребенка. Не покупать пока все не решится наверняка, но отобрать в интернет-магазине в корзину, чтобы потом можно было быстро все заказать. Занятие это оказалось для меня совсем не таким радостным, как раньше. Все эти умилительные фотографии маленьких карапузов вызывали неизменно болезненную пульсацию в груди. Права была Лидия Ивановна, нельзя боль от потери одного ребенка вылечить другим малышом. Никуда эта черная тоска не девается и меньше не становится. Но я сжимаю зубы в надежде, что однажды станет легче и продолжаю просматривать и отбирать детские вещи. От этого занятия меня отрывает входящий вызов. Лидия Ивановна. – Вы моя фея, добрый день, – отвечаю с улыбкой, – я так жду вашего звонка! – Юль, – слышу напряженный голос медсестры и сразу понимаю – что-то случилось. – Что? Что с малышкой? Она здорова? – вскакиваю с дивана, хватаюсь за голову. – Она здорова, но…, – странная пауза. – Что? Не томите! – умоляю я. – Ее выписали из больницы. – Как? Куда? В дом малютки? – Нет, Юля. Девочку забрала ее родная мать… Смысл произнесённой фразы доходит до меня не сразу. – Какая мать? – переспрашиваю, потому что в голове пусто, только в груди начинает тянуть слишком сильно. – Галина, она вчера забрала девочку, – с тяжёлым вздохом сообщает Лидия Ивановна. – Как? Но она же отказалась, зачем ей малышка, она же… – Вот так, милая, вот так. Не знаю, может, одумалась эта кукушка, а может ещё чего. – О господи! – хватаюсь за голову, вспоминая, как Галина курила в палате и нюхала какую-то дрянь. – А если она не остановится? Будет продолжать употреблять наркотики? В голове тут же встают всякие ужасы из передач про неблагополучных родителей и их несчастных деток. Как же моя малютка там будет? – Не знаю, что тебе сказать, Юль, но вот так. И ничего с этим не поделаешь. Может, другого ребёночка посмотришь? – предлагает Лидия Ивановна. Но от одной этой мысли всё внутри протестует. – Нет, не хочу я другого, – заявляю твёрдо. – Юль… – Лидия Ивановна, а вы можете посмотреть в карточке Галины адрес? – вдруг приходит мне в голову шальная мысль. – Там же должны остаться копии её документов, данные какие-то? – Ой, не знаю я, милая. Карточки же у врачей хранятся, а потом они их сдают в архив. Но я поспрашиваю наших, попробую найти. Только зачем тебе, Юль? Что ты хочешь сделать? – Не знаю пока. Хотя бы схожу к этой Галине, посмотрю, в каких условиях малышка, а дальше уже буду решать. – Ой, Юленька, не нравится мне эта затея. Ой, не нравится, – причитает пожилая женщина. – Мне тоже не нравится, но я должна посмотреть. Если своими глазами увижу, что Галина одумалась, то, может, и я успокоюсь. – А если нет? Если она там продолжает вести привычный образ жизни? – Не знаю я. Но я должна увидеть всё своими глазами. – Юля, ты только одна не ходи! Мужа с собой возьми. Ты же говоришь, он старается? Хочет тебя вернуть и ребёнка усыновить? Вот! Пусть на деле докажет, а не пустыми словами. – Да, вы правы, обязательно Дана с собой возьму. Вы мне только адрес узнайте, пожалуйста. Прощаемся с Лидией Ивановной, а я вскакиваю со своего места и начинаю нервно нарезать круги по комнатам. Меня крошит изнутри пониманием, что в очередной раз всё пошло прахом. Но почему-то желания сесть и порыдать не возникает. Наоборот, хочется куда-то бежать, что-то делать, добиваться справедливости. Вот зачем Галине ребёнок? Как она будет его растить? Но ведь может же случиться так, что Галя всё осознала? Вспоминаю её взгляд в моменты, когда там просыпались эмоции. Было же в ней что-то человеческое? Значит, она ещё не совсем потеряна? Что, если этот ребёнок послан ей, чтобы выдернуть из ямы? Дети ведь меняют женщин. Не знаю, я бы ради такого чистого ангелочка точно смогла что угодно совершить. А если Галя не справится? Если она вообще забрала ребёнка из каких-то злых побуждений? Господи, как же теперь успокоиться? Набираю Дана. Наверное, первый раз за это время звоню ему сама. – Юля, привет, – тут же отвечает он. – Что-то случилось? – Случилось, – вздыхаю я. Рассказываю ему последние новости. Дан слушает внимательно, не перебивает. – Юль, а может оно и к лучшему, – выдаёт вдруг он. – Что? – тут же накрывает меня. – То есть ты рад, что всё так случилось? А может, это ты всё подстроил? – приходит мне в голову страшная мысль. – Заставил Галину забрать ребёнка, а? – Юля, ты не мели ерунду! – осаживает меня муж. – Я даже не знал, как эту мать зовут! Просто ты помешалась на этом ребёнке, – слышу, как шумно втягивает воздух, дальше выдаёт уже спокойнее, но я всё равно чувствую его раздражение. – Я всё понимаю, я стараюсь как могу, но я всего лишь хочу сказать, что, возможно, это судьба нас отводит? Ты хоть подумала, что такое – ребёнок от наркоманки? Ты представляешь, какие там могут быть болезни? А наследственность? Ты с такими обдолбышами никогда не общалась, а мне довелось по работе сталкиваться. И поверь мне, ничего от таких хорошего родиться не может. – Понятно, – говорю бесцветно. – Можешь не продолжать. Отключаюсь. Внутри очень больно и пусто от его непонимания и этих грубых слов про крошку, которую Дан даже не видел. Понимаю, что всё это время муж на самом деле не хотел никого усыновлять, а просто пытался меня успокоить. Может, он не уговаривал Галину, но помогать мне сейчас точно не станет. Для него такой вариант в любом случае будет самым удачным. И что делать дальше мне? Всё же накрывает истерикой. Возвращается беспросветная безысходность и пропадает всякое желание жить. Может, Данил в чём-то и прав, про наследственность и болезни, я не знаю. Но я не могу ассоциировать малютку, к которой уже привязалась, с её опустившейся матерью. Да, я присвоила крошку, пустила в своё сердце, и теперь не знаю, как вырвать её оттуда. Долго я сижу так в прострации, не зная, как собрать себя по кускам и стоит ли это делать? Из болезненного ступора меня вырывает звук входящего сообщения. Опускаю глаза в телефон – сообщение от Лидии Ивановны. Адрес. Забиваю его в навигатор. Далеко. Самая окраина города, не очень благополучный район. Лидия Ивановна убеждала меня не ходить туда одной? Усмехаюсь про себя, понимая, что я всё равно пойду. Потому что сидеть здесь и умирать каждую секунду от одиночества и тоски ещё хуже. Только как я доберусь? Можно, конечно, вызвать такси, но я совершенно не хочу никого чужого рядом. Я хочу поехать сама, давно я не водила, а сейчас мне хочется сесть за руль. Но на нашей машине Дан уехал на работу. Что ж, значит, придётся пройтись к нему. Раньше я часто водила, и мне это нравилось. Кажется, самое время попробовать снова. Одеваюсь, выхожу на улицу. Тепло, солнце светит, жизнь продолжается. А у меня в душе все также машут крыльями чёрные птицы. Дохожу до остановки, сажусь в нужный автобус. Впереди меня сидит молодая парочка студентов. Девушка и парень. Между ними явно любовь, счастливые, улыбчивые, смотрят горящими глазами друг на друга. Когда-то и мы с Даней такими были. Тогда мне казалось, что никого счастливей нас нет на свете. Все дороги были открыты и впереди, мне казалось, нас ждёт только светлое будущее. Мысленно желаю этой молодей парочке не прийти через много лет к такому итогу, как у нас. Пусть хоть у кого-то будет всё хорошо. Выхожу на нужной остановке, иду через сквер к участку, где работает Данил. Пытаюсь высмотреть нашу машину. Да, вижу её на дальнем конце парковки, значит, Данил на месте. Но тут замечаю движение в салоне, понимаю, что машина заведена. Спешу к ней, чтобы перехватить мужа, пока он не успел уехать. В этот момент пассажирская дверь открывается, из неё выплывает женщина в форме. Что? Застываю на месте. Смотрю на неё поражённо, узнавая в ней знакомые черты. Тёмные волосы убраны в строгую причёску, крупные губы, глаза, как чёрные пули, чётко очерченные смоляные брови. Стройная, породистая, красивая. Где я её видела? Память услужливо подбрасывает картинку, как девушка с такими же чёрными волосами стонет на столе в объятиях моего мужа, поворачивает слегка голову, изгибая в экстазе точёную шею… Это она… Я стою, поражённо замерев, наблюдаю, как машина моего мужа начинает движение и скрывается за поворотом. Дан меня не заметил, а вот его любовница сейчас идёт прямо на меня. По её цепкому взгляду и кривой усмешке я понимаю, что меня она узнала… Глава 11. – Юлия, кажется? – подходит прямо ко мне брюнетка. – Добрый день. В груди неприятно вздрагивает. Что ей от меня нужно? – А мы знакомы? – вздёргиваю подбородок выше. – Лично нет, – одаривает меня холодной улыбкой, – но я предпочитаю быть в курсе проблем моих сотрудников. Поэтому да, я знаю, что вы супруга Данила Ермолова, и знаю, что у вас случилось несчастье. Соболезную. По её лицу вижу – ни капли она не соболезнует, но сердце болезненно сжимается от её слов. Как будто ткнули ржавой иглой в свежую рану. Но я держу лицо. – Спасибо, – холодно киваю. – Данила, я так понимаю, на работе нет? Я пойду, – разворачиваюсь, чтобы уйти. – Он скоро вернётся, – настойчиво подхватывает меня под локоть эта змея. – Уехал по моему личному заданию. Пойдёмте, подождёте его в кабинете. – А вы? – смотрю на неё внимательно, – Кто? – Ох, я не представилась, – снова эта снисходительная улыбочка. – Простите. Метелина Елена Станиславовна, начальник следственного отдела, – произносит со скрытым пафосом, протягивая ладонь. А у меня в голове щёлкает тот день, когда всё случилось. “Если опоздаю, новый начальник отдерёт меня прямо на первом совещании”. Это были слова мужа. Видимо, это была не просто фигура речи, и тут ещё вопрос, кто кого… – Данил говорил, что у него новый руководитель, но не говорил, что это женщина, – недовольно поджимаю губы. – Всё правильно, потому что на службе не важен пол сотрудника. Здесь мы всё трудимся для соблюдения закона и порядка, – с ледяной улыбкой сообщает эта стерва. – Я всё же пойду, – разворачиваюсь, так и не пожав её руку. – Нет-нет, стойте, – ничуть не смущается она. Тут же достаёт телефон, набирает номер, подносит к уху. – Данил, вернись, это срочно, – произносит властным тоном, глядя при этом прямо на меня. Мне кажется, или я отчётливо слышу в её командном голосе игривые нотки. Это что ещё за демонстрация власти над моим мужем? Отключается. – Пойдёмте, Данил сейчас вернётся. И мне бы послать её подальше, но я в каком-то ступоре поддаюсь этой властной сучке и иду следом за ней в участок, мимо поста дежурного, который пропускает нас без лишних вопросов. В голове шум, понимаю, что нужно послать её и уйти, но что-то гложет. Видимо, это понимание, что мне нужно развеять сомнения и убедиться наверняка, есть между ними что-то прямо сейчас или это моё больное воображение? – Проходите, – открывает Елена мне дверь кабинета Данила. Я здесь была всего пару раз. С тех пор практически ничего не поменялось. Всё тот же стол, заваленный папками, старенький сейф, шкаф для одежды, тумбочка. Но кое-какие мелочи я всё же замечаю. На столе у Данила стоят две кружки недопитого кофе, одна из них со следами бордовой помады, поразительно похожей на ту, что я вижу на губах Елены. – Присаживайтесь, – указывает она мне на свободный стул. – Чай, кофе? – предлагает по-хозяйски, как будто это её личный кабинет. – Чай, – брякаю зачем-то. Хотя прекрасно понимаю, что из рук этой змеи точно ничего не приму. Елена достаёт из шкафчика чистую кружку, идёт к кулеру, наливает кипяток, слегка наклоняясь. Рассматриваю её внимательно. Да уж, есть на что посмотреть. Крепкая задница, стройные ножки, юбка чуть короче, чем требует устав. Елена ставит передо мной кружку. Шикарный вырез, из которого отлично просматривается высокая упругая грудь. И вот это вот расхаживает перед Данилом целыми днями? А я? Я сейчас чувствую себя оборванкой с улицы. После всего случившегося я вообще на себя в зеркало стараюсь не смотреть. Бледная, растрёпанная, заплаканная. Елена смотрит на меня слишком внимательно, а я на неё. Встречаемся взглядами и неприлично долго сканируем друг друга. – Мне кажется, вы хотите мне что-то сказать? – нарушаю наш молчаливый поединок. – Вам не кажется, – кивает Елена. – Это ведь вы прислали мне то видео? – говорю прямо. – Нет, – качает она головой, даже не пытаясь отпираться, что не понимает о чём речь. – У Дана есть другие враги. Я бы никогда такого не совершила. – То есть, вы в курсе, – усмехаюсь я. – И давно это у вас? – смотрю на неё пристально. – Давно, – кивает она с довольной улыбкой. – И я бы хотела вас попросить, оставить Данила. – Так я его не держу, – вздёргиваю подбородок. – Держите. Он переживает за вас, жалеет. Чувствует свою вину и ответственность. Но вы же понимаете, что на этом семью не сохранить? – И что вы хотите? – Я хочу, чтобы Данил был счастлив. Он ведь заслужил. Я его люблю, а Дан любит меня. Но он боится, что если оставит тебя, то ты наделаешь глупостей. Оставь его сама, – переходит резко на “ты”, смотрит на меня пристально. Я в шоке, не знаю, как подобрать слова, а она добивает. – Я его люблю, я рожу ему ребёнка, о котором мы так давно мечтаем. Уйди из его жизни, я тебя прошу! О боже, мне снова не хватает воздуха. Я вскакиваю, не знаю, что сказать. Это слишком больно. Я ведь поверила, что это было давно и несерьёзно. Да я вообще за своим горем отгородилась от мыслей об измене мужа, а теперь… – Я его не держу, забирай, вижу, вы с ним друг друга стоите! – выдаю с ненавистью. – А это чтобы дальше всё у вас было также горячо! – выплёскиваю горячий чай в эту змею и вылетаю за дверь. Сквозь шум в ушах слышу, как взвизгивает Елена. Жаль чай уже немного остыл, но он был всё ещё достаточно горячим, чтобы подпалить её шикарное декольте! Только эта маленькая месть слабо спасает от боли, которая прямо сейчас разрывает душу. Дан, как ты мог? Хотя… Нет, Данечка, я тебя прекрасно понимаю. Зачем тебе раздавленная горем и проблемами больная жена, когда тут рядом такая молодая породистая кобылка? Странно только, чего это ты завёл разговор об увольнении? Для того, чтобы был повод потом отказаться от усыновления? Как же ты мерзок на самом деле! И почему раньше я не замечала этого гнилья? Меня трясёт всю, бегу вперёд, не разбирая дороги. Хорошо, что Данил не успел вернуться. Я, наверное, вцепилась бы сейчас в его лицо, и как кошка драла бы его когтями из последних сил. Но я знаю, это привело бы только к тому, что все окружающие посчитали меня сумасшедшей. А мне сейчас нельзя, если я хочу усыновить малышку. О боже, малышку забрала мать. И что теперь делать? Разводиться, Юля. Рвать все связи с предателем, и начинать новую безрадостную, одинокую, пустую жизнь. Слёзы застилают глаза, в голове полный хаос. Вытираю текущую по щекам влагу, иду, не разбирая дороги. Вдруг рядом со мной раздаётся громкий сигнал клаксона, и какая-то сильная рука выдёргивает меня на тротуар с проезжей части. – Девушка, куда же вы летите? Почему на дорогу не смотрите? – слышу я незнакомый мужской голос. Поднимаю глаза, передо мной молодой высокий парень. Рваные джинсы, белая свободная рубашка, яркие, голубые глаза, светлая чёлка. Его лицо кажется мне смутно знакомым. – Юлия? – вдруг называет он моё имя. – Это же вы? – А мы разве знакомы? – хмурюсь, пытаясь вспомнить, где могла видеть этого улыбчивого парня. – Вам стало плохо около торгового центра, я вас в больницу отвёз, помните? – Смутно, – честно признаюсь. – Да, вам тогда было очень плохо. Но теперь, я надеюсь, всё хорошо? Кто у вас родился? Мальчик, девочка? Его простодушный вопрос добивает окончательно. И, мне кажется, я сейчас опять грохнусь в обморок, потому что грудь снова стягивает стальным обручем боли, в глазах темнеет. – Юля, Юля, – подхватывает он меня. – Вам опять плохо? – Нет, всё хорошо, я пойду. Мне почему-то становится очень стыдно перед этим добрым парнем за мою очерёдную слабость. Почему он снова появился рядом в такой критический для меня момент? Может, это его Бог мне послал? – Нет, Юля, я вас никуда не отпущу. Тут кофейня рядом, пойдёмте, я вас угощу кофе, вы успокоитесь и всё мне расскажете. Он ведёт меня под руку в кафе, а я безвольно поддаюсь. Мне кажется, я уже ничего не способна решить в своей жизни, сил у меня нет, и где их взять, я не знаю. Парень усаживает меня за столик у окна, сам садится напротив. – Кстати, я не представился. Слава, – протягивает мне руку. Улыбается. Какой красивый мальчик. Интересно, зачем ему тратить время на растрёпанную, заплаканную тётку? Видимо, есть ещё на земле искренние, добрые люди, готовые помочь ближнему. Пожимаю его ухоженную ладонь с тонкими, изящными пальцами. Интересно, он пианист? – Моё имя вы верно назвали, – выдавливаю из себя вымученную улыбку. – Я Юля. А откуда вы узнали это? – Мне тогда пришлось у вас в сумочке покопаться, чтобы документы для больницы найти. Я запомнил. – Понятно, – грустно киваю. – У вас что-то случилось? Не помогли вам тогда врачи? – ловлю его сочувственный взгляд. – Да. Ребёнка я потеряла, – произношу хрипло, на глаза снова наворачиваются слёзы. – А вы кофе какой будете, – отвлекает меня Славик. – Я люблю капучино, а вы? – Тоже, – киваю кое-как. Он уходит к стойке, и я понимаю, что так он тактично даёт мне время успокоиться. Возвращается через несколько минут, ставит передо мной кофе с пенкой, на которой нарисовано сердце. Я уже взяла себя в руки. – Самый вкусный кофе для самой очаровательной Юлии в этом городе, – улыбается мой неожиданный спутник. – Спасибо за лесть. Очарования во мне точно не осталось, – скептически качаю головой. – Вам так только кажется, – заявляет уверенно. – Да, я понимаю, у вас тяжёлый период, но я надеюсь, что скоро он закончится. А вы замужем? – строит мне глазки этот поганец. Невольно улыбаюсь от нелепости ситуации. – Да, пока. – Это как понять? – играет бровями. – Вы скоро станете свободной? – Скорее всего, да. Мы с мужем разводимся. – Хотел бы посочувствовать, но искренне не получится, – усмехается Слава. – Мне кажется, у вас был не самый хороший муж. – Почему ты так думаешь? – Потому что с хорошим мужем женщина никогда не плачет. Ты ведь сейчас из-за него расстроена? – вот так легко мы переходим на «ты». – Да, из-за него. Он мне изменяет, – пожимаю плечами. Не знаю, зачем я делюсь этим с совершенно незнакомым человеком, но я понимаю вдруг, что в компании Славы мне становится легче. – Это непростительное преступление. Но это ясно даёт понять, что дальше вам не по пути. – Да, думаю, ты прав. Но давай не будем больше о моих проблемах. Расскажи лучше о себе. И Слава рассказывает. Легко и непринуждённо ведёт разговор, я узнаю, что он действительно много лет играл на пианино, окончил музыкальную школу. Пробовал поступать в театральный, но не прошёл по конкурсу, в итоге закончил экономический. Недавно приехал в наш город и сейчас ищет работу по специальности, но всё ещё увлекается музыкой и иногда играет в разных уличных коллективах. Парень отвлекает меня от проблем забавными историями, я вдруг ловлю себя на мысли, что улыбаюсь. Наверное, впервые за всё это время. Смотрю поражённо на часы, висящие на стене кофейни, понимаю, что мы болтаем со Славой уже больше часа. Достаю телефон. Замечаю кучу пропущенных и СМС от мужа. Телефон у меня, оказывается, был переведён в бесшумный режим. Ничего не читаю, всё безжалостно удаляю, ставлю номер мужа в блок. – Спасибо за компанию, – искренне благодарю Славика. – Но мне пора. – Я бы хотел тебя проводить. Можно? –ловит меня за руку. Я замираю со смешанными чувствами. Но всё же поддаюсь обаятельной улыбке парня. – Можно, – улыбаюсь в ответ. Глава 12. Мы выходим со Славой из кофейни, неторопливо идём по аллее. Парень продолжает рассказывать что-то забавное из жизни музыкальных коллективов, в которых ему довелось работать. Доходим до автобусной остановки. – Мне пора, спасибо за интересную компанию, – улыбаюсь я. – А тебе далеко ехать? – с сомнением поглядывает Слава на остановку. Называю район, где я живу. – Давай я довезу, – предлагает он. – У меня машина здесь недалеко припаркована. – Нет, Слав, – качаю головой, – это уже точно неудобно. – В смысле, неудобно? – смотрит он на меня возмущённо. – Неудобно, когда такая роскошная дама ездит на общественном транспорте. Вот это неудобно. – Слава, – прыскаю я от смеха, прикрывая глаза, – вот фантазёр. Где же ты тут “роскошную даму” увидел? – Прямо перед собой, – уверенно кивает он. – Породу ничем не скроешь. А в тебе она есть. Некоторые стараются доказать породистость тряпками, брендами, побрякушками, но это бесполезно. А таким, как ты, ничего для этого делать не нужно. Короче, стой здесь. Я за каретой! Уходит за угол ближайшего здания, а уже через несколько минут останавливается у тротуара на не слишком новой машине синего цвета. – Карета подана, – кричит мне в открытое окно. Выскакивает, открывает пассажирскую дверь, замирает с улыбкой в приглашающем жесте. А я смотрю на этого паренька и снова недоумеваю, как я могла оказаться с ним рядом? Зачем я ему? Что, вообще, происходит? Анализировать не получается, но я понимаю главное – если сейчас я отошью парня, и он исчезнет, то я снова провалюсь в своё липкое болото боли, предательства, горя. И там я точно сойду с ума, а я ещё хочу побороться за эту жизнь. А значит, будь что будет, но я сажусь в машину к Славе. И вот мы уже едем по улицам города, в салоне автомобиля играет какая-то лёгкая музыка. Я улыбаюсь и мне почти не больно. Главное — не вспоминать о Даниле, его любовнице, моей потере и малышке, которая теперь в руках очень ненадёжной матери. М-да, хотела не вспоминать, но вышло всё с точностью до наоборот. – Что случилось? – тут же ловит перемену в моём настроении Слава. – Ничего, просто… вспомнила кое-что. – Я могу чем-то помочь? – участливо смотрит парень. – А ты знаешь, да, – вдруг проговариваю я, понимая, что домой я совершенно не хочу, а вот нерешённая проблема начинает снова тревожить меня. – Слушаю. – Отвези меня по одному адресу, если несложно. Это на окраине. – Без проблем, – с готовностью кивает Слава. – Говори адрес и поехали. Через тридцать минут мы уже пробираемся по разбитым дорогам какой-то весьма запущенной улицы. Мне неудобно, что завела парня в такие дебри и теперь он вынужден бить машину по этим ухабам. – Извини, я здесь первый раз, не думала, что будет такая ужасная дорога. – Ничего страшного, – отвечает Слава, объезжая очередную яму. – У меня же почти вездеход. Старенький, но родной. Я только не пойму, что ты здесь хочешь найти? – Это длинная история, – вздыхаю я. – Ну, судя по всему, минут десять у нас ещё есть до места назначения. Слушаю. Я выдаю Славе укороченную версию про Галину и малышку. Рассказываю, что хотела забрать ребёнка, но мать одумалась, и теперь я переживаю, в каких условиях содержится крошка. – Я хочу убедиться, что мать действительно будет заботиться и любить малышку. Очень надеюсь, что у них всё хорошо. Если я это увижу своими глазами, то и сама успокоюсь, – подытоживаю свой рассказ. – Понятно, – поджимает губы Славик. – Думаешь, я дура? – Я этого не говорил. Но скажу честно, не очень-то верю, что если девчонка сидела на наркоте, то резко одумалась. Ну, собственно, сейчас узнаем, потому что мы приехали, – паркуется он у подъезда старенькой трехэтажки. – Пойдём? – Я сама, ты можешь просто подождать меня здесь. – Ага, щас прям, – фыркает парень. – Вместе пойдём. Уверенно выходит из машины, я иду за ним. – Какой там номер квартиры? – Двадцать пятый. Заходим в подъезд, запах здесь отвратительный. И уже от этого меня передёргивает, потому что сразу понятно, насколько это место не подходит для маленького ребёнка. Но я ещё надеюсь на лучшее. Ищем нужную квартиру. Она оказывается на втором этаже. Дверь с номером двадцать пять старая, обшарпанная. От этого становится ещё более тоскливо. Звонка нет, поэтому стучу в дверь, хотя мне кажется, что сердце в груди барабанит громче. Никто не открывает. Слава стучит сильнее, а потом настойчиво ещё и ещё раз. И только после этого за дверью раздаётся шум, и мы слышим звук открываемого замка… В дверях появляется неопрятный, сильно несвежий мужчина неопределённого возраста. От него разит перегаром, я морщусь от омерзительного запаха. – Чё надо? – смеряет на нас злым взглядом. – Мы ищем Галину Мамаеву, она же здесь живёт? – подаю я голос, стараясь не обращать внимания на запах. – Галька? – поднимает удивлённо брови мужик. – Да давно она тут не живёт. Шляется где-то по блатхатам. А вам она зачем? Натворила чего, зараза такая? – А где же тогда её дочь? – замирает у меня всё внутри от отвратительных мыслей. – Какая ещё дочь? – хмурится мужик. – Галина родила ребёночка, девочку. Вы разве не знали? – смотрю на него поражённо. Как можно не знать о таком? – Чего? – мужик явно удивлён. – Зинка, ты слышала? – кричит себе за спину. – Непутёвая твоя брюхатая была, что ли? – А кто ж её знает? – выходит к нам ещё более неряшливого вида женщина. Лицо опухшее, волосы торчат немытыми клоками, взгляд мутный. – А вам-то она на кой сдалась? – выдаёт агрессивно. – Мы с ней в одной палате в роддоме лежали, – поясняю я. – Я переживаю, всё ли хорошо у Гали и ребёнка. – Дура малахольная, что ли? Зачем тебе Галька сдалась? Или, она у тебя подрезала что? Понимаю, что конструктивного диалога не будет, но жить спокойно я теперь точно не смогу. Так и буду представлять, что моя крошечка попала к таким бездушным тварям, для которых водка явно дороже дочери и внучки. – Нет, Галя ничего не украла, и я ничего плохого не хочу, вы мне скажите просто, где её найти? Может телефон её есть, или какой-то другой контакт? – Нет ничего, – агрессивно выдаёт мать. – Я эту непутёвую уже больше года не видела и видеть не хочу! Сгинет, туда ей и дорога! Всё, до свидания! Пытается захлопнуть перед нами дверь, а я понимаю, что если так случиться, то другой информации я никак не получу. – Я вам денег дам! – предлагаю в отчаянии, пытаясь удержать дверь. – Себе оставь, малахольная, – орёт тётка и всё же захлопывает перед нами дверь. Меня берёт досада и злость на этих ужасных людей, и страх душит, что ребёнок попал в такую жуткую среду. Но что я могу сделать? – Пойдём отсюда, – командую я. Выходим на улицу, темнеет и воздух прохладный, но свежий. Втягиваю полной грудью, пытаясь прогнать спёртый смрад квартиры из лёгких. Уже идём к машине, когда слышу вдруг негромкий окрик. Разворачиваюсь, на балконе стоит тот самый мужик, машет мне рукой, воровато оглядываясь на балконную дверь. – Иди сюда, – шипит он. Подхожу ближе, он показывает жестами, чтобы не шумела. – Ты денег хотела дать? – прищуривается. – Да. Если только вы скажете мне то, что я просила. – А много дашь? Достаю из кошелька тысячу рублей. – Маловато будет, – цокает он. – На водку хватит! Так что? – протягиваю деньги. Мужик перегибается через балкон, выхватывает у меня из рук купюру, снова оглядывается на дверь позади себя. – Только между нами, – шипит тихо. – Галька в последнее время тусила у своего хахаля, Кольки Шныря. У него тут, на соседней улице хата есть. От бабки ему досталась. Называет адрес, объясняет, как проехать. – Только я, если что, ничего не говорил, – поднимает руки. – Про ребёнка знать не знаю. – Хорошо, спасибо за информацию, – цежу я. Разворачиваюсь, иду к машине, там меня ждёт Славик. Мне становится снова стыдно перед ним, что тягаю парня по таким ужасным местам. – Прости, что притащила тебя сюда. – Это ничего, – поджимает он губы. – Что ты будешь делать дальше? Поедем по новому адресу? – Мне неудобно просить… – Прекрати! – обрывает уверенно. – Просто садись и поехали. И снова мы в машине ползём по грязи и ухабам. Минут через десять находим нужный дом. На душе у меня такой камень, что не вздохнуть. Слава останавливается перед покосившимся забором. На сей раз это частный дом, но сразу видно, что запущенный. Калитка нараспашку. Но в окнах точно горит свет, и виднеются какие-то силуэты. Дурное предчувствие усиливается, особенно когда в открытую калитку вваливается какая-то нетрезвая парочка подростков. Они громко смеются, в руках у них бутылки чего-то спиртного, на нас вообще не обращают внимания. – Ты точно хочешь туда пойти? – смотрит Слава с сомнением на заросший двор. – Я должна убедиться, – киваю. – Мне кажется, тут нечего делать ребёнку. Не думаю, что эта девчонка принесла бы ребёнка сюда… – Очень на это надеюсь, но я хочу посмотреть. Подожди меня здесь, я быстро. – Нет, одну я тебя не отпущу, давай без геройства. Пойдём, нечего женщине одной там делать. – Слав, мне правда неудобно тебя во всё это втягивать, ты не обязан… – Юль, – обрывает он, – не обязан, но я хочу помочь… Потому что прекрасно понимаю, что там может происходить. У самого детство такое было, – небрежно бросает он то, отчего у меня сжимается сердце. Слава уже торопится выйти, но я ловлю его за рукав. – Твои родители пили? – смотрю на него пытливо. – Да. Меня бабушка вырастила. Так что…, – смотрит на меня таким глубоким взглядом, кажется, хочет сказать что-то важное, но не решается. – Пойдём, короче! – вздыхает тяжело, открывая дверцу. Мы выходим из машины, идём в сторону дома. Поднимаемся по покосившемуся крыльцу. Я рассматриваю небрежно прикрытую входную дверь. Она не заперта. Толкаю её слегка, замираю… Потому что до меня доносится надрывный детский плач… Глава 13. И всё. Дальше я ничего не вижу и не слышу, бросаюсь на звук, потому что этот надрывный плач вынимает из меня всю душу. Такой крохе нельзя так кричать, почему её никто не успокоит, не пожалеет? Она же маленькая, слабенькая. Иду через полутёмную комнату с колотящимся сердцем, на меня никто даже внимания не обращает. Какая-то парочка целуется на старом диване у стены, слышу громкие голоса и смех из соседней комнаты, музыка орёт. Понятно, почему никто ребёнка не слышит. Плач доносится из дальней маленькой спальни. Крадусь туда вдоль стены, стараясь не привлекать внимания. Оглядываюсь, Слава идёт следом. Отдёргиваю штору на входе в комнатку, внутри замирает горячий ком так, что не вздохнуть. Кровать, застеленная старым пледом, а на подушках барахтается самое ценное для меня существо – моя крошка. Вижу, как беспокойно малышка машет ручками, ножками и истошно при этом кричит уже сорванным, хриплым голосом. Бросаюсь к ней, замираю на секунду, рассматривая малютку, пытаясь понять причину крика. Она очевидна. Ребёнок лежит на мокрой одноразовой пелёнке в полном памперсе. – Всё, моя маленькая, не плачь, – подхватываю её на руки, трепетно прижимаю к груди, качаю, успокаиваю и сама выравниваю сбитое дыхание. Это непередаваемое чувство – держать на руках такого дорогого тебе ребёнка. Это ведь в первый раз. В роддоме она лежала в кувезе, и взять на руки полноценно мне её не давали. Малышка начинает кричать тише, всё ещё всхлипывает, но, похоже, уже чувствует, что помощь пришла. Я сжимаю в комок бушующие эмоции и занимаюсь ребёнком. Быстро снимаю с малышки мокрые вещи, грязный памперс, вытираю попку найденными влажными салфетками. Конечно, на коже раздражение. Вот как так можно? Хочется наорать на эту непутёвую мать и заставить её саму полежать пару часов в мокрых грязных вещах. Вот где её носит и зачем она забирала ребёнка, если такое к нему отношение? Внутри кипит гнев и желание найти прямо сейчас эту кукушку и оттягать её за волосы. Но для начала нужно одеть ребёнка. Осматриваюсь кругом, замечаю пакет с детскими вещами. Перебираю их, горько усмехаясь. Большинство мне знакомы, потому что это вещи, которые я же и передавала в роддом. Ещё здесь памперсы, салфетки, масло, присыпка. Нахожу чистенькое боди, меняю малютке памперс, протираю складочки детским маслом. Сердце при этом рвётся и ликует одновременно. Внутри меня происходит такое, что словами это сложно описать. Но я понимаю одно, эту крошку из рук я больше не выпущу, даже если придётся драться с её непутёвой мамашей и всеми её неадекватными дружками. – Маленькая моя, крошечка, – прижимаю малышку к груди, зарываясь носом в пушок на макушке, вдыхаю бесподобный детский запах, и внутри разливается тепло. – Не плачь, малышка, я тебя никому не отдам. Всё у тебя будет хорошо, я тебе обещаю. Успокаиваю ребёнка, а сама успокоиться не могу, слёзы текут ручьями, потому что понимаю – не будет просто. И забрать втихую малютку – это дурное решение. Не смогу я так помочь ей, только себя подставлю. Но и оставить ребёнка в этом непроходимом ужасе я просто не смогу. Смотрю на мою драгоценную крошечку. Она забавно причмокивает губешками, как будто пытается поймать грудь. А потом снова начинает плакать. Господи, неужели она ещё и голодная? Ни бутылочки, ни смеси рядом не вижу. Даже водички нет. Сердце сжимается от боли, возмущения и… безысходности. Вот как могли отдать ребёнка в такие условия? Почему не проверили? Почему допустили? Что же кругом за сволочи такие бездушные? И что делать мне сейчас? Может, вызвать полицию или органы опеки? Да, так и нужно поступить. Оглядываюсь, понимаю, что сумку оставила в машине Славы. Ох, а где же Слава? Я совсем о нём забыла. Выглядываю из комнаты, Славик стоит рядом, видимо, охраняя наш покой. – Ну что там? – смотрит на меня с беспокойством. – Ребёнок тут. Я её переодела, но она голодная, а накормить мне её нечем. Я хочу забрать её отсюда, – всхлипываю, крепче прижимая к себе малышку. – Юль, но ты же понимаешь… – Я всё понимаю, – вскрикиваю в отчаянии. – Всё понимаю, – добавляю сорванным шёпотом. – Но как я её тут оставлю. Она же просто погибнет… Зажмуриваюсь в отчаянии, вдруг слышу какой-то посторонний звук. Открываю глаза, застываю в ужасе. Передо мной, пьяно покачиваясь, стоит Галина с ножом в руке. – Положи ребёнка на место, или я тебя прирежу! – шипит она. Глава 14. – Галя, успокойся, – стараюсь говорить ровным тоном, чтобы не спровоцировать её ещё больше. – Я не хочу тебе зла, опусти нож. Прижимаю малышку крепче к груди, пытаясь защитить и успокоить. – Ты зачем припёрлась? – выплёвывает Галина. – Я помочь хотела, Галь. Не нервничай, – понимаю, что эту агрессию нужно погасить любым способом. Потому что иначе эта неадекватная может навредить малышке. – Чем помочь? – прищуривается Галя. – Малую себе забрать? Думаешь, я не знаю, что ты там мутила? – Но ведь ты отказалась от дочки? Сама кричала мне в больнице:”Забирай”. Помнишь? – Я не в себе была, – расслабляет вдруг Галина плечи, убирая нож. – Потом одумалась, решила, что воспитаем. – Так а чего же ты её бросила одну? Она мокрая, голодная, плачет. – Ну так уж и бросила, – усмехается. – Я тут. Ну, посидели мы с ребятами немного, подумаешь. Накормлю. Вижу, что резать меня Галя уже не собирается, оглядываюсь на Славика, он стоит с огромными глазами, в напряжённой позе, похоже, в любой момент готов броситься меня защищать. – Давай, я помогу, – предлагаю осторожно. – Где смесь, скажи, я наведу. – Нет уж. Сама разберусь. Уходи! А ребёнка мне отдай. Тянет руки, а не могу свои разжать. Как я отдам, оторву от сердца мою драгоценную крошку? – Галя, скажи честно, зачем она тебе? Ты ведь не справишься. Помнишь, ты мне говорила, что отказываешься потому, что хочешь лучшей жизни для дочери. Отдай её мне, – мой голос начинает дрожать, но я не могу скрыть рвущих мою душу чувств. – Я буду любить, её как родную. Уже люблю. Я ей всё дам, здоровье, образование, тепло, заботу. Галя, я тебя умоляю. Она ведь пропадёт с тобой, – всхлипываю, прижимая ребёнка всё крепче. Пытаюсь поймать её взгляд, но Галя на меня не смотрит, отвернулась к стене. Чем её пронять? – Галь, а давай я тебе заплачу, – выговариваю последний аргумент. Галя бросает на меня мутный взгляд из-под бровей. – Сколько? – усмехается. – А сколько ты хочешь? – Я много хочу. Дашь? – скалится в ответ. – Отдам всё, что есть, – киваю. – А что у тебя есть-то? А мне за девчонку уже два мульта предложили. – Что? – смысл этих слов плохо доходит до меня. – Что ты сказала? – Что слышала. Правильно всё ты поняла, на хрен бы мне сдалась такая обуза. Но тут мне поступило интересное предложение, – улыбается цинично. – Га-л-ля, – дрожит у меня подбородок, – ты в своём уме? Ты её ч-что? Продать решила? – А что? Заграницей детей не хватает, не хотят пиндосы сами рожать, им проще купить себе ляльку. Весь ужас открывшейся правды никак не укладывается у меня в голове. – Не смотри на меня так, – ухмыляется Галина. – Я говорила, что хочу лучшей жизни ребёнку, и она у неё будет. – Галя, – шепчу в ужасе, – но ты же не знаешь, что там за люди. А если они что-то плохое сделают с малюткой? Если… господи, а если её на органы пустят? – выдаю самый ужасный, но вполне вероятный вариант. – Не пустят. Мне обещали, – как-то не слишком уверенно отвечает Галя. – Послушай, – беру её за руку, она выдёргивает ладонь из моих пальцев, но я хватаю вновь. – Галь, я дам тебе эти деньги, клянусь, только не отдавай ребёнка непонятно кому, пожалуйста. – Откуда у тебя? – усмехается Галя. – Я найду, обещаю. Но если ты отдашь её мне, то ребёнок точно будет в любящих, надёжных руках. Ты ведь не зверь, ты же не хочешь зла дочке? Галя задумывается на секунду. Тут голос подаёт Славик. – Юль, да что ты перед ней бисер мечешь. Мы сейчас ментов вызовем и органы опеки, и они ребёнка сами заберут. Бросаю на Славу злой взгляд. Вот зачем он сейчас встрял. Но Галя реагирует неожиданно. Она начинает смеяться. – А ты думаешь, такие дела решаются без их одобрения? Они тоже “в доле”. Поэтому не могу я отдать тебе ребёнка, – разводит руками. – Господи, но ведь можно же что-то придумать, Галь? Пожалуйста, – смотрю на неё с отчаянием, наши взгляды схлёстываются, я молю мысленно, чтобы сейчас взяло вверх то светлое, что ещё осталось в этой несчастной по сути девочке. – Давай так, – кривится она. – Если принесёшь мне деньги быстро, отдам ребёнка тебе. Но проблемы с опекой решай сама. Я дам тебе телефон той тётки, которая мне разрешение дала. Предложишь ей тоже денег, думаю, она согласится. Найдёт пиндосам другого ребёнка, а тебе Маруську отдаст. – Ты её Машенькой назвала? – трепещет у меня внутри. Не ошиблась я, есть ещё остатки человеческого в этой непутёвой мамаше. – Да, – улыбается слабо Галя. – Как бабушку мою. Была бы живая она, может, и у меня всё по-другому сложилось… А сейчас уходи! – снова ожесточается её взгляд. – Но Галя, как я оставлю её тут? – Не переживай. Нормально всё будет. Егор, разгоняй всех к чёртовой матери! Быстро! – орёт она. Идёт в ту комнату, где сидела шумная компания, начинает всех выпроваживать. А ещё приносит назад в руках бутылочку со смесью. – На, корми, – протягивает мне. – Десять минут тебе, пока я гостей провожаю. И без глупостей, иначе я передумаю, и уже завтра ты ребёнка не найдёшь! *** Не помню точно, как уходила оттуда. Машеньку отдавала, как кусок от сердца отрывала. Практически на коленях умоляла Галину заботиться о ребёнке, пока всё не решится. Она обещала. Конечно, веры ей нет, и инстинкты кричали, что нужно хватать ребёнка и бежать, но разум победил. Я понимала, что в данный момент нет у меня достаточных козырей. Если Галина не соврала, то не помогут мне прямо сейчас ни органы опеки, ни полиция. Полиция… сердце сжимается от жуткого предположения. А что, если Дан тоже замешан? Что если они на пару с Еленой все устроили? От этой мысли всё внутри покрывается толстой коркой льда. Господи, как же страшно жить. Получается, ещё вчера родной человек, сегодня может вот так безжалостно втыкать ножи в спину и проворачивать их с изощрённой жестокостью? Зачем это ему, я не понимаю. Ну, сказал бы как есть: люблю другую, хочу быть с ней. Я бы отпустила. Зачем же вот так? Смотрю в темноту, понимаю, что мы стоим. Никуда не едем. Медленно поворачиваюсь к своему спутнику, который так неожиданно сегодня мне помог. – Слав, – выдавливаю кое-как. – Ты немного успокоилась? – смотрит с беспокойством. Сразу, как только мы отъехали от Галины, у меня случилась истерика. И Слава меня успокаивал. Как так получилось, что совершенно посторонний человек так проникся моими проблемами, я не знаю. Зачем ему это, я тоже не понимаю. Молодой ведь парень. Ему бы девочку хорошую, молоденькую, без страшного багажа прошлого и настоящего. Чувств светлых, влюблённости, а не поломанную жизнью женщину, искалеченную предательством и потерей. Ответов на эти вопросы у меня нет. Но сейчас этот мальчик для меня оказался спасительной ниточкой, которая не позволяет полностью сойти с ума. – Спасибо тебе, что не бросил, – шепчу хрипло. – Не благодари, я бы не смог, – выдыхает шумно. – Я там как будто в своё детство окунулся, – кривится. И глаза у него такие грустные… – Прости, что потянула тебя. – Я рад, что был с тобой. Ты такая… нереальная, – говорит и смотрит восхищённо. – О чём ты, глупый мальчик, – вымученно смеюсь. – Не выдумывай, – качаю головой. – Это не глупости. Ты добрая и честная. А это большая редкость сейчас. – Ну, пусть будет так. Отвези меня домой. – Ты не сказала мне адрес, – разводит он руками. Оглядываюсь. Да, мы стоим на въезде в наш микрорайон. Называю адрес. Здесь совсем близко. Доезжаем мы быстро. – Спасибо тебе за всё. Чем я могу тебя отблагодарить? – смотрю с теплом на Славу. – Дай свой номер телефона и согласись сходить со мной на свидание, – одаривает он меня лучезарной улыбкой. – Слава, – улыбаюсь я, – ну какое мне сейчас свидание. Ты же видишь, что происходит в моей жизни. – Вижу. И хочу помочь чем смогу. – Я не знаю, чем можно помочь. Я сама пока в полной растерянности. – Ты правда хочешь отдать деньги этой наркоманке? – Если бы они у меня были, я бы отдала. У меня есть квартира, которая досталась мне от матери, но быстро продать её, наверное, не получится. – Не получится, – кивает он. – Но если есть хорошие друзья, то можно попробовать. – А у тебя такие есть? – загораются мои глаза надеждой. – Есть, – кивает Слава. – Я завтра всё узнаю и тебе позвоню. Давай номер. В обед встретимся в кафе, там всё и расскажу. – И это будет свидание? – смотрю на него с неверием. – Это тебе решать. Но я точно буду с букетом. Пожалуй, ромашек. Мне кажется, они тебе больше всего подходят. – Ой, Слава, – качаю я головой, но уже не спорю. Мне сейчас точно не до этого. Диктую ему свой номер, собираюсь покинуть салон, но Слава ловит меня за руку. – Стой. – Что-то ещё, – поворачиваюсь к нему. – Да, – смотрит на меня так пронзительно. А потом резко притягивает к себе и накрывает губы поцелуем… Это так неожиданно, так смущающе и как-то… неправильно. Нет, я не чувствую трепета и восторга от поцелуя со Славой, просто отмечаю про себя, что целуется он хорошо, умело, но … мне странно… я не знаю, как реагировать… Разобраться в своих чувствах я не успеваю, потому что в следующую секунду резко открывается дверь со стороны водителя, парень отрывается от меня, удивлённо оглядывается на нарушителя нашего уединения, а дальше… Дальше начинается какой-то треш. Я даже не успеваю понять, что это и почему, всё вертится, как в калейдоскопе. Славу, как щенка за шкирку буквально вырывает на улицу мощная мужская рука, как в дурном сне перед глазами на секунду встаёт перекошенное яростью лицо Дана, крики, мат, и глухие звуки ударов… Монотонные, и ужасные… Ещё и ещё… Всё как в замедленной съёмке. Сердце подскакивает в горло и, кажется, перекрывает дыхание. Я бросаюсь к ним. Застываю на секунду в панике от увиденной картинки. Слава лежит на земле, беспомощно прикрывая голову руками, а Дан остервенело лупит его кулаками. Знаю, этот кадр добавится к моим кошмарам. Дан не в себе, я его таким не помню, глаза стеклянные, лицо перекошено взрывными эмоциями, и он просто убивает парня. Тот даже не сопротивляется, куда ему против Дана. А я каждый этот удар как будто на себе ощущаю и не понимаю, поздно уже или ещё могу спасти этого доброго мальчика. – Остановись! Прекрати! – бросаюсь Дану на плечи, но он как будто оглох. Отбрасывает меня, как пушинку, я откатываюсь на грязную землю, но снова встаю. – Дан, пожалуйста! – прошу я. – Дан!Что ты делаешь? Ты же убьёшь его! Он ни в чём не виноват! Дан! – кричу изо всех сил, снова бросаюсь к нему, но он снова меня отбрасывает. Поворачивается ко мне. – Дан…, – отползаю от него в ужасе, потому что на меня сейчас идёт раненый, опасный зверь. Меня сносит его агрессией как взрывной волной. Кто этот человек, я его вообще не знаю. – Не виноват он?! – рычит Дан, руки у него в крови, сжимает с дикой силой кулаки и зубы, и мне кажется, что он сейчас бросится на меня. – А кто виноват?! Ты?! Идёт на меня, в глазах полыхает такой гнев, какого я ещё никогда не видела. – Дан, что с тобой? – дрожит мой голос. Меня сковывает изнутри страхом, дыхание перехватывает, а он всё идёт на меня и идёт… – Что со мной? – рычит снова. – Ты в своём уме, Юля? Ты где шлялась? Говори! – Я… я…, – от пережитого стресса слова никак не получается произнести, зубы стучат, руки не слушаются. – Что “я”?! Скажи! – хватает меня за грудки, кричит отчаянно в самое лицо. – Я ищу тебя целый день! Я с ног сбился, я всех на уши поднял! Менты, скорая, морг! Ты, б….ь, знаешь, что я сейчас на опознание ездил? – на каждом слове встряхивает меня так, что зубы стучат, и мне всё страшнее и страшнее… – Я труп видел! Страшный, изуродованный! Думал, твой, Юля, мать твою, труп! С моста сиганула дура какая-то на проезжую часть! Я думал, это ты! Я, бл…. , похоронил тебя уже, ты понимаешь?! А ты с щенком каким-то зажимаешься! Ты в своём уме вообще? – трясёт меня как тряпичную куклу. И также резко отпускает меня, отталкивает, отворачивается. Дышит как загнанный зверь, а я вдруг чувствую прилив сил, когда вспоминаю Елену и всё, что она мне наговорила. Встаю на ноги. – Я в своём уме, – ору на него в ответ. – Пока ещё! Пока тебе и твоей любовнице ещё не удалось меня с ума свести окончательно! Вали к ней и ей истерики устраивай! А меня оставь в покое! – Чего? – поворачивается поражённо Дан. – Вот так, да? То есть мне ты не поверила, ничего не спросила, сразу пошла, сняла какого-то альфонса мне назло? Трахнулась уже с ним? Понравилось? – орёт он. – Отвали от меня, – шиплю на него. – Елене своей предъявляй! А про меня забудь! А этот мальчик…, – бросаюсь к Славе, падаю перед ним на колени, глажу его разбитое лицо, – он намного добрее и чище тебя! Он на моей стороне, он мне помог, пока ты “выполнял задания” своей “начальницы”. – Вот так, да? – зло прищуривается Дан. – Чище, значит, и добрее? Оставить тебя в покое? А вот хрен ты угадала, дорогая! – цедит он. – Нужен он тебе, да? – Да! А тебя я ненавижу, понял? Ненавижу! – А может, тогда решим всё прямо здесь и сейчас? Внутри у меня всё холодеет, потому что Дан достаёт свой табельный пистолет, передёргивает затвор и… Глава 15. Время как-то резко замедляется, растягивается. Мы как будто вне реальности. Я вижу только больные невменяемые глаза мужа, а ещё – ствол пистолета. Я понимаю, что он несёт смерть, и сейчас Дан, как в рулетке, покажет этим стволом, кому из нас следует умереть. Мелькает мысль, что будет здорово, если это буду я. Хочу к моей малышке скорее. Но тут же вспоминаю про Машеньку. Что тогда будет с ней? А если Дан убьёт Славу? Парень не заслужил. Но пистолет, описав широкий круг, утыкается в висок самого Дана. – Скажи, Юль, тебе легче будет, если меня не станет? – рычит он каким-то надтреснутым голосом. – Не говори ерунду, – хриплю я. – Но ты ведь уже меня списала со счетов? – горько усмехается. – А я устал, – падает вдруг на колени Дан. – Я чертовски устал, Юль. Задолбало меня всё. И вы все! Что-то я не вывожу ни хрена. Хочу уйти, – его пальцы белеют на курке, но мне отчего-то не страшно. Видимо, я уже дошла до предела. – Я тоже хочу уйти, – усмехаюсь тяжело. – Но не могу себе позволить. Меня ещё здесь кое-что держит, – вспоминаю Машеньку и моё обещание ей, что заберу её из того ада, где малышка оказалась по вине продажных взрослых. – А меня уже, видимо, никто не держит, – горько усмехается Дан, но опускает пистолет. – Но как-то это и правда погано, уходить вот так, – болезненно кривится. – Но сегодня мы точно дошли до края. Не делай так больше, Юль. Иначе это плохо закончится. Меня трясёт, я обнимаю себя беспомощно за плечи, но тут тишину ночи вдруг разрывает вой сирен. Во двор к нам влетает полицейская машина, а следом за ней скорая. К нам бегут люди в форме, они заламывают Дану руки, выбивают оружие, укладывают его лицом в землю. Он не сопротивляется, позволяет себя скрутить и увести в полицейскую машину. А меня трясёт всё сильнее. Закончится этот день или нет? К Славе спешат медики, осматривают его. Ко мне тоже подходит врач, спрашивает, не пострадала ли я. А я уже и сама не знаю. Мне хочется кричать от боли, но внешних повреждений нет, это внутри у меня всё разворочено и пульсирует так, как будто меня долго и монотонно били ногами. Но я, конечно, уверяю, что со мной всё в порядке, прошу позаботиться о Славе, мне задают какие-то вопросы про него, а я ведь ничего не знаю, кроме имени. Подхожу ближе, вижу, как Славу приводит в чувства женщина-медик. Ему подносят нашатырь, он морщится, стонет, но открывает мутные глаза, пытается встать. Ему не позволяют, перекладывают на носилки, грузят в машину скорой помощи. И вот мы едем в отделение. Слава уже пришёл в себя, и я снова прошу у него прощения за то, что он пострадал из-за меня. Парень не отвечает, только улыбается, смотрит с тёплом в глаза и сжимает мою руку. Господи, откуда ты взялся такой? В больнице Славе делают рентген, это удивительно, но переломов нет, только гематомы и ссадины. Парню предлагают госпитализацию, но он категорически отказывается. Я пытаюсь спорить, но парень и слушать не хочет. – Нет, всё нормально, поверь, – усмехается разбитыми губами. – Не первый раз получаю по роже, переживу, не драматизируй. – Слав, – хмурюсь я. – Вот как только увидел тебя, сразу понял, что легко ты мне не достанешься, – шутит, видимо. – Поехали ко мне, поработаешь медсестрой, – подмигивает. – Дурак ты, Слав, – качаю головой с улыбкой. – Молодой, безмозглый дурак. – Ага, теперь и вовсе отбитый. Тебя хоть твой шизанутый муж не тронул? – темнеет его взгляд. – Нет. – Это ты прости меня, что не защитил. Как-то неожиданно всё получилось. – Молчи. Даже не хочу обсуждать это. И спорить у меня сил нет. Раз ты не хочешь оставаться в больнице, значит, я должна довезти тебя до дома. Поехали. Мы едем на такси к Славе домой. От одного этого факта у меня сосёт под ложечкой. Я еду к чужому мужчине. Если бы ещё вчера кто-то сказал, что так будет, я бы ни за что не поверила… А теперь… Парадокс, но за неполный день этот мальчик стал мне ближе, чем муж, с которым я прожила столько лет вместе… Такое ощущение, что кто-то перевернул шахматную доску и спутал все фигуры. Теперь мне совершенно непонятно, кто друг, кто враг и самое главное, что делать дальше. Квартирка у Славы небольшая. Съёмная студия на десятом этаже в новостройке. – Надеюсь, ты не испугаешься моего холостяцкого бардака, – пропускает он меня вперёд. – Знаешь, после сегодняшнего посещения наркоманского притона меня такими мелочами уже точно не напугать. – Да уж, денёк нервный выдался, – усмехается парень. – У меня уже давно, что ни день, то праздник. Только тебе-то это зачем, а Слав? – ловлю его взгляд. Ох, досталось ему хорошо, один глаз начинает заплывать, губа разбита, на щеке тоже ссадина, и рёбра ушибленные он прикрывает рукой, но не жалуется. Наоборот, старается показать, что всё в порядке. – А я к лёгкой и спокойной жизни тоже не привык. Проходи, пойдём чай пить. – Нет, Слав, я поеду. А ты ложись, отдыхай. Лекарство выпить не забудь. – Ну уж нет, – становится он серьёзным. – Я тебя никуда не отпущу. А если твой припадочный опять появится? – Его в полицию забрали. До утра точно не отпустят. – Уверена? – прищуривается Слава. – Он же сам мент, ты говорила. А значит, отмажется только так. – И что ты предлагаешь? – горько усмехаюсь. – Оставайся у меня до утра, – делает шаг ко мне, берёт за руку, и я теряюсь… – Слав, не надо…, – отступаю на шаг. – Я предлагаю тебе всего лишь ночлег, – улыбается парень. – Что-то большее я сегодня не потяну, да и секс на первом свидании, это же не про тебя? – У меня так давно не было свиданий, что я даже не знаю, что тебе ответить, – усмехаюсь. – Завтра. Завтра у нас будет свидание и после него…, – подмигивает мне. – Тогда до завтра. Но на многое не рассчитывай. И сейчас я всё же домой. Мне нужно переодеться и успокоиться, а тебе выспаться. Спокойной ночи. До дома я еле-еле доползаю. Организм и нервная система явно перегружены. Из последних сил принимаю душ и падаю в постель. Но уснуть ещё долго не могу. А когда всё же удаётся, во сне меня преследует отвратительный коктейль из картинок сегодняшнего дня. Елена, Галина, Дан, Слава, Машенька. Все они меняются местами, и вот уже Елена пытается отобрать у меня ребёнка, а Галина обнимается со Славой, а потом Дан с перекошенным лицом идёт на меня, в руках у него пистолет… Раздаётся выстрел, вокруг кровь, я вся покрыта ею, а где-то рядом слышится истошный детский плач. Кричу в ужасе изо всех сил, подскакиваю в кровати… Боже… Это все сон… Но мне так страшно внутри, так пусто, так одиноко… До утра больше не могу уснуть. Медленно пью чай, хожу по квартире, как привидение. Всё думаю-думаю-думаю… Но вчерашний ком событий оказался таким стремительным и шокирующим, что я даже не знаю, как успокоиться и определить своё отношение ко всем фактам по отдельности. Понимаю, я просто в каком-то оглушающем шоке. Вспоминаю Елену и Дана. В груди начинает колоть. Она сказала, что он меня жалеет. Поэтому искал? И где, интересно, Дан сейчас? За решёткой? Или у Елены? Наверное, после всего мне должно быть всё равно, где он и с кем. Но это не так. Вчера я словила его разрушающие эмоции, мы все сдетонировали, и от этого взрыва нас отбросило ещё дальше друг от друга. Как Дан сказал? Мы дошли до края? Похоже на то. И чем дальше, тем больше мы будем убивать друг друга. Если Елена не соврала, и у них давние отношения, я отпущу Дана. Чтобы он больше не боялся за меня, не чувствовал ответственности, не переживал. Сейчас всё немного уляжется, и нам нужно будет поговорить. Повторения вчерашнего я точно не хочу… Как мы дошли до такого? Но сейчас главное другое. Мне нужно спасти ребёнка. Я не смогу жить спокойно, если Галина отдаст девочку неизвестно куда. Нужно найти деньги, отдать Галине, забрать ребёнка. А потом решать проблемы дальше. Их будет много, я понимаю, и с опекой, и ещё бог знает с кем. Я не знаю, как всё разрулить, но пока малышка в опасности в этом бардаке с непутёвой матерью, я ни о чём другом думать не могу. Ближе к обеду решаюсь всё же позвонить Дану. Я должна знать хотя бы где он. Телефон его оказывается недоступен. Что это значит? Он ещё в полиции в качестве задержанного? Но если я пойду туда, то нарвусь опять на его любовницу. Думаю, она не оставит Дана в беде и вытащит его, а скорее всего, уже вытащила. От Славы приходит сообщение, он напоминает о нашей встрече. В конце куча сердечек и цветочков. Улыбаюсь невольно. Милый светлый мальчик. Не знаю, на что он надеется, дать ему мне совершенно нечего, но и помощи кроме него пока попросить не у кого. Поэтому… собираюсь на “свидание”. Долго думаю, что же надеть. Я не хочу наряжаться, но и идти на встречу с парнем в джинсах как-то не хочется. В итоге останавливаю выбор на брючном костюме. Он строгий, но мне идёт. Подкрашиваю слегка ресницы, губы трогаю блеском. Смотрю на себя в зеркало. Всё равно бледная, глаза тусклые. Но хотя бы не похожа на героиню фильма ужасов. В кафе немного опаздываю. А когда подхожу, Слава уже ждёт у входа. В руках крупная ромашка. – Привет, – улыбается. Смотрю на него с беспокойством. – Знаю, знаю, – закатывает глаза, – я красавчик. Да уж, под глазом синяк, скула припухшая, бровь заклеена. – Ты красавчик, – киваю я. Вручает мне ромашку. – Это всё, что осталось от букета. На остальных я гадал: любит-не-любит, и все цветы были единогласны. – О, спасибо. И что же они сказали? – нюхаю цветок, с улыбкой глядя на парня. – Полюбит, – уверенно кивает Слава. – Пойдём? – подставляет локоть. Беру его за руку, вижу, что двигается он не так легко, как ему хотелось бы. Ещё бы. Вчера я думала, что он вообще не встанет. В кафе мы занимаем столик у окна, нам приносят кофе и пирожные. Слава мастер развлечь интересными историями. Ловлю себя на том, как с ним легко общаться. И я снова улыбаюсь… Но воспоминания о вчерашнем всё равно настойчиво стучатся. – Слав, – становлюсь серьёзной. – Я всё узнал, – тут же понимает он. – Мой друг – риелтор. Его номер телефона я тебе скину, ты ему позвонишь, и чем сможет, он поможет. – Спасибо тебе. А можно, я прямо сейчас позвоню? – Конечно. С риелтором мы договариваемся встретиться через час на адресе квартиры, которую я хочу продать. Ключи у меня с собой. – Я тебя отвезу, – сообщает Слава. – Машину я забрал, с ней всё в порядке. – Слав, не стоит. Я сама. – Нет. Мне всё равно сегодня заняться нечем. У меня больничный. Так что без вариантов. Едем вместе. Риелтором оказывается такой же улыбчивый парень, Егор, чуть постарше Славы. Он осматривает квартиру, мы оговариваем условия и цену. – Как быстро её можно продать? – спрашиваю с надеждой. – За хорошую цену быстро не получится, но вот если прилично уступить… – Я согласна. И мне нужны наличные как можно скорее. – Есть у меня одна пара, которая искала квартиру в этом районе, – говорит задумчиво Егор. – Правда, они хотели однокомнатную, а тут двушка. – Сколько они готовы дать? – Я узнаю у них и перезвоню. – Отлично буду ждать звонка. Выходим на улицу, у меня вибрирует телефон. Номер незнакомый. Отвечаю. – Привет, Юля, – узнаю голос Галины. Сердце замирает внутри от беспокойства... – Галя, что-то случилось? – спрашиваю нервно. А сама уже понимаю, что да, потому что голоса Галины я больше не слышу, его заглушает надрывный детский плач, от которого у меня кровь бьёт в голову и сердце, кажется, разорвётся сейчас. – Галя! – кричу в трубку. – Что случилось? Галя! Наконец, крик становится немного тише, как будто Галя отошла дальше и закрыла дверь. – Не ори! – рявкает недовольно. – И так голова раскалывается, – язык у неё пьяно заплетается, от этого мои нервы натягиваются ещё сильнее, я уже готова бежать, лететь, только бы успокоить и спасти малышку. – Галя, почему она так плачет? – в моём голосе слышна паника. – Неважно! Короче, нужна тебе лялька? – пьяно спрашивает Галина. – Конечно! Галя, я сейчас приеду, пожалуйста… – Тихо! – обрывает меня. – Тебе лялька нужна, а мне деньги! Срочно! Поняла?! – Галя, я найду, я ищу, – хватаюсь за голову. – Мне нужно время… – Нет у тебя времени! У меня тут кое-что случилось… Короче, деньги мне нужны сейчас! Поняла? Сейчас! Сегодня! А лучше вчера! – орёт в трубку так, что у меня звенеть начинает в ухе. – Галя, но как же… Я же не успею…, – чёрная паника захлёстывает меня как цунами. – Галя! – По … мне! Достало всё! – что-то гремит, бьётся. Понимаю, что Галя вообще не в адеквате. – И орущая эта коза достала, и жизнь эта достала! – звук разбитого стекла и снова плач ребёнка слышно громче. – Галя, Галечка, успокойся, я сейчас приеду, я её успокою, и тебя, и деньги найду, я обещаю, пожалуйста, – всхлипываю я. – Нет, не смей приезжать! Деньги ищи! Время тебе до утра! Не найдёшь, утром отдам малую тем… другим… Всё, короче! Чао! Отключается, а я в шоке сползаю на лавку, прижимаю руку к дрожащим губам, дышу через раз… – Юля, что случилось? – приседает передо мной Славик, с беспокойством заглядывает в глаза. – Где твой друг? – вскакиваю резко. – Пусть срочно звонит своим клиентам, я согласна на любую сумму, только чтобы быстро! Пожалуйста, – слёзы льются из глаз. – Пожалуйста, Слав, пожалуйста, – рыдания рвутся наружу, я глушу их, потому что прекрасно понимаю, что не к месту это всё. – Тише, тише, Юль, – прижимает меня к груди. – Успокойся, сейчас что-нибудь придумаем. Тише, – поглаживает меня по спине, – тише. *** Меня трясёт, я сижу, обняв себя за плечи, пока Слава разговаривает по телефону с Егором. В голове стоит плач моей малышки, и больше я не могу думать ни о чём другом. Господи! Господи! Только бы с ней ничего не случилось. Господи, пожалуйста. Только бы успеть, только бы… – Юль, – подходит Славик. – Что? – вскидываю на него взгляд, полный надежды. – Покупатели согласны. Два миллиона. – Слава богу, – благодарно смотрю в небо. – И что теперь делать мне? – Нужны документы на квартиру, Егор всё подготовит, и будем оформлять сделку. – Да, документы, – вскакиваю я. – Ты меня подвезёшь? – Конечно, поехали. А дальше всё происходит очень оперативно, за что я безумно благодарна ребятам. Они оба такие вежливые, внимательные, успокаивают меня, поддерживают. Водят по кабинетам, показывают, где подписать, объясняют, что делать и как. А я как в тумане, никак успокоиться не могу. У меня в голове всё пульсирует, руки дрожат, в горле так и стоит ком. Картинка иногда плывёт перед глазами, наверное, что-то с давлением, но я держусь, я должна выстоять, и если всё получится, то уже сегодня я смогу взять мою крошку на руки, прижать к сердцу и больше не отпускать. Эта мысль настолько желанна, что ни о чём другом я думать не могу, но меня постоянно преследует чувство, что я не успеваю, всё делаю медленно или неправильно, поэтому я молю Бога, только чтобы всё это побыстрее закончилось, и малышка была жива и здорова… Время близится к вечеру, и мы, наконец, оформляем сделку, молодая пара – наши покупатели, очень счастливы. Девушка такая улыбчивая, красивая, и парень молодой, серьёзный. Чем-то они напоминают нас с Даней сразу после свадьбы. Надеюсь, они будут счастливы в маминой квартире. Они задают мне какие-то вопросы про соседей, вещи, я отвечаю что-то на автомате, но полноценно в эти проблемы погрузиться не могу. Думаю только о том, как скорее всё это закончить, получить деньги и рвануть к Гале. Машенька, крошка моя, держись, немного осталось, пожалуйста. Наконец, я получаю деньги. Их нам выдают в банке, где пара снимает их со счёта. Ещё немного бюрократии, и вот, мы свободны! Деньги у меня в руках! Я прижимаю к груди свою объёмную сумку с деньгами, как нечто самое дорогое, потому что понимаю, взамен я именно то самое бесценное и получу. Благодарю сердечно Егора, он уезжает на своей машине, а мы со Славой садимся в его автомобиль. – Куда теперь? – спрашивает парень. – К Галине. Поехали скорее. – Поехали. По мере приближения к дому Галины меня трясёт всё сильнее от нетерпения. Мне так страшно, что мы опоздали, что с Машенькой всё же что-то случилось, или ещё куча “но”, которые преследуют меня. И вот мы на месте. Выскакиваю на улицу, бегу в расшатанную калитку. Какая-то зловещая тишина кругом. Забегаю на крыльцо, дёргаю дверь, но она закрыта. Света нет. Значит, в доме пусто. Сердце падает в глухую яму. Где они, неужели я опоздала? Дрожащей рукой достаю телефон, набираю номер, с которого звонила мне Галя. Трубку долго никто не берёт, потом всё же раздаётся недовольное: – Алло… – Галя! Галя, ты где? – А, эт ты… – пьяный голос. – Галя, где ребёнок? – Со мной. Спит. – Галь, я деньги привезла. Сейчас подъеду, скажи адрес, где ты? – Не скажу. Жди. Сама сейчас приду. Связь обрывается. Господи, да закончится этот кошмар когда-нибудь, или нет? – Придёт? – спрашивает Слава, который всё это время стоял рядом. – Сказала, придёт. Господи, как она придёт? Она же там невменяемая, Слав. Начинает накрапывать мерзкий холодный дождь. – Пойдём в машину, – уводит меня парень. – Пойдём, а то промокнешь. Всё будет хорошо, успокойся. Усаживает меня в машину, лезет в бардачок, достаёт оттуда какую-то бутылочку. – Выпей, – протягивает мне. – Ч-что это, – трясёт меня от нервов и холода. – Коньяк. Согреешься и немного успокоишься. Беру бутылочку, руки дрожат, отпиваю глоток, огненная жидкость обжигает внутренности. Начинаю кашлять. Но внутри и правда согревается. Выждав пару минут, делаю ещё глоток. Да, дрожь проходит. Чувствую лёгкое головокружение, онемение, накатывает слабость… – Что со мной? – опадаю на кресле, изо всех сил пытаюсь поднять ставшие вдруг свинцовыми веки… – Всё хорошо, – улыбается Слава. – Я же говорил, всё будет хорошо… Глаза закрываются… – Но не уточнял, у кого именно…, – слышу последнюю фразу, и меня вырубает… Глава 16. Очень хочу открыть глаза и не могу… Мне холодно и мокро… Но я точно помню, что должна сделать очень важную вещь… Что-то, от чего зависит моя жизнь, и не только моя… Плаваю к липкой удушливой темноте и никак не могу вынырнуть из дурмана. Мне кажется, меня кто-то зовёт… где-то очень далеко слышу своё имя… И как будто воздух вздрагивает вокруг, но тело моё настолько онемевшее, чужое, что среагировать не получается. Я как будто куда-то плыву, чьё-то тяжёлое дыхание, шаги, стук, журчание воды. – А-а-а! – резко прихожу в себя оттого, что на меня льётся что-то ледяное. И это так остро жалит тело, лицо, шею. Распахиваю глаза, паникую, пытаюсь избежать неприятных ощущений, оттолкнуть того, кто брызгает на меня воду, но руки не слушаются. – Юля! Юлечка! – хлопает меня по щекам Дан, добавляя боли моей и без того раскалывающейся голове. – О боже, Дан! Не трогай меня! – Так, заговорила, уже хорошо. На меня смотри! – рявкает он. – Дан, чего тебе от меня нужно? – всхлипываю, обнимаю себя руками, пытаясь согреться. – Мне холодно, – стучу зубами. – Холодно, это не самое страшное. Это даже хорошо, – отвечает убеждённо. Стягивает с меня мокрые вещи. Брюки, блузку, принимается за бельё. – Что ты делаешь? Не трогай меня, – пытаюсь увернуться, прикрыться. – Ба, а ты что это, стесняться надумала? – зло усмехается. Оглядываюсь заторможено, понимаю, что мы дома, в нашей ванной. Как я сюда попала? Ничего не помню. – Ты где так напилась? – смотрит хмуро на меня муж. – Я не пила, – а язык заплетается так, как будто я реально в дрова. – Только один глоток коньяка. Подожди…, – пытаюсь вспомнить хоть что-то, – подожди. Я была со Славой, у него в машине. Он дал мне выпить… – С этим щенком? – недобро усмехается Дан. – Очень интересно… – О боже…, – начинаю вспоминать всё произошедшее. Звонок Галины, надрывный плач Машеньки, квартира, деньги, пустой тёмный дом. – Боже, Дан, как я оказалась здесь? – хватаю мужа за руку. – Я тебя на лавочке нашёл, около дома. Что, твой хахаль не смог тебя даже до квартиры дотащить? – Подожди… Как возле дома? А сумка? Где моя сумка? – кричу, в панике оглядываясь. – Не было с тобой никакой сумки, – рявкает муж. – Там было ценное что-то? – О господи! – хватаюсь я за голову, вцепляюсь в волосы. – Да. Там было кое-что очень ценное. Дан… До меня начинает доходить масштаб произошедшей катастрофы. – Господи, этого не может быть… В неверии трясу головой, потому что никак не могу осознать, насколько ужасно всё произошедшее. Слёзы рвутся из глаз, истерика накрывает. – Он не мог так поступить, Дан… Как же он мог, – беспомощно хватаюсь за горло, задыхаюсь от подступающей паники и слёз. – Боже, что мне делать теперь. Как же так… Как же можно так… – Тихо, – лицо Дана меняется, – тихо, успокойся. Он пытается меня прижать к себе, но я вырываюсь. – Нет! Нет! Я не могу сидеть здесь. Мне нужно забрать Машеньку. Она же погибнет там, Дан, как ты не понимаешь. Господи! – захожусь в рыданиях, – А деньги, где я теперь возьму деньги? Дан! Дан! Он же меня обокрал! Я же квартиру мамину продала, чтобы отдать Галине за ребёнка, а теперь… Боже! – рыдаю, беспомощно сгибаясь пополам. Только сейчас до меня доходит весь ужас, вся моя глупость и осознание, чего мне теперь будут стоить моя доверчивость. – Юля, – ловит меня муж в объятия, – тише. Надо успокоиться. Всё, всё, всё! – Дан, какая же я дура! Я же поверила ему. Господи, за что он так, а? Как же можно так… – Тише, Юля, тише, – гладит муж меня по голове. – Ты ни в чём не виновата. – Виновата. Я очень виновата, – захожусь в рыданиях. – Нет, моя хорошая. Это я один во всём виноват. Прости меня. Прости… Ты не виновата. Дан просит прощения снова и снова, я не понимаю, за что и почему. Я уже вообще ничего не понимаю. Целует меня в волосы, я замираю в его руках бессильной обескрыленной птичкой. Понимаю, что больше не могу трепыхаться. Чем больше я стараюсь, тем больше запутываюсь в липкую паутину лжи и предательства. Я не могу… Я так устала… – Он меня обманул…, – шепчу обречённо. – Как он мог, Дан? Он же знал… – Тише, моя хорошая, тише…, – он гладит меня по голове. – Тише. Я всё решу, не плачь. Тише. Всё. Замираю в его руках безразлично. Я дошла до края. Я была уверена, что уже была на дне боли и разочарования. Ошибалась. Там я оказалась только сейчас. На самом глубоком дне выгребной ямы, откуда, мне кажется, я уже не выберусь. Так плохо, больно, обидно мне не было ещё никогда. Сколько человек может выдержать ударов судьбы? Я не знаю, но мой запас прочности явно исчерпан. Чтобы совсем не сойти с ума, я хватаюсь за монотонный голос мужа. Он продолжает говорить, что-то ласковое, успокаивающее, поглаживает меня по голове, спине, и прижимает так трепетно и крепко… Как будто между нами всё как раньше… Но это не так. На самом деле между нами пропасть. Дан начинает задавать вопросы. Я отвечаю. Про Славу, квартиру, Галю, Машеньку. С каждым моим ответом я чувствую, как сильнее напрягаются мышцы на его руках, каменеет тело. А мне становится всё противнее от себя самой. Конечно, это же было очевидно с самого начала. Зачем этому молодому перспективному парню такая тётка как я? Вот и ответ. – Теперь ты можешь меня ненавидеть тоже, – произношу вяло. – Я чуть тебе не изменила, я так и не спасла малышку, и теперь у меня нет ни квартиры, ни денег… У меня вообще больше ничего нет. – Есть, – уверенно говорит Дан, прижимая меня к груди. – У тебя есть я. Я тебя очень люблю, Юль, хоть ты, видимо, в это не веришь. И я, правда, во многом виноват. Эта проклятая жизнь нас обоих подкосила. Прости, я не выстоял, не просчитал, не защитил. Но я постараюсь всё исправить… Глава 17. Юлька спит… А я сижу на полу около кровати и на неё любуюсь. Хотя… любоваться особенно нечем. От моей прекрасной, ещё недавно цветущей жены осталась только бледная тень. Похудела, щёки впали, скулы обострились, синяки под уставшими глазами. Но любим-то мы не за это. Для меня она всё равно красивая. Родная… Я же знаю каждый сантиметр её тела, и никуда не делась её родинка чуть ниже ушка, её веснушки, её запах… И сердце всё так же щемит от нежности к этой женщине… Вросла она куда-то глубоко в нервную ткань, и как без неё теперь? Как представлю, что Юльки не станет в моей жизни, хоть в петлю лезь! Вчера я чуть реально крышей не потёк, пока искал её по всему городу. А потом этот чёртов морг... Это словами не описать... Я помню, как забирал мёртвую дочку из роддома. Думал, самое страшное пережил тогда, но когда передо мной выкатили тело, накрытое простыней... Сглатываю, потому что ядовитая горечь подкатывает даже сейчас. Такого липкого страха и отчаяния я не знал до того момента... А когда открыли простыню... Тело было обезображено настолько, что я далеко не сразу понял, что передо мной не жена. Вот как раз по тем родным приметам и выяснил, что пронесло, и будет ещё у нас шанс... Но те жуткие несколько минут я не забуду никогда... Убираю Юльке за ушко прядь волос, беру её ладонь, утыкаюсь в неё лицом, дышу. Моя, родная... Побитая, помятая, но моя... И только с ней я чувствую себя дома. Конечно, многого мне отчаянно не хватает. Например, Юлькиной открытой, тёплой улыбки. Стёрлась она с её лица. А ещё взгляд. Он совсем потух, и как зажечь снова мою девочку, я не знаю. Всё понимаю, что горе, что всё пошло кувырком у нас, что тяжело ей… Только… Я ж старался вытащить её, как мог, но кажется, сделал ещё хуже… После возвращения из больницы она стала как чужая. Я и так понимал, что делаю всё неправильно, не могу нащупать то главное, что сможет вытащить нас к свету, сам барахтался в болоте, и Юльку топил. Меня сжигало чувство вины и жажда мести. Только обидчика пока найти не удалось, а тем временем Юля совсем от меня отдалилась. И что теперь делать? Я всё кручу, кручу в голове события последних лет, месяцев, недель, и не могу понять, где моя ошибка, почему всё пошло под откос, как я мог такое допустить? Ясно, что это против меня кто-то развернул войну, но методы очень странные. Кому нужно сводить настолько личные счёты и бить по семье? У меня за годы работы скопилось немало врагов, и я бы понял, если бы нагнули меня лично. Но так жестоко и изощрённо бить… Конечно, первой под подозрение попала Елена. Но она сумела меня убедить в своей непричастности. С Еленой мы знакомы давно, ещё со студенческих времён. В те далёкие годы она была безбожно в меня влюблена, и был момент, когда я даже ответил на её порывы. Далеко у нас не зашло. Так, флирт, парочка поцелуев под луной, а потом я встретил Юльку, и запала она мне очень глубоко. С Еленой мы расстались миром, она уже тогда была нацелена на карьеру и понимала, что семья может этим планам помешать. После окончания академии наши с Леной пути надолго разошлись. Нет, мы знали, кто где работает, иногда встречались мельком по общим делам, но не более того. Три года назад Елену перевели в наше УВД. Мы тогда занимались одним делом, часто задерживались на работе. В какой-то момент я понял, что Елена снова стала проявлять ко мне повышенный интерес. Я старался не обращать внимания и всем своим видом давал понять, что она мне неинтересна. Ещё бы, у меня Юлька тогда ребёнка ждала, мы столько мечтали об этом… А потом у Юли случился выкидыш. И всё, почти как и сейчас, пошло под откос. Тогда нас тоже порвало не слабо. Особенно Юльку. Она почему-то твердо решила, что должна меня отпустить, чтобы я был счастлив с другой женщиной. Юлька упрямая, если что-то вобьёт в голову, не переломишь. Никак я не мог втолковать ей, что не нужна мне другая. Не хочу, не буду, я же однолюб по жизни, как батя мой и дед. Не было в роду у нас перебежчиков. Вот как в одну втрескались, пустили её в душу и сердце, всё, другим там места просто не осталось. Но Юлька упёртая. Нашла тогда брешь в моей броне и туда начала бить, бить и бить. Словами душу вскрывала, как консервную банку тупым ножом, что не любит меня, хочет уйти, что раз Бог нам детей не даёт, значит, мы не подходим друг другу, и дальше будет только хуже. Много чего говорила, я уже точно не помню, в памяти осталось только ощущение, что каждым словом как будто гвоздь в душу вколачивает. В какой-то момент меня перекрыло. Послал я её подальше, сказал, что принимаю её условия, и ушёл. На этих кипучих эмоциях нажрался в хлам, домой идти не хотелось, пошёл в участок. А там Елена… Нет, я совру, если скажу, что не соображал, что делаю. Наоборот. Очень даже соображал. Обидно было до соплей от Юлькиных слов и хотелось что-то доказать себе и ей. Доказал, б… Не знаю, как Юльке, а себе точно доказал, что на х… мне всё это не нужно. Оттрахал Елену, а внутри ощущение было, что в грязи извалялся. Всё чужое. Руки её, стоны, поцелуи. Вроде и красивая баба, фигура, губы, ноги. А не вставляет. Наоборот, от каждого её прикосновения как будто шерсть дыбом встаёт. Потом, когда протрезвел, понял, что большую ошибку совершил. И к Юльке идти стыдно было, хоть и она сама, вроде как, мне свободу дала и буквально требовала, чтобы я другую бабу нашёл. Но сказать жене об этом “пробном” эксперименте я так и не решился. Камнем на мою совесть это легло. Теперь жалею, что не сказал, возможно, сейчас бы меньше последствий разгребать пришлось. Но я так боялся Юльку потерять, с таким трудом мне удалось уговорить её дать нам ещё один шанс… И всё наладилось вроде бы… Елена спокойно приняла новость, что я к жене возвращаюсь, а нашу ночь считаю ошибкой. Хоть и показалось тогда, что мелькнула в её глазах глубокая обида. Но мне она и слова в претензию не сказала. А через неделю перевелась в другое УВД, а потом и вовсе пошла на повышение. Больше за прошедшие три года мы с ней не виделись, пока она не появилась у нас в новой должности начальника следственного отдела. Рад я этому не был, но надеялся, что сработаемся как-то. Первое время Елена вела себя прохладно, даже намёком не напоминая о том, что у нас в прошлом были с ней “неуставные отношения”. А потом случилась беда… Так дерьмово всё получилось в тот день. Куча работы, гора дел, а после обеда сообщили о найденных трупах за городом в лесопосадке. Мы поехали туда следственно-оперативной группой. И Елена увязалась с нами, сказала, что дело громкое, хочет сама всё проконтролировать и вышестоящему начальству потом отчитаться. Конечно, застряли мы там надолго, пока все спецы отработали, бумажки все заполнили, уезжали уже затемно. В поле связи не было, а потом у меня телефон сдох. Я как чувствовал, что случилось неладное, но… Чего уж теперь. Не прислушался к интуиции. Всё в тот день было через зад и против меня. На обратном пути ещё и машина начала выделываться. Глохла, чихала. Кое-как доползли мы до ближайшего автосервиса. Пока я с машиной разбирался, Лена пошла в придорожное кафе рядом, кофе выпить. Телефон я ей отдал, попросил зарядить, если получится зарядку у кого-то найти. Только на обратном пути Елена вспомнила, что мне жена звонила и просила перезвонить. Но Юлькин номер я набрать не успел… Мне позвонили из больницы… Конечно, понёсся я туда на всех парах, но… Что сказать, приехал поздно. Юлю уже оперировали. Тогда мне казалось, что я попал в свой самый страшный кошмар, пока ждал результатов. Понять не мог, как так получилось? Ведь ещё утром всё было хорошо, моя девочка прекрасно себя чувствовала. Тогда я ещё не понимал, что всему была причина, и всё это не случайность, а месть. Тупая женская месть. Вскоре мне сообщили страшное… Наша дочь не выжила. Это был такой удар, который мне казалось, невозможно пережить. После всего, что мы прошли с Юлькой… Я понимал, что это раздавит нас обоих, но тогда даже не представлял, насколько. Да, я чувствовал себя виноватым, что в такой страшный момент не оказался рядом. Но я даже полумать не мог, что всё произошло из-за проклятого видео. Те дни я помню плохо. Это была просто чёрная агония боли и отчаяния. Я сначала закрылся от всех, пил, дочку похоронил в полном бреду, тоже всё сделал неправильно, но… Надо было выплывать и Юльку вытаскивать. Ещё одним тяжким испытанием было – сообщить ей эту страшную новость. Знал, что она тяжело воспримет, но реальность превзошла все ожидания. Только я думал, что мы поддержим друг друга в нашем общем горе, а вышло наоборот. Это проклятое видео убило нашу дочь, и нас с Юлькой разорвало окончательно. Конечно, я пытался найти виновного. Первой под подозрения попала Елена. Но она клялась и божилась, что отношения к этому не имеет и о видео ничего не знает. Сначала я не поверил, но когда начал копать, понял, что Елена здесь действительно ни при чем. Хотя… после последних событий я в этом уже не так уверен. Камеры в наших кабинетах стоят давно, но в тот период шёл ремонт этой системы, и мы все были уверены, что записи не ведутся. Теперь понятно, что это не так. В моём кабинете камера работала. Я проверил номер, с которого звонили Юле, и по цепочке он вывел меня на некую даму… Нашел я её и вспомнил… Татьяной её звали, она была женой одного урода, который наркотой торговал. Закрыли мы его по полной, хоть он до последнего утверждал, что его подставили. Сначала Татьяна отпиралась, но быстро раскололась. С мерзкой ухмылочкой подтвердила, что это она видео моей жене переслала. В отместку за мужа, которого недавно на зоне порешили. А видео ей муж и прислал, буквально за день до смерти. Вот так. И самое поганое, что по закону сделать этой Татьяне я особенно ничего не могу. Нет, можно найти причину, но… её жизнь и так наказала. Спилась она, истаскалась, и я посчитал, что лучшим наказанием для неё будет, бросить как есть. Кроме того, она в этой истории явно не главная. Есть какой-то внешний кукловод, которого мне теперь предстоит найти. Этим я как раз и занимаюсь. Кто-то копает под меня, на работе проверки начались, а я из-за всего произошедшего на работу откровенно подзабил. Конечно, косяки мои Елена прикрыла, но… Лучше бы она этого не делала, потому что теперь я вроде как ей обязан, а с некоторых пор в её глазах я снова читаю явный женский интерес. А после вчерашнего… Да, я сорвался на этом пацане, к которому у меня теперь до фига вопросов. За драку меня посадили в обезьянник, долго мурыжили, и Елена снова отмазала. Она вытащила меня, и я снова остался ей обязан. А потом мы сидели в моём кабинете, и она завела интересный разговор. Начала издалека, спрашивала про Юлю, про её состояние, а потом высказала мнение, что нам лучше не мучить друг друга, а просто разойтись. Не будет счастья после такого горя, и Юля быстрее придёт в себя сама, потому что я только ухудшаю её состояние. А вот меня Елена обещала поддержать, помочь всем, чем сможет, в карьере продвинуть. Я всё это слушал молча, потому что внутри ещё кипел эмоциями от встречи с Юлькой и её молодым хахалем, и поначалу слушал вполуха, но после последней фразы о карьере насторожился. – Какая щедрость, Лен, – усмехаюсь грустно. – А взамен что? – Почему ты думаешь, что я что-то попрошу? – хлопает чёрными ресницами. – Я тебя знаю. – Хорошо, тогда я скажу прямо. Ты мне небезразличен. Но это ведь для тебя не новость? – выгибает густую бровь. – Лен, мы столько лет друг друга знаем, и меня устраивает всё так, как есть. Та ночь была ошибкой, которая слишком дорого мне стоила. – Дан, – прищуривается она, – ты ведь понимаешь, что твой брак себя изжил. Отпусти жену. Вы с ней сейчас уже только добиваете друг друга. Этот брак тебя ослабляет и тянет на дно. И жена будет до конца жизни винить тебя в произошедшем. А я предлагаю понимание, помощь, и лифт по карьере. У меня есть связи, я пойду выше, а ты сядешь на моё место. Мы будем сильной командой и… крепкой парой. А потом, возможно, и семьёй. Протягивает руку, гладит меня по небритой щеке. От её прикосновений передёргивает, и взгляд её этот чёрный, пронзительный. Опасная баба, проигрывать не любит. – А если я откажусь? – А ты не отказывайся. Ты подумай. Не принимай решение прямо сейчас. Я подожду, – улыбается, но такая у неё холодная улыбка. – Ждать я умею. Глава 18. У меня звонит телефон. Я жду этого звонка. Выхожу в другую комнату, плотно прикрывая дверь, чтобы не разбудить Юльку, отвечаю на вызов. – Говори. – Узнал не так много, но чем смог. Тем более, времени ты мне дал мало, – отзывается в трубке Серёга. Это мой хороший приятель, гаишник. Память на цифры у меня хорошая, и номер машины этого щенка недобитого я сразу срисовал. – Рассказывай, что нарыл. – Машинка с номерами, которые ты мне скинул, зарегистрирована на Уманского Вячеслава Георгиевича. Куплена три месяца назад. Могу ещё прежних хозяев тебе назвать, номер ПТС… – Не надо. Машину нашёл? – Непросто это было, но… – Давай, не томи! – рыкаю на него, потому что упустить этого засранца никак нельзя. Официально я пока действовать не хочу, всё же я этого утырка чуть не ушатал. И свидетели есть, так что могут это все обернуть против меня, а по краже денег Юлька заявление пока не писала, и дёргать прямо сейчас я её не хочу. – Машинка эта последний раз засветилась примерно час назад на стоянке около торгового центра на выезде. Координаты сейчас скину. – Спасибо, друг, должен буду. – Да не за что. Помощь нужна? Может, прессануть этого молодца? – Не, подожди пока. Если что, маякну. – Ну смотри. Удачи, тебе. – Да, это не помешает. Отключаюсь, возвращаюсь в комнату к жене. Крепко спит, надеюсь, не проснётся, пока меня не будет. Поправляю её одеяло, легонько целую в висок, втягиваю родной запах волос. – Давай, малышка, не чуди без меня, – приговариваю почти беззвучно, целую её ещё раз и выхожу. Квартиру замыкаю, оба комплекта ключей забираю с собой. Да, я боюсь, что Юля может куда-то уйти, но страшно мне ещё и от мысли, что она проснётся в пустой квартире и снова будет плакать… Я всё же я надеюсь, что вернусь раньше. Пока спускаюсь, рука привычно ложится на кобуру. Чёрт! Табельного у меня нет. Я отстранён от работы… Вроде как временно, но… Что-то мне подсказывает, если Елену я опрокину с её щедрым предложением, то из органов меня попрут… Ну что ж, может, так даже лучше. Больше времени буду жене уделять. Если она меня простит, конечно. Но я сделаю всё возможное, чтобы Юля была счастлива. Хватит с неё страданий, судьба с ней слишком жестока, нельзя столько на одного человека вываливать. Так что… если со мной ей будет тяжело… Б…, не знаю я, как без неё буду, но отпущу. Хотя бы на время. Завожу машину, еду по указанному Серёгой адресу. Все лишние мысли из головы нужно выбросить, эмоции отключить. Найду сучоныша, вытрясу из него информацию, дальше видно будет. Ох, чует моё сердце, не зря он рядом с Юлькой появился. И вся эта история мутная с деньгами. А ты проморгал её, Дан, допустил. И от этого особенно паршиво. Подъезжаю к торговому центру. Осматриваюсь. Нахожу нужную мне синюю тачку. Подхожу ближе, осматриваю. Стоит на сигналке. Сам торговый центр большой, в три этажа, и вокруг есть ещё несколько жилых зданий, но я почти уверен, что утырок прячется не здесь. Машину он уже сто пудов скинул. Вопрос только, бросил и ушёл, или успел кому-то перепродать. Вот сейчас и проверим. Бью по колесу пару раз, машина недовольно пиликает, а потом срывается в протяжный вой. Отхожу, наблюдаю со стороны. Через несколько минут выскакивает недовольный полноватый мужичек, пикает кнопкой сигнализации, осматривает машину, собирается уйти назад, но я его догоняю, ловлю за капюшон, заламываю руку с ключами. Аккуратно, чтобы мужик сильно не истерил. – Тихо, не ори! – пресекаю сразу его попытку дёрнуться и поднять шум. – Эй, ты чо, мужик. – Тихо, сказал! – втыкаю в бок ствол, да это всего лишь зажигалка, но знаю об этом только я. Корочек у меня нет, табельного тоже, поэтому приходится импровизировать. – Пару вопросов тебе задам и отпущу. – Ч-что вам надо? – Ты не трясись. Я не бандит. Машина твоя? – киваю на синюю тачку. – Да я её только купил. Друг подогнал кента своего какого-то, тот цену скинул, спешил куда-то. – А ты не догадался спросить, куда и почему? – усмехаюсь. – Нет. Сказал, мать заболела, бабки срочно нужны. – Ага, мать, и собачка, и кошечка. Пошли в машину. – Да что не так-то? – Жадность фраера сгубила. Открывай давай. Дрожащей рукой достаёт ключи, выдёргиваю у него из рук, снимаю тачку с сигнализации. – В-вам машина нужна? – бледнеет ещё больше мужик. – Забирайте, только меня отпустите. Я вас не видел, вы меня не видели, а? – Да не дрожи. Сказал же, не бандит. Мент я, но это моё частное дело. На хрен мне тачка не сдалась. Сейчас посмотрю, что в ней, и отпущу. А ты садись, рассказывай, что говорил хозяин машины, мне его найти надо, а значит, любая мелочь может помочь. Пока я осматриваю машину, новый хозяин сбивчиво рассказывает, что искал машину попроще, отечественную, а тут друг наводку дал, что продаётся приличная тачка за полцены. Дальше подробно описывает, как встретился со Славиком (а по описанию, это точно он), быстро оформили документы и разошлись. – Друг откуда знает этого дрыща? – Да я почём знаю? Друган у меня постоянно тачками занимается. – Телефон друга диктуй. Записываю номер, продолжаю обследовать машину, хоть и понимаю, едва ли найду зацепку. Сучоныш сто процентов всё за собой подчистил. Вдруг взгляд цепляется за что-то, блеснувшее под ногами. Присматриваюсь – какая-то заколка или пуговица. Осматриваю внимательнее, похоже на круглую брошь, но крепление сломано. Вещица явно женская. Может, Юлькина? В груди неприятно екает от мысли, что она в этой машине была с другим мужиком. Так, эмоции пока отключаем… Кладу вещицу в карман. – Телефон для связи продавец тебе оставил? Или ты совсем идиот и не попросил. А если тачка в угоне, ты бы её как на учёт ставил? – Да, точно, – хлопает себя по лбу мужик. – Телефон он дал. – Диктуй. Номер телефона, который дал мне мужик, ожидаемо оказался вне зоны доступа, как и тот, с которого Славик звонил и писал моей жене. Короче, смылся всё же урод или залёг на дно. Но я хочу попробовать зайти ещё с одной стороны. По сбивчивому рассказу жены я понял, что обвели её вокруг пальца профессионально, воспользовавшись её нестабильным психическим состоянием, и я почти уверен, что эта девка-наркоманка тоже замешана. Вот сейчас и попробуем её найти. Эх, Юля, Юля. Вот почему ты не пришла со всеми проблемами сразу ко мне? Как тебя угораздило вляпаться в этого Славика? Хотя… есть у меня нехорошее подозрение, что там не обошлось без Елены. Дежурный в тот день сказал, что моя жена приходила в участок и разговаривала с ней. Елена не отрицает, но с её слов, Юля была нервная, вела себя странно, спросила, где я. Елена предложила ей дождаться меня в кабинете, но Юле вдруг кто-то позвонил, и она ушла. И пока я искал жену, сбившись с ног, произошла вся эта фигня. Еду к наркоманке. Адрес мне Юля сказала, а ещё она много говорила о ребёнке, в каких он там условиях, и что она должна была спасти малышку. Насчёт ребёнка, которого мы собирались усыновить, у меня смешанные чувства. Не могу я пока принять мысль, что вместо нашей не родившейся малышки, которую я собственноручно похоронил, в доме появится посторонний для меня ребёнок. Но я видел, как это важно для жены, и ради неё шёл на этот шаг, в надежде, что потом привыкну и приму девочку. И, конечно, у меня вопрос, как такой неблагополучной мамаше отдали ребёнка? Чувствую, тут тоже не всё чисто. Придётся разбираться. Подъезжаю к старому запущенному дому. М-да уж. Притон, причём низкопробный. Свет горит, музыка орёт. Гогот, пьяные крики, молодёжь какая-то сомнительная по тёмным углам шкерится. Неужто, отмечают что-то? Видимо, есть повод? Ну что ж, раз хозяева такие гостеприимные, зайдём и мы на огонёк. Скидываю куртку, натягиваю на голову капюшон толстовки, чтобы не слишком выделяться из “толпы”. Толкаю хлипкую дверь, она легко поддаётся, в нос бьёт тошнотворный запах застарелого перегара и свежих алкогольных паров. Да уж. Для ребёнка здесь точно не место. И я представляю, как эта жуткая атмосфера подействовала на расшатанные Юлины нервы. И если всё было подстроено, то я разорву всех, кто в этом замешан. Главное не сорваться раньше времени и не убить никого. Осматриваюсь, два парня на диване лапают подружку, какой-то нарик спит в углу, голоса доносятся из кухни. Иду туда. За небольшим столом на покосившихся табуретках сидят ещё два мужика. На столе карты. Сажусь на свободный стул, дотягиваюсь до орущей аппаратуры, выдёргиваю всё из розетки, музыка замолкает. – Привет, мужики. – О, а ты кто? – поднимает на меня кривой взгляд тот, что помоложе. – Конь в пальто. Мне Галина нужна. – Слышь, ты, конь. Вали отсюда, пока цел, – агрессивно выдаёт второй. Рожа у него уголовная. Я таких пересажал до хрена. Достаю телефон, набираю отдел. Там сегодня дежурный – Вадик. Хороший пацан, понимающий. Ставлю на громкую связь, здороваюсь с Вадимом, он меня, конечно, узнаёт, прошу, чтобы на адрес вызвали оперативную группу. – Слушаюсь, товарищ капитан, будет сделано. Рожи у мужиков недовольно вытягиваются. – Ты чё, бл… мент?! – вскакивает один. Кидается на меня, промахивается, потому что вообще в дрова. Придаю ему ускорения, впечатывая в стену, сползает медленно, замирает. Второго заламываю, утыкаю мордой в стол. – У вас пять минут до того, как сюда нагрянет наряд, – рычу ему в ухо. – Последний раз спрашиваю, Галина где? – Да спит Галька в спальне. Обдолбалась на радостях, – скулит утырок. – Что за радости, колись? – Так это, деньжат заработала, теперь угощает. – Галькин хахаль ты? – сильнее заламываю ему руку, он начинает скулить. – Нет, не я. Вон он – Шнырь. Ты ж его сам ушатал, – кивает на того, который первым на меня кинулся. – Ребёнок где? – Какой ребёнок? Не было никакого ребёнка. – Ладно. Сейчас вали и кентов своих уводи. У вас пять минут. Потом, кто не спрятался, я не виноват. Отталкиваю от себя это дерьмо в обличии человека. И пока в другой комнате начинается движение на выход, я иду в спальню, где вроде как спит Галина. Комнатка маленькая, тёмная. На кровати действительно валяется девка. Пытаюсь привести её в чувства, но она не реагирует совершенно. Пробую пульс – слабый, нестабильный. Ох, похоже на передоз. Возвращаюсь на кухню, гоп-компания уже вся испарилась. Это хорошо, поговорим с товарищем без свидетелей. Подхожу к старой раковине, заваленной грязной посудой. Беру первый попавшийся стакан, наливаю в него холодной воды. Выплёскиваю в рыло Шныря. Тот подрывается резко, отплёвывается, лупает безумными глазами. Заламываю его сразу, пока не начал рыпаться. – Пусти! Чего тебе надо, ментяра поганая? – Пасть завали и не беси меня, – втыкаю в его башку свой игрушечный ствол-зажигалку. – Жить хочешь? – Ты чё, совсем? – начинает паниковать, дёргаться. – Давай не будем проверять, совсем я или ещё нет. Вы жену мою обидели, а за неё я легко башку отстрелю. Или начнём с колена? – Нет! Не знаю я никакой жены. Ты чё, – усмехается гнилыми зубами. – На хрена мне жёны ментовские. У меня Галька есть. – Ребёнок где? – Не знаю я. Галька куда-то утащила. Он орал тут, спать не давал. На хрен он сдался? – Ты идиотом не прикидывайся. Рассказывай! Что за история с продажей ребёнка? Зачем Галька его из больницы забрала? – Так ей, это, предложили. Денег дали. – Кто? – Не знаю. Не видел. Галька сама всё решала. – Ребёнок твой? Ты смотри, я ж анализ сделаю, если нужно, и спрошу потом за враньё. – Да я откуда знаю. Мой, наверное, – сглатывает тяжело. Боится. Правильно, я сейчас очень злой. Но беру себя в руки, отпускаю урода. Он садится ровнее у стены, я сажусь на стул напротив. – Слушай, как зовут тебя? – смотрю на него пристально. – Николай, – сглатывает. – Слушай, мент, я ж ничего не знаю, это Галька сама там чё то мутила. – Подожди, если ребёнок твой, – рассуждаю вслух, – понятно, что ты тварь последняя, кроме бухла и наркоты в жизни ничего не ценишь… И всё же. Твой же ребёнок. Я вот не пойму, неужели вообще нигде не екает, а? И Галя твоя вообще все мозги выжгла? Она хоть и хреновая, но мать… Тебе жить с такой не страшно? Если она ребёнка родного продать готова, то и тебя кинет… – Не, Галька меня любит, – усмехается пьяно Шнырь. – А ребёнок… не наш это ребёнок, – вдруг выдаёт он. – Как не ваш? А чей? – что-то сжимается внутри от странного чувства. – Не знаю, – пожимает плечами. – Галька сказала, что когда рожала, точно видела, что ляльку мёртвую родила. Не кричал ребёнок, синий был, пуповиной перемотанный, она даже обрадовалась, потому что не хотела его. А потом… А хрен его знает, че там было потом. Дальше я не вникал. Гальке денег предложили, а кто ж откажется. Долгов у нас выше крыши, время тяжёлое. Но мы законов не нарушали, мы выпиваем немного, но это ж не запрещено… Он ещё что-то говорит, а у меня в голове шуметь начинает от страшной мысли, а что если… Глава 19. Шнырь хрипит, беспомощно скребёт пальцами по моей руке, сжимающей его шею. – Пу-с-ти-ии… Красная пелена, перекрывшая всё, немного отступает. Разжимаю руку, Шнырь жадно хватает воздух, сползая по стене. – Ты чё творишь, – кашляет. – Чё я сказал такого… Ты больной вообще… Смотрю на это дерьмо под ногами, и тошнить начинает сильнее. Неужели… Неужели… Возможно ли, что ребенок Галины...? Даже в голове страшно озвучить мысль до конца. Потому что, если это так… Я не знаю… Это настолько страшно и одновременно невероятно… Кто мог на такое пойти и, главное, зачем? Да, враги у меня есть, но такое… Слышу осторожные шаги. Выглядываю… Ага, а вот и коллеги мои приехали. Беру себя в руки. Надо всё выяснить, а пока… – Стас, привет, – киваю старшему. – Что тут у вас? Пожимаем друг другу руки. – Да уже ничего особенного. Разбрелись по норам крысы эти. Одну вот только за хвост поймал, – киваю на Шныря. – Оформляйте. – Э, мент, ты чё, – скулит тот, – я ж тебе всё рассказал. – Ты мне главного не сказал. Где может быть ребёнок? Ты же должен знать! – Не знаю. Если только у матери Галкиной. – Адрес! Быстро. Называет улицу и дом, объясняет, как проехать. – Я всё скажу, только не трогайте, я ж ни чё не сделал, – скулит дальше. – Ага, а это у вас что? Соль-сахар? – киваю на стол, где валяется пакетик белого порошка. – Не моё это. Не знаю я больше ничего, – испуганно смотрит Шнырь. – Короче, Стас, забирайте, но пока не оформляйте, подержите товарища. Может, у него просветление в мозгах наступит, и он вспомнит ещё что-то интересное. – Окей. Жек, давай, – зовёт второго. – Там баба спит, её тоже? – подходит к нам Женя. – Не, с бабой я сам разберусь. – Э, Галю не трогай, – визжит Шнырь. – Галя твоя сейчас отъедет от передоза, если уже не отъехала. Так что поздно ты беспокоиться начал. – Так может скоряк вызвать? – предлагает Стас. – Не, я сам отвезу. Так быстрее будет. Она ценный свидетель, и я хочу, чтобы начала говорить и быстро. Пока мужики возятся со Шнырем, я иду в спальню, включаю свет. Рассматриваю девку. Жалкое зрелище… Волосы немытыми цветными прядями разметались по несвежей подушке, лицо бледное, под глазами синяки, губы потрескались. А ведь совсем молодая ещё девчонка. И было бы мне её жалко, но… Нариков жалеть бесполезно, это я давно усёк. Нет у них души больше. Это как в фильмах про зомби, как только они пускают в себя заразу, очень быстро превращаются в тварей, которые существуют только ради одного – достать дозу. Нет в них больше ничего человеческого, всё перекрывает лютая жажда, выжигающая мозг. Но сейчас мне нужно, чтобы Галина заговорила. Трясу её за плечи, даю пару пощёчин. Бесполезно. И хочется на самом деле врезать ей в полную силу, и вытрясти из неё нужную информацию, потому что внутри всё ещё горит той самой мыслью, которую страшно даже про себя проговорить… Сгребаю Галю с кровати, закидываю на плечо, как мешок, несу в машину. Надо торопиться. Она не подаёт никаких признаков жизни. Надеюсь, что ещё не поздно. Звоню человеку, который мне точно не откажет. И как же здорово, что он как раз на смене. – Дмитрий Иванович, у меня твой клиент. Возьмёшься? Очень надо и очень срочно! – Вези, жду! Галина под капельницей, мы с Дмитрием Ивановичем сидим в его кабинете. – Кто она? – спрашивает, прищурившись, врач. – Важный свидетель. – Если так, почему не оформил по правилам? – сразу сечёт, что не всё чисто. – Меня отстранили пока от работы, – признаюсь я. Знаю, это не повлияет на решение Дмитрия Ивановича помочь. Я ему тоже помогал не раз. Сын у него, вот как эта Галя, непутёвый был. Бился отец с ним до последнего, а я прикрывал его косяки, как мог. Но… век у наркоманов короткий. Самое печальное, что отец профессиональный психиатр и нарколог, а сына вытащить так и не смог. Печально это, но факт. – Я слышал про твою беду, – грустно смотрит на меня. – Сочувствую. Я только киваю, в груди снова гореть начинает. Но… я пока стараюсь гасить все эмоции… Не время ещё… – Кто-то объявил мне войну, – делюсь со старым знакомым. – То, что случилось с Юлей… Есть вероятность, что это подстроено. – Как? – с недоверием смотрит на меня старый врач. – Это я пытаюсь выяснить. – Эта девочка что-то знает? – Очень на это надеюсь. Поэтому мне нужно, чтобы она заговорила, а ещё… Чтобы побыла здесь какое-то время. Ну, ты понимаешь, да? – Понимаю, – кивает врач. – Не переживай. У меня есть свободная випка. Есть в этом невесёлом заведении такие “палаты”, в которых отлёживаются очень небедные товарищи после загулов. Здесь бывают самые высокопоставленные чины, бизнесмены и их дети. Естественно, важным условием является конфиденциальность. – Я оплачу. – Нет, не нужно. Не обижай меня, – усмехается Дмитрий Иванович. – Когда она очнётся? – Часов через пять, не раньше. Ты вовремя успел. Если бы не привёз её ко мне, к утру был бы уже труп. – Это хорошо, когда вовремя, – вздыхаю тяжело, потому что на самом деле есть у меня ощущение, что я везде опаздываю, двигаюсь очень медленно и упускаю что-то очень важное. – Заеду утром. – Давай. И ещё, Дан… – Дмитрий Иванович кладёт руку на моё плечо. – Если тебе нужно с кем-то поговорить о случившемся, приходи. Чем смогу… Я ведь тоже сына потерял и знаю, что это такое, – в глазах его мелькает тоска. Её я сразу узнаю. – Спасибо. Я пока сам. А вот Юле… может и нужна помощь. – Привози её ко мне. Или меня в гости пригласи. – Я подумаю об этом. Прощаемся. Время уже два часа ночи. Конечно, нужно ещё попасть на тот адрес, который Шнырь назвал, но это уже утром. Сейчас – домой. Хочется позвонить Юле, но боюсь её разбудить. Надеюсь всё же, что она спит… Но отчего-то чем ближе подъезжаю к дому, тем быстрее колотится сердце. И тревога в душе нарастает девятым валом. Нельзя было оставлять её одну. Надо было что-то придумать. Хватаюсь всё же за телефон, даже если спит, пусть лучше проснётся и ответит мне. Звоню. Гудки, гудки… А в ответ — тишина. Давлю на газ изо всех сил, несусь по ночному городу, и снова топит ощущение, что удавка на горле затягивается сильнее, а я не успеваю… Глава 20. На полной скорости влетаю в наш двор. Бегу наверх, игнорируя лифт. Наша квартира… Дверь... Судорожно достаю ключ, отмыкаю, врываюсь внутрь. Тишина… Но чувствую, что-то не так! – Юля! – зову громко. Какой-то всхлип доносится из ванной. Лечу туда, распахиваю дверь. Юлька бледная как простыня сидит на полу с огромными перепуганными глазами. Что-то прячет за спиной. – Юля, что там у тебя, – присаживаюсь перед ней на колени. – Ничего, – шепчет бескровными губами. – Я не хотела… Я просто… – Юля! – рявкаю на неё. – Дай сюда! – протягиваю руку. Она зажмуривается и медленно-медленно вытаскивает из-за спины окровавленную ладонь, раскрывает её. У меня темнеет в глазах от ярости, растерянности, страха, потому что на её ладони – лезвие. – Я не хотела… Не собиралась, – как заведённая шепчет она. – Да твою ж мать, – выбиваю из её руки эту гадость, вытаскиваю из-за спины другую руку, которую она продолжает прятать. – Юля, зачем?! Ну, зачем?! Ору на неё и самого трясёт от ужаса. Пережимаю крепко запястье, по которому струится кровь. А дальше всё на инстинктах. Хватаю полотенце, перетягиваю порез. Он неглубокий, не опасный. Скорее царапина. Но… В ушах шумит, а грудь ломит от одной только мысли, что я мог не успеть… – Я не хотела, – начинает рыдать Юлька. – Я нечаянно. Ты закричал, и я… От неожиданности… я… – Что ты? Ты случайно оказалась в ванной на полу с лезвием в руках? Юля! Какого хрена, родная! – встряхиваю её за плечи. – Я… Я…, – всхлипывает она. – Я так больше не могу! – прорывает её. – Я сама мучаюсь и всех мучаю. Тебе без меня легче будет. Отпусти! Иди к Елене. Она красивая, молодая, родит тебе ребёнка. – Юля, замолчи! – рявкаю так, что у самого уши закладывает. – Мне не нужна Елена, понятно? Мне никто вообще не нужен! Кроме тебя! Как ещё мне это донести? Как? – Но… Елена говорила… – Что она говорила? – Что вы с ней любовники, и я вам мешаю, – шепчет еле слышно. – А я вдруг подумала, что уже давно всем мешаю. И себе. – Дурочка ты. Какая же ты дурочка, – прижимаю её к себе крепко. – Но ты моя любимая дурочка, – начинаю собирать губами с её щёк слезы. – Ты просто забыла, какая ты любимая дурочка. Но я тебе сейчас напомню. Нахожу её губы, они солёные, но такие родные. Я так скучал по ним, по этиму ощущению её в моих руках, по её запаху на коже, её волосам, её прикосновениям. – Я тебя не отпускаю, – рявкаю тихо, но яростно. – И никогда не отпущу. Даже не думай об этом, поняла? Нахожу её губы, доказывая свою мысль самым правдивым способом. Чувствуй меня, Юлька, ты же умеешь! Я же весь перед тобой как на ладони, ты просто забыла, но я тебе сейчас напомню! Юлька что-то пытается шептать, не отталкивает, но не отвечает, всхлипывает, дрожит. И я усиливаю напор, запускаю руку под её халат, напоминая, что она всё ещё женщина. Моя женщина, любимая. Целую долго, нежно, глажу, не позволяю увернуться от ласк. И это срабатывает. В какой-то момент я чувствую, как просыпается моя любимая страстная девочка. Не погибла она, как думает Юлька, да, затаилась, да, забили её в дальний угол беды и проблемы, но я вытащу её на волю, чего бы мне это ни стоило. Я ведь знаю её, каждый сантиметр тела, каждую чувствительную точку, каждый нерв, каждую родинку. И вот Юлька уже не сидит замершей статуей в моих руках, а сама страстно отвечает на поцелуй, кусает губы, всхлипывает, запускает руку в мои волосы, притягивая ближе. Сгребаю её в охапку, несу в спальню, укладываю на кровать. А дальше… В нас просыпается голод тел, которые уже начали забывать друг друга в круговороте ударов судьбы. Но это невозможно, это уже на уровне инстинктов, вросло в нервную ткань, впаялось годами, проведёнными вместе. Мы отдаёмся этим бушующим чувствам, позволяем страсти управлять. – Девочка моя сладкая, – шепчу ей на ухо, собирая на шее мурашки возбуждения. – Ты знаешь, как я скучал? Ты знаешь, как я люблю тебя, хочу… Срываю с неё халат, получая в руки полноценно её тело, упиваюсь поцелуями, стонами. Проснулась жена моя, запела, заиграла в моих руках. Вижу, тоже хочет, тоже не сдерживается больше, ноготки её нетерпеливо впиваются в мою спину, шея выгибается, ноги обвивают меня требовательно и жадно, дыхание рвётся. – Да, вот так! – шепчу ей в ухо между поцелуями. – Чувствуешь это, Юль? Почувствуй! И больше даже мысли не допускай куда-то там уходить! Надеюсь, её нетерпеливые всхлипы можно принять за положительный ответ? Привстаю только для того, чтобы избавить и себя от остатков одежды. А дальше уже без всяких преград и барьеров мы отдаёмся друг другу, ломая другие, более страшные барьеры, внутренние, которые разделили нас, заставили сомневаться друг в друге. Но сейчас, я очень надеюсь, что мы вспомним то важное, что объединило нас когда-то и потом спасало наш брак много раз. Мы – единое целое, и порознь нам нельзя! Глава 21. Страсть схлынула. Мы лежим в оглушающей темноте. Я перебираю Юлькины волосы, иногда легонько целую её в шею. Но это не помогает. Я чувствую, как она снова закрывается от меня, отдаляется. Я понимаю, нужно найти слова, сказать что-то очень важное, что сможет вернуть её к жизни. И я знаю точно, что помогло бы… Но! Пока я боюсь признаться в этом даже себе. Потому что если версия, что наш ребёнок не погиб при родах, окажется ложным предположением, Юлька не переживёт. Это как потерять дочку второй раз. Нет уж. Пока я не буду на сто процентов уверен, Юле я ничего не скажу. – Я люблю тебя, – пока это единственное важное, в чём я точно уверен. – А как же Елена? – шепчет она. – Нет никакой Елены. Клянусь тебе. – Она была весьма убедительна. И кое в чём я с ней согласна. – И в чём же? – начинаю немного подкипать, потому что уже понимаю, куда клонит моя жена. – Снова решила “причинить мне счастье”? – Зачем я тебе, Дан. Не получается у нас с тобой. У меня не получается. Жить не получается, – снова начинает плакать. – Я ребёнка своего потеряла, чужого не спасла, себя мучаю и всех вокруг. – Так, Юля! – переворачиваю её на подушку, нависаю над ней, чтобы лучше мои слова дошли. – Запомни! Ты ни в чём не виновата. Ребёнка мы спасём вместе, поняла? Я для этого всё сделаю. И дальше мы выгребать будем вместе. А Елена… не думай о ней. Это моя проблема. – В ту ночь, когда я попала в больницу, – тяжело выдавливает она. – Почему тебя не было рядом? Ты был с ней? Тяжело вздыхаю, потому что, да. Тут мне возразить нечего. Тут моя вина слишком велика. Откидываюсь на подушку, укладываю жену щекой себе на грудь. Пусть слышит, как у меня сердце барабанит. Мне не верит, пусть вот его послушает. – Юлечка, маленькая моя, я был не с ней, я был на месте преступления. И телефон мой оказался у неё случайно. Рассказываю кратко ту нелепую ситуацию. Юля тихо плачет. Обнимаю её крепче. Нас снова накрывает эмоциями того страшного дня. Это больно, но это надо прожить. Очень надеюсь, что вместе мы справимся. – Прости меня, малышка, я очень-очень виноват, – шепчу ей в волосы. – И это видео…, – Юлька замирает, отстраняется. Чёрт. Это то, о чём не стоило напоминать. Но… Раз уж вскрывать нарывы, так всё разом. – Елена тут тоже ни при чём? – горько усмехается она, а слёзы льются быстрее. – Я не знаю, – отвечаю честно. Врать сейчас никак нельзя. – Но отравила видео не она. – А кто? Ты знаешь? – Да. Я нашёл эту женщину. Так она отомстила за своего мужа, которого я посадил. Но… – Странный способ мести… – Да. И есть у меня сомнения насчёт того, кто за всем стоит. Но это моя проблема. Сейчас я хочу, чтобы мы разобрались между собой. Я тебе честно признался, как всё тогда было. Ты простишь меня? – смотрю на неё с надеждой. – Я не знаю, Дан, – вздыхает Юля. – Я не могу тебе сказать. Я вообще не понимаю, что я чувствую. Мне просто так невыносимо пусто, так больно здесь, – прижимает руку к груди, болезненно морщится. – Меня разрывает, понимаешь. И я не знаю, что это… Жгучая обида, беспросветная тоска, горе… Я ведь не просто так взяла в руки это проклятое лезвие… Я понимаю… Я сам захлёбываюсь в этих проклятых чувствах. Но сейчас мне нужно Юльку спасать, иначе, захлебнёмся вместе. – Юль, – целую её руку. – Ты очень сильная, – смотрю прямо в её глаза. – Я это знаю, лучше других. И мы справимся вместе. Хорошо? Мы выплывем, а потом будем разбираться с обидами. Ты сказала, что чуть не изменила мне с этим щенком. Это так? Эту мысль я отгонял всё время, но раз уж пошла такая пьянка… – Так, – опускает глаза. – И что тебя толкнуло на это? – Я была обижена на тебя, за Елену. Она просила, чтобы я отпустила тебя и позволила вам быть счастливыми. Очень интересно. Но подробности разговора я выясню потом. – И ты позволила? – болезненно усмехаюсь. – Мысленно, да. – Ничего не напоминает? – я ведь тоже той ночью с Еленой «попробовал её отпустить». – Не знаю, – поджимает губы. – И что тебя остановило? – Да у нас на самом деле не было ничего такого. Один поцелуй, и тот ты прервал… – Но ты ведь не зря сказала именно так: “Я чуть тебе не изменила”. То есть, в принципе, ты могла бы это сделать, если бы ситуация сложилась располагающая? – Я не знаю, Дан! – психует она. – Что ты хочешь от меня услышать? Смогла бы я переспать со Славиком, если бы он настаивал? Да, думаю, смогла бы! Слышать это больно, но… я знаю, что это правда. – Вот, теперь ты должна лучше понять меня. Ты ведь помнишь, что наговорила мне тогда? – Да. Да, я помню, – сдувается она. – Но разница в том, что я не смогла, а ты смог. – Разница в том, что я был тогда пьян, и ситуация сложилась располагающая. Но главное другое. Ты меня тогда оттолкнула, и я пошёл. Ты меня просила попробовать, и я попробовал. Назло тебе и всё же. Мне не зашло. Мне было гадко, противно, никак. Поэтому я вернулся к тебе и больше ни на кого не смотрел. – Почему ты не рассказал мне? – Не смог. Да наверное, стоило. Конечно, я и предположить не мог, что всё это вылезет через столько времени и так ударит по нам. Но… теперь уже ничего не вернуть. – Дан, – Юля находит мои глаза, – Машенька… Она…, – всхлипывает. – Мы её заберём, – говорю уверенно. – Но как, Дан? Она же… – Я был вчера у Галины. – Что? Ты видел Машеньку? – вскидывает на меня глаза, полные надежды. – Нет. Ребёнка там не было. Галина сейчас в больнице, у неё передозировка. К утру она придёт в себя, и я вытрясу из неё всю информацию, поверь мне. – Дан, а если она её уже продала? – Не продала. Я вообще думаю, что это была басня специально для тебя. И со Славиком они сто процентов были в сговоре. – Ты его не нашёл? – кривится Юля. – Нет. Но он далеко не уйдёт. И за всё мне ещё ответит. У меня к нему очень много вопросов. – Дан, я даже не знаю, как я могла поверить… – Не надо об этом. Всё! Не кори себя. И давай спать. Рано утром начнём войну, а пока, нам нужно набраться сил. Юля кивает, и мне кажется, что сейчас она отодвинется на противоположную сторону кровати. Но нет, она прижимается сильнее, уложив голову ко мне на грудь. И это умиротворяет и дарит надежду. Сердце начинает биться ровнее. Мне хочется верить, что сегодня мы встали на путь, который выведет нас к свету. Глава 22. Просыпаюсь в объятиях мужа. Это странно. Прислушиваюсь к ощущениям, дышу глубоко. Да, это умиротворяет, и руки его не перестали быть родными и губы… Поверила ли я ему до конца? Я не знаю. Но раньше Дан никогда не врал. Простила ли его? Тоже пока не определилась. Измену тяжело принять. Даже если один раз. Дан был с ней, и то видео… Оно стоит перед глазами грязным пятном. Но… Я рада, что мы поговорили. Как будто пудовый камень, что лежит на груди, стал легче. И после того как я попала в круговорот обмана со Славиком, я понимаю, насколько важно знать, что у тебя есть люди, которым можно доверять. Дан мог уйти, мог бросить меня, но он остался рядом. И сейчас он единственный человек, который остался у меня. Если не верить ему, то остаётся только доделать начатое вчера… Рассматриваю порез на своём запястье. Кровь запеклась, царапина немного болит, но это ерунда. Я не знаю, что на меня нашло вчера. Точнее, знаю, конечно, но я и правда не собиралась всерьёз резать вены. Это был шаг отчаяния. Наверное, я проверяла свои границы, пыталась понять, смогу или нет. Нет, наверное, я бы всё же не смогла. Да и держит меня здесь ещё очень мощный фактор – Машенька. Её я бы всё равно не бросила. Тем более теперь, когда мы с Даном вроде как заодно. Смотрю на спящего мужа. Замечаю то, чего не видела раньше. Он изменился. Морщинки появились новые, залом между бровей стал более выраженный, даже во сне не расправляется, на висках заметны проблески седины… Потрепала нас жизнь обоих. Может, и прав он. Надо за руки держаться, а не воевать. Выстоять, вырвать ребёнка из лап этих уродов, а потом уже внутри семьи разбираться. Сегодня я понимаю, что семья наша, пусть побита, помята, но жива. И нужно не добивать её, а собирать по крупицам то тёплое, что раньше нас связывало. Выбираюсь из постели, иду на кухню. Открываю холодильник, зависаю ненадолго, понимая, что я даже не помню, что в нём может быть. Раньше всё это было на мне, а сейчас бытовые заботы полностью легли на Дана. Даже после возвращения из больницы я не занималась хозяйством, не готовила толком, все силы тратила на борьбу с депрессией, постоянно проигрывая и уходя в неё всё глубже. Да, тогда во мне жила обида на мужа, я считала его предателем и лелеяла это чувство, только усугубляя своё состояние. Наверное, если бы мы поговорили раньше так, как вчера, не случилось бы Славика, да и Машеньку получилось вернуть меньшей кровью. Но барьеры не рушатся легко. И нашим отношениям нужна была такая встряска. Нахожу упаковку яиц, немного молока, кусочек колбасы. Начинаю готовить завтрак. У меня уже дожаривается омлет, когда в дверях появляется сонный, немного помятый Дан. Смотрит на меня с лёгким удивлением, но так тепло, что я невольно улыбаюсь. – Доброе утро, – киваю ему. – Не спугни, – делает шаг ко мне Дан. Ловит в объятия, зарываться носом в мою шею. – Что ты делаешь, – откидываю голову, потому что на самом деле прекрасно понимаю, что именно он делает. – Ты не представляешь, как же я соскучился по таким вот “добрым утрам”, – водит губами по коже, отчего мурашки разбегаются. Не думала, что они ещё живы… Забирается жадной рукой под мой халат, гладит, сжимает. – Даня, – выдыхаю я, – у меня омлет сгорит. – Я чуть-чуть, – жарко шепчет в ухо, прикусывает мочку. – Мы ведь спешим? – напоминаю я. – Да. Поэтому делать будем всё очень быстро. Сейчас я съем тебя, а потом проглочу твой омлет. По нему я тоже дико скучал… *** Дан собирается выходить, я догоняю его у дверей. – Я с тобой, – заявляю твёрдо. – Юль, – смотрит на меня с сомнением, – может, я лучше сам? – Нет! Я не останусь здесь. Я тоже хочу поговорить с Галей. Поверь, мне есть что ей сказать. – Хорошо, – вздыхает он. – Но давай договоримся сразу, ты слушаешься меня. Галина сейчас может быть не в себе. – Галина всё время не в себе. Она уже тыкала в меня ножом, и обещала убить. Так что… Глаза у Дана темнеют. Мне кажется, он хочет начать отчитывать меня за безрассудство, но я перебиваю: – Не надо ничего говорить. Просто возьми меня с собой. – Хорошо, – сдаётся он. Дан привозит нас в Наркологический диспансер. Ужасное место, но мне хочется верить, что Гале здесь помогут. По дороге я слышала, как муж звонил какому-то знакомому врачу и тот рассказал, что Галина пришла в себя, но, как и предполагал Дан, ведёт себя буйно. Поднимаемся по ступенькам. – Юль, я сначала всё выясню, и только потом мы пойдём к этой девке, поняла? – Поняла. И она не девка. Во многом это несчастный, недолюбленый ребёнок, который в своей жизни ничего хорошего не видел. – Не вздумай её жалеть, – смотрит на меня строго. – Если она навредила Машеньке, я ей глотку перегрызу, – говорю вполне серьёзно. – Ладно, пойдём. Нас встречает седой хмурый врач. Они с Даном тепло приветствуют друг друга. – Ну что там, Иваныч? – интересуется Дан. – Всё как и предполагалось, – невесело усмехается тот. – Пришла в себя, орёт, буянит, требует отпустить. Я бы на вашем месте пришёл ближе к вечеру, когда её начнёт жёстко ломать. Тогда она больше скажет. – Нет у нас времени до вечера, – отрезает Дан. – Где она? В той же палате? – Пойдём, отведу. Идём вслед за доктором. Коридоры тусклые, навевающие тоску. Приходим в крыло, где двери палат необычные, железные, с зарешеченным окошечком. Приближаемся к одной из таких. – Не советую входить к ней. Лучше поговорите через решётку, – указывает на одну из дверей врач. – Иваныч, ну что я, с хлипкой бабой не справлюсь? – хмыкает скептически Дан. – Напрасно ты так думаешь, – качает головой Иваныч. – Это не просто баба, это баба под такими препаратами, которые делают очень опасной. – Хорошо, я понял тебя. Врач открывает дверь, за ней действительно есть ещё одна разделяющая решётка. Галя сидит на кровати, обняв колени, раскачивается взад-вперёд как маятник, прикрыв лицо клочьями волос. Но услышав нас, вскидывает голову, взгляд у нее злой и безумный. Это жутко на самом деле. Я вижу, как её лицо превращается в страшную гримасу, она вдруг срывается с места, подлетает к нам, бьётся в решётку. Нам приходится отступить на шаг для безопасности. – Выпустите меня! Уроды! Твари! Это всё ты виновата! – впивается в меня безумным взглядом, хватается за прутья и трясёт их, проверяя на прочность. – Галя, успокойся, – прошу я. – Мы хотим тебе помочь. – Помочь? Мне? – орёт она. – Себе помоги! Тебе Машка нужна была? А нет больше Машки! – начинает она смеяться, как безумная, а меня тут же захлёстывает приступ паники. – Что ты с ней сделала? – подлетаю к решётке. И тут же понимаю, что это моя ошибка, но поздно. Всё происходит в секунду. Галя резко хватает меня за волосы, и приставляет к моему горлу кусок острого как бритва стекла… Дан дёргается в мою сторону, но Галя вдавливает осколок так, что шею обжигает острая боль и тёплая струйка начинает скользить по коже. – Назад! Или я сейчас её вскрою! – шипит Галина. – Тихо, Галя, остановись, – выставляет вперёд руки Дан, показывая, что безоружен. А я смотрю в его глаза и вижу в них неподдельный ужас. Но он берёт себя в руки, и начинает нелёгкий диалог. – Галь, не нервничай, скажи, что ты хочешь? – Дверь открыли, быстро! – рявкает она. – Хорошо. Сейчас. Только сначала скажи, для чего? Куда ты пойдёшь? Домой? Там тебя никто не ждёт. – Что? Как это? – тушуется Галя. В голосе её слышен страх. – Вот так. Николая там нет, он сейчас в полиции. Его задержали за употребление и распространение наркотиков, организацию притона. – Это ты всё, да? Ты, мент поганый! – Галь, не нервничай. Всё ещё можно исправить. Я могу сделать так, что твоего парня отпустят уже сегодня, если ты не будешь делать глупостей. – А если ты меня кинешь? Звони прямо сейчас, чтобы я слышала. – Хорошо. Дан достаёт телефон, набирает чей-то номер. – Стас, привет, – говорит в трубку. – Как там вчерашний задержанный? Слушает, кивает. – Ломает его уже, понятно. А по бумагам что? Не оформлял ещё? Это хорошо. Не торопись. А можешь дать ему трубку? Тут жена его поговорить хочет. Протягивает телефон. – Галя, возьми. Галя бросает взгляд на Дана, и, видимо, понимает, чтобы взять телефон, ей придётся отпустить меня. – На громкую ставь! – требует она в итоге, ещё крепче перехватывая меня за волосы. Через пару минут посторонних шумов в трубке раздаётся невнятный голос мужчины: – Галька, ты что ль? – Коль, Колечка, тебя правда закрыли? – Всё из-за тебя, дуры, говорил я тебе не связываться. Чёрт, я же тут сдохну…, – стонет он. – Коль, – голос Гали начинает дрожать, а стекло уже не вдавливается в меня с такой силой, – Коль, они тебе ничего не сделают, ты потерпи. Ещё я вижу, как Дан подходит всё ближе. – Этот мент тебя отпустит, я обещаю… – Галька… мне так плохо…, – начинает вдруг жутко стонать в трубку парень. Галя вздрагивает, и в этот момент Дан бросается вперёд, зажимает её запястье со стеклом, выворачивая её руку, а меня отталкивает от решётки. – А-а-а! – орёт Галя не своим голосом, пытаясь вырваться. – Ненавижу! Ненавижу, как я вас всех ненавижу! – Рот закрыла, – гаркает Дан. – Ребёнок где? – Не скажу-у-у! – визжит Галя. – Хочешь, грохни меня, но я не скажу-у-у! – Дура безмозглая! – отталкивает её от себя назад в палату, захлопывает тяжёлую дверь. – Иваныч, пусть до вечера посидит, ломать начнёт, посмотрим, как она заговорит. Врач кивает, в палате слышно, что Галина снова буйствует, продолжает выкрикивать проклятия в наш адрес. А меня трясёт. Я еле стою от пережитого стресса. – Дан, – всхлипываю я, – она же соврала про Машеньку? – Тихо, Юль, успокойся. Пойдём, – ведёт меня по коридору. – Что делать? Надо же что-то делать? Может, малышка у матери Галины? Я знаю адрес. – Я его тоже знаю, и сегодня там уже были по моей просьбе наши ребята. В квартире никого нет, и ребёнка там соседи не видели. – Боже, не могла же она её…, – прикрываю рот, чтобы не начать рыдать. – Нет, Юля, не думай о плохом. Мы найдём её. Галя сама расскажет, нужно немного подождать. Мы заходим в кабинет, который перед нами открывает врач. Дан усаживает меня на кушетку. – Дай, посмотрю, – приподнимает мой подбородок, рассматривая порез на шее. – Ничего страшного, Дан, – пытаюсь увернуться. – Ага, сантиметр бы влево и было бы не так весело, – хмуро произносит врач, протягивая Дану стерильные салфетки. – Юль, – встряхивает меня слегка Дан, – ты понимаешь что… – Не надо, Дань, – останавливаю его. Я и так по его глазам вижу всё, что он хочет сказать. Знаю, испугался за меня. Снова. – Я постараюсь больше не делать глупостей. Дан только устало прикрывает глаза. – В такой момент очень опасно разговаривать с такими пациентами, – объясняет врач. – Конечно, мы бы её успокоили укольчиком, но вы же просили беседу. – Никаких ей укольчиков! Пока не скажет, куда ребёнка дела эта тварина, – зло цедит Дан. Вытирает запёкшуюся кровь с моей шеи, обрабатывает антисептиком порез, я морщусь. – Потерпи, – сжимает мою руку. – Прости меня за неосторожность, – нахожу его взгляд. – Юль, дело не в “прости”, а в том, что ты слишком эмоционально реагируешь. И мешаешь. Не обижайся, но дальше я сам, хорошо? – Но… – Никаких “но”, – отрезает Дан. – Я сейчас поеду, а ты останешься здесь, с Дмитрием Ивановичем. Будете чай пить и за Галей присматривать, хорошо? – Но, это не очень удобно, наверное? – нерешительно оглядываюсь на немолодого доктора. – Это удобно, да, Иваныч? – встаёт Дан. – Более чем, – отвечает с улыбкой доктор. – И скучать тебе не придётся, Юлечка. У меня тут телевизор есть, чай, печенье. А ещё, поможешь мне с бумажками, а то я зашиваюсь. А если Дан задержится, я тебя сам домой отвезу, не переживай, – приятный он, когда улыбается. А ещё я понимаю, несмотря на мои заверения, Дан боится оставлять меня одну. Я бы хотела его успокоить, но знаю, сейчас это не сработает. Поэтому не спорю. Мне в руки вручают сладкий горячий чай, под спину подкладывают подушку, ноги укрывают пледом. Дан целует меня нежно в губы, дарит тёплый взгляд, и со словами, что всё будет хорошо, оставляет меня в этом странном месте… Глава 23. Сажусь в машину, замираю на несколько секунд, пытаясь сосредоточиться и решить, что делать и куда ехать в первую очередь. Конечно, по-хорошему нужно отвезти Юлю в участок, чтобы она написала заявление на этого урода Славика. Но… При одной мысли, что там жена может снова столкнуться с Еленой, загривок становится дыбом. А ещё, что-то подсказывает мне, Елена будет всячески тормозить процесс, дабы поставить меня на растяжку – если не приму предложенный ею вариант, то дело с мёртвой точки не сдвинется. Поэтому пока я решаю действовать сам, неофициально. А Славик… Его по моей просьбе ищут. Я предупредил знакомых ребят, они в курсе ситуации, и если эта падаль где-то мелькнёт, мне тут же сообщат. Сейчас нужно заняться проблемой более срочной и важной. Ребёнок. Малышку нужно найти. И если пойти законными путями, то бюрократия снова будет только мешать. А я хочу сначала понять, кто за всем стоит и откуда можно ждать подачи в этой мутной цепочке. Короче, поразмыслив, я решаю начать распутывать этот клубок с самого начала. Больница. Что-то там нечисто, по-любому. Еду туда. Раздумываю, как лучше зайти. Действующих корочек у меня нет, но есть липовые. Их бы хватило, чтобы получить доступ к нужным мне документам. Но так я привлеку внимание и могу спугнуть замешанных в деле персонажей. Вспоминаю про медсестру. Хорошая женщина, Юльке помогала и мне не отказывала. Набираю её номер. Как удачно, она оказывается как раз на смене. Я прошу её спуститься для разговора. Лидия Ивановна выходит на крыльцо больницы, я тут же подхватываю её под руку и увожу в машину. – Что-то случилось? – смотрит на меня пожилая женщина с беспокойством. – С Юленькой что-то? – хватается за сердце. – Ну как вам сказать, – вздыхаю тяжело. Не хочу пересказывать ей весь случившийся треш. Выдаю сильно урезанную версию, чтобы женщина оценила текущее положение вещей. – Сейчас уже всё с Юлей нормально. Но мне нужна ваша помощь. – Да чем я могу помочь, – разводит руками. – Можете. Мне нужна информация, но я не хочу привлекать лишнего внимания. У меня есть очень серьёзные опасения, что с Юлькиными родами и ребёнком всё произошло не случайно. Мне нужна копия её истории болезни, имена и фамилии врачей, которые её принимали, делали операцию, вели потом. – Ну имена-то я тебе скажу, а историю болезни не знаю, – потирает она задумчиво бровь. – Она ж архиве уже, а в компьютере я не разбираюсь. Врачи же сейчас все в компьютер заносят, а как к нему подходить, я понятия не имею. – А из архива достать историю как-то можно? – Я попробую, – кивает задумчиво. – У меня сегодня ночная смена. Если ключи от архива достану, ночью поищу. Но выносить я историю не буду. – Да мне и не нужно. Пока достаточно просто фото страниц, анализов и прочего. Сделаете? – Ну, это можно. А врач, который Юлю принимал, и операцию потом делал, вон он, курит на крыльце, – указывает вдруг вперёд Лидия Ивановна. – Станислав Игоревич Редич его зовут, заведующий наш. Если меня сейчас тут увидит, уволит точно, – поджимает губы. Поднимаю голову, точно он. Я же с ним разговаривал после операции, но я тогда в таком состоянии был, что плохо соображал. – Не увидит и не уволит, – успокаиваю Лидию Ивановну. – Сейчас он уйдёт, и вернётесь спокойно в отделение. Рассматриваю его внимательно, как вдруг замечаю знакомую фигуру рядом. Елена. Что она здесь делает? Слежу за ней взглядом. Она поднимается по ступенькам, кивает слегка тому самому Станиславу Игоревичу, проходит внутрь больницы. И вроде бы со стороны можно подумать, что они вообще не знакомы, но сейчас я отчётливо вижу, как мужик в белом халате начинает нервничать, мерить шагами крыльцо, затягиваться дымом глубоко и часто, покашливать. Чего это тебе сигарета поперёк горла вдруг встала? Вспомнил о вреде курения, или Елена на тебя так подействовала? Докурив, врач с досадой выбрасывает окурок в урну и быстро уходит вслед за Еленой. Неужели они как-то связаны? – А как бы мне в отделение попасть? – скашиваю взгляд на Лидию Ивановну. – Желательно, незаметно. Под видом медперсонала. Поможете? – Ну, халат-то я тебе найду, а дальше, как повезёт. – Повезёт. Обязательно повезёт. Пойдёмте, дорогая моя Лидия Ивановна, поиграем в шпионов. – Ой, старая я уже играть в такие игры. Но чего не сделаешь ради хороших людей. *** Уже через пять минут я иду в белом халате вслед за пожилой медсестрой. Спасибо ей огромное, халат она мне действительно быстро раздобыла, что говорить, тоже научила. Я тут типа новый лаборант на стажировке. – А кабинет вашего заведующего где? – спрашиваю тихо на выходе из лифта. – Триста двадцатый кабинет, – шепчет Лидия Ивановна, указывает направление. – Иди дальше сам, а то меня сейчас старшая наша наругает. – Спасибо, я отблагодарю вас. – Ой, не надо, – отмахивается. – Юленьку береги, это мне лучшая благодарность будет. Хватит уж ей страданий. – Согласен, хватит. Всё что смогу, сделаю для неё, обещаю. Ловлю тёплый взгляд пожилой женщины. Пусть это будет моим благословением. Выворачиваю в коридор, кабинет заведующего как раз посередине. Успеваю сделать всего несколько шагов, как замечаю нужную мне парочку, выходящими из кабинета. Значит, не показалось мне. И если Елена связана с этим доктором… Внутри начинают бомбить взрывы, но пока я глушу их. Мне нужно больше информации. К счастью для меня, парочка поворачивается спиной, они тихонько беседуют о чём-то, двигаясь по коридору. Я иду следом на расстоянии нескольких метров. У меня на лице медицинская маска, поэтому я очень надеюсь остаться неузнанным, даже если кто-то из них обернётся. Разговора мне не слышно, но по позам и жестам я вижу, что врач не выглядит довольным. Елена что-то вещает в своей властной манере, жестикулируя наманикюренным пальцем. Провожаю парочку до лифта. Зайти бы с ними, но боюсь спалиться. Странно, что лифт уезжает не вниз, а вверх. Останавливается на два этажа выше. Интересно. Возвращаюсь в Лидии Ивановне, нахожу её на посту. – Ну что, нашпионил что-то? – спрашивает тихонечко с улыбкой. – Ага. Скажите, а что у вас на два этажа выше? Какое отделение? – Как какое? То самое. Патология новорождённых. – О как. А история становится всё интереснее и интереснее… Жаль, в патологию новорождённых прорваться не получится, туда Лидия Ивановна провести меня не сможет. Ну да ладно. Придумаем что-нибудь. Сейчас главное — нащупать, а дальше раскопаем. – Лидия Ивановна, с врачом мне всё понятно, а что там с остальным персоналом? Медсестра, акушерка, может кто-то ещё, – спрашиваю тихонько. – Так, ну по памяти я тебе не скажу, но могу график глянуть за тот период, – Лидия Ивановна открывает толстую тетрадь. – Это у нас какого числа случилось? Называю проклятую дату. Этот день сломал наши жизни, принёс столько горя и страданий, что забыть его невозможно. Лидия Ивановна листает что-то в журнале, водит пальцем по записям. – Вот, – наконец выдаёт она. – Тамара Исаева дежурила как раз. А, подожди, или не она? Но в графике её имя. Так, а я у неё спрошу сейчас, стой тут. Уходит. Я же становлюсь у окна за большим раскидистым цветком в огромной кадке, чтобы не привлекать лишнего внимания. Рассматриваю стоянку. Замечаю Елену, спешащую к своей машине. Проследить бы за ней, да не успею уже. Сзади слышу шаги. – На посту, почему никого нет? – басит чей-то громкий голос. Оборачиваюсь слегка, ага, Тот самый Редич. Торопливые шаги, к нему спешит Лидия Ивановна. – Тут я, – садится на своё место. – Так, а старшая где? – недовольно и властно спрашивает заведующий. – Ну, здесь где-то, – разводит руками Лидия Ивановна. – Скоро придёт. Что-то передать ей? – Да. Пусть соберёт информацию по всем отказникам за последние два месяца и принесет мне истории этих мамаш . – Хорошо, передам, – кивает Лидия Ивановна. Редич уходит, медсестра стекает в расслабленную позу. Подхожу к ней. – Фух, – вздыхает она. – Вот такой он мужик. Вроде и не наорал, просто дал задание, но ощущение, как будто ты уже всё сделал шиворот-навыворот. – Ага, я заметил. И зачем ему, интересно, истории мамочек-отказниц? – Да откуда ж я знаю. Может, министерство запрашивает информацию или ещё что? – Ну да, ну да. История Галины, я так понимаю, тоже попадёт в эту пачку? – Наверное. Хотя, она же потом передумала. – Лидия Ивановна, если история Галины к вам в руки попадёт, вы и с неё копию снимите, будьте добры, – прошу я. – Хорошо, попробую. – А что там с медсестрой? Узнали что-то? – Ой, там всё странно, – понижает голос Лидия Ивановна, кивает мне, чтобы наклонился ближе и начинает шептать. – Смена и правда должна была быть у Тамары, она вышла уже, начала работать, а потом прилетел главный, хоть в этот день у него выходной был, отправил Тому домой, а сам вызвал любовницу свою, Верку, ну, точнее Веру Егоровну. По тону сразу видно, что эту самую Верку Лидия Ивановна не жалует. – И что дальше? – слушаю внимательно. – Ну а что. Тома домой ушла, смены ей все перекрутили, но спорить было бесполезно. Эта Верка у нас вообще на особом счету у шефа. – Понятно. Эта странность ещё раз доказывает, что неспроста шеф на работу прискакал в свой выходной. Чёрт, это что же получается? Юльку здесь ждали? И Славик ещё этот, урод, он же её привёз. Надо срочно найти гада, у меня к нему всё больше вопросов. Снова начинает захлёстывать чёрная злость и жгучее чувство вины. Если бы я был рядом в тот момент, может быть, не случилось бы всего этого? Но если здесь замешана Елена… Припоминаю тот проклятый день, как она дотошно документы проверяла, к каждой букве докапывалась, к каждой цифре. Пару листов заставляла переписывать. Мы ведь могли и раньше управиться, но она мотивировала тем, что её на новой должности будут усиленно проверять, поэтому она не может допустить неточностей по такому громкому делу. Интересно, а машина у меня заглохла тоже не случайно? В сервисе мужики долго лазили, понять не могли, в чём дело, а оказалось, там один проводок хитрый был сброшен. Я подумал, что он случайно с клеммы слетел, а сейчас уже сомневаюсь. Чувствую себя пацаном, которого развели, как лоха. Но если только мои подозрения верны, я одного не пойму – в чём мотив? В большую и светлую любовь Елены я слабо верю, да и как-то всё это… Зачем? Неужели эта тварь думала, что если ребёнка у нас с Юлькой не будет, то я жену брошу? И насколько нужно быть отбитой тварью, чтобы ребёнку навредить. По мне, так это за гранью. И главное, ради чего? Замутить такую схему только из-за туманной перспективы заполучить мужика в свою кровать? Слабо верится. Но теперь-то уж я точно раскопаю всё это гнильё, и пусть виновные теряются в ужасе. Возвращаюсь мыслями в текущий момент. – А Верка эта сегодня на работе? – Нет, – отрицательно качает головой Лидия Ивановна. – Она в одной смене с главным всегда, а он сегодня опять приехал, хоть и не должен был. – А адрес можно мне её узнать? – Да без проблем. Сейчас, – пишет мне на листочке. – Что-то ещё? – оглядывается с опаской. – Нет. Я пойду, а вы работайте спокойно. Спасибо за всё. – Давай, милок, беги, пока тебя не узнал никто. А я позвоню, если что-то раздобуду. Прощаемся. Ухожу из больницы. Итак, сейчас прокатимся к этой медсестре, а потом займёмся Славиком. Глава 24. Еду по указанному адресу. Это новый микрорайон, все многоэтажки недавно отстроены, и что самое неприятное – имеют закрытые дворы. А значит, так просто на территорию попасть нельзя. Конечно, не проблема обойти всю эту систему безопасности, но пока я не вижу особенной надобности. Нужно собрать побольше информации, чтобы понимать, есть ли смысл так заморачиваться. Единственный вывод, который делаю – жильё здесь явно недешёвое, и едва ли по карману обычной медсестре. Нет, понятно, я о ней ничего не знаю, может, у неё родители при бабках или она вообще замужем. Нахожу в интернете контакты участкового по этому району. Лишишин Роман Андреевич. Рассматриваю фотку. Лицо знакомое, значит, где-то пересекались. Звоню по указанному номеру. Отвечает почти сразу. Представляюсь, называю звание, отдел. – Чем могу помочь, товарищ капитан? – тут же сечёт участковый. Называю все данные, которые у меня есть на медсестру. Имя, адрес, место работы. – Она у меня свидетелем проходит по делу, что-то есть на эту даму? – Да нет, она по нашим сводкам не проходила, но адрес квартиры знакомый. Подождите, сейчас гляну. Шуршит чем-то, видимо, данные сверяет. – Да, точно, – отзывается Лишишин, – братец её проходил у нас по парочке дел. Мошенничество с недвижимостью в основном. Но каждый раз отмазывался, насколько я помню. И эта квартира тоже спорная. Деталей не помню, могу поднять. – Да, было бы неплохо. Сможешь пока без официального запроса глянуть. А если что-то важное, бумажки потом оформим. – Да без проблем, – соглашается тут же. – А как братца-то зовут? – Уманский Вячеслав Георгиевич. – О как! – тут же прошибает меня. – Что, знакомое имя? – До боли, я бы сказал. И по ходу, с недвижимостью мутить он не перестал. Что-то на него ещё есть? – Я подниму дело, посмотрю. Почту свою напишите, я скину. – Окей. А картинка-то всё интереснее и интереснее получается… Есть ли шанс, что этот утырок прячется у сестры? Проверить в любом случае стоит. А значит, в квартиру надо как-то попасть. Но лезть самому, плохая идея. Он меня знает и если что-то заподозрит, слиняет тут же. Прикидываю разные варианты, но тут меня отвлекает входящий звонок. Иваныч. Сердце вздрагивает беспокойством, и как только отвечаю на вызов, сразу понимаю, что не зря. – Дан, ты бы подъехал, – напряжённым голосом выдаёт Иваныч. А на заднем фоне я слышу отчётливые рыдания Юльки. – Что случилось? – спрашиваю, а сам уже руль выворачиваю в сторону больницы. – Тут Галя ваша заговорила, ну и Юлю расстроила очень. Что-то про ребёнка сказала такое, что жену твою я никак успокоить не могу. – Чёрт! А на хрена ты её опять к этой ненормальной пустил? – Ну, мы все безопасно сделали, да и Галя эта сама изъявила желание поговорить и вела себя совсем неагрессивно. Но… приезжай, короче. – Да еду я уже! Давлю на педаль газа, а самого трясти начинает. Что эта конченная недомамаша могла сказать? И что если с малышкой действительно что-то случилось? Глаза застилает красная пелена от мысли, что это может быть наша с Юлькой дочь. От страха кровь в жилах холодеет. Чёрт, как же страшно это всё. И есть ощущение, что спрут запутывает меня всё сильнее, и чем больше я пытаюсь выпутаться, тем сильнее вязну в этой трясине. Чувствую, сам не выгребу. Надо помощи просить. И есть у меня мысли, к кому можно обратиться, но для этого мне нужны какие-то весомые доказательства. А ещё, мне нужно успокоить Юльку, иначе я не смогу думать о деле, если постоянно буду за неё переживать. Нарушая правила, несусь в больницу. Резко торможу у больничного крыльца, бегу в кабинет к Иванычу. Открываю дверь, замираю от увиденной картины. Юлька рыдает на груди у пожилого доктора. – Юль, – подхожу ближе, – что случилось? Вытаскиваю её из хватки Иваныча, Юлька всхлипывает и не может толком сказать. – Ма-ма-машенька, о-она её про-да-ла-а-а, – начинает ещё чаще всхлипывать Юлька. – Как? Кому? – встряхиваю жену. Но она только мотает головой, из чего я делаю вывод, что больше она ничего не знает. – Ключи мне от палаты этой курвы дай, – протягиваю руку к Иванычу. – Дан, ты успокойся сначала, – смотрит настороженно доктор на моё перекошенное от ярости лицо. – Иваныч, не беси меня! Быстро! – реву я. – На! – отдаёт ключи. – Только без рук! Мне трупы в больнице не нужны! – Не переживай! Такое дерьмо так просто не убить. Усаживаю Юльку на диван, успокоить мне её пока нечем, поэтому просто целую её пару раз и ухожу. Открываю палату Галины, захожу внутрь. Эта падаль сидит в углу, дрожит, корчится от ломки. И мне её совершенно не жаль. – Ну что? Как ощущения? – встаю напротив неё. – Чего тебе надо, мент? – смотрит исподлобья. – Я твоей жене всё сказала. – Для начала повтори, что ты там ей наплела? – Девчонку у меня забрали. Всё. Больше ничего не знаю. – Кто? Когда? Зачем? – В тот же вечер, когда жена твоя ко мне приходила с хахалем своим. – Так, рот про хахаля закрыла! – Что, не нравится, – усмехается мерзко. – Ты мне по делу говори! – Не знаю я, кто забрал. Я их не видела. Мы договорились, что они оставляют мне деньги в оговорённом месте, я их забираю, и там же оставляю ребёнка в люльке. Всё! – Сдаётся мне, что ты врёшь, Галя. – Нет! Зачем оно мне? – А давай-ка мы с тобой поговорим по-другому. Выхожу, прошу у Иваныча “предмет торга”. И пока он готовит волшебный коктейль, бросаю взгляд на жену. Она уже не рыдает, но смотрит на меня такими глазами, что мне самому взвыть хочется. Столько там боли, отчаяния. – Юль, – присаживаюсь перед ней. – Успокойся, ещё не всё потеряно. Девочка жива, а это главное. Мы найдём её, я тебе обещаю. Ухожу назад в палату. Держу перед Галей шприц. Глаза её тут же загораются. – Смотри, что у меня есть, – показываю ей. – Это то, от чего твои страдания сразу прекратятся. Станет легко и хорошо. И если ты сейчас скажешь мне что-то такое, что поможет мне быстро найти ребёнка, я тебя вообще отпущу. – Ты врёшь! – смотрит на меня волком, а сама кулаки сжимает так, что кажется, кости сейчас затрещат. Ломает её жёстко. – А на кой ты мне тут сдалась? Мне какая разница, где ты подохнешь, здесь или там, на улице. Но решать тебе. – Не знаю я ничего! – психует Галя. – Хорошо, давай по порядку. Сколько тебе вообще денег предложили? – Триста, – шмыгает она носом. – А почему ты Юльке про два ляма втирала. – Так мне сказали. – Что тебе сказали? – Сказали, придёт баба ненормальная, будет ребёнка просить забрать, озвучить ей такую сумму. – Кто сказал? – Не знаю. Мне по телефону звонили. Голос женский. – Голос сможешь узнать? Пожимает плечами. Я достаю телефон, открываю нашу с Еленой переписку. Запускаю голосовое от неё. Там она задаёт вопросы по текущему делу, даёт распоряжения. – Ну что? – смотрю на Галю внимательно. – Это она, – кивает Галя. – Уверена? – Абсолютно. Такой командный тон хрен перепутаешь. – Мне нужно что-то более весомое. Думай. – Не знаю я. Малая разболелась в последний день. Постоянно орала, ничего не ела. Возможно, они в больницу обратятся. Всё! Больше не знаю ничего. Я специально лишних вопросов не задавала. Оно мне надо? – Ты сказала – они. Почему? – Из опеки тётка тоже в курсе. По-любому. – Имя. – Светлана. Отчество и фамилию не помню. А теперь дай, что обещал, и отвали от меня. – Я отвалю. А ты понимаешь, что за ребёнка с тебя спросят, дура ты безмозглая! Менты придут к тебе, и что ты скажешь? – Эта тётка обещала, что не придёт никто, – смотрит обречённо эта дурёха. – Да и если так, выбора у меня не было! Мне бабки нужны были, иначе Кольку бы грохнули за долги, – начинает всхлипывать. – А ты его так любишь? – что-то шевелится в душе, похожее на жалость. – Да. И он меня. А больше никто и никогда меня не любил. Вспоминаю слова жены, что эта Галя просто недолюбленный, озлобленный ребёнок. Не знаю, возможно, так и есть. – Держи, – отдаю ей шприц. Она хватает его дрожащими руками, тут же всаживает в руку. Прикрывает глаза. – Но отпустить тебя не смогу. Дам тебе шанс, идиотке. Но Галя уже не реагирует. Она в своей нирване, ждёт приход. Иду к жене. Что ж. Всё указывает на Елену, а значит, эта война не будет лёгкой! Глава 25. Подхожу к кабинету Иваныча, телефон вздрагивает от входящего СМС. Открываю. О! Лидия Ивановна прислала фото истории болезни и Юли, и Галины. Отлично! Оперативно сработано. Уже хочу толкнуть дверь, как замечаю Дмитрия Ивановича в другом конце коридора. Окликаю его, догоняю. – Ну что там? – смотрит пытливо. – Нормально всё, – успокаиваю его. – Жива твоя Галя, и сейчас ловит приход от укола. – Ну, это ненадолго. К утру всё начнётся с новой силой. Что мне с ней делать? – Пусть пока у тебя побудет. Она ценный свидетель. – Это не проблема. А дальше, что думаешь делать? – Иваныч, у меня к тебе просьба. – Что такое? – Можно я Юльку у тебя оставлю? Я боюсь её одну оставлять. Иваныч задумается на пару секунд, кивает. – Да я-то согласен, лишь бы она была не против. Ей, Дан, и правда помощь нужна серьёзная. Не пережила она ещё потерю ребёнка, не отпустила. В голове у неё смешался образ погибшей дочки и вот этого малыша, которого вы ищете. А это чревато для психики, ты же понимаешь. – Тут такое дело, Иваныч, – вздыхаю я тяжело. – Так, присядь-ка вот тут, – усаживает меня на кушетку в коридоре. – Рассказывай. Не переживай, никто нас здесь не услышит. – Хорошо. Есть у меня подозрение, Иваныч, что наш ребёнок на самом деле не погиб, – выдаю главное, чтобы понял он, что не такая уж Юлька и сумасшедшая, возможно. – Как это? – замирает поражённо доктор. – Вот так. Какая-то там муть в больнице творится. И Галя эта, она уверена, что родила мёртвого ребёнка, а значит… – Ты думаешь, что эта пропавшая малютка ваша? – Иваныч даже за сердце хватается. Я же только киваю. – Ты уверен? – Нет. Поэтому Юле пока ничего не говорю. – Да, тут ты прав. Если это окажется ошибкой… – Вот именно. И мне нужно быстро раскопать это дело. А я Юлю оставить боюсь, понимаешь? – Понимаю. Я сделаю всё, что смогу. Приглашу её ко мне в гости. И ты постарайся уговорить. – Хорошо. И ещё, Иваныч, ты хоть и специфический врач, но всё же, нет ли у тебя хорошего знакомого акушера-гинеколога? – Дан, ты что, хочешь Юльку ещё на одного ребёнка уговорить? Рано ещё, – неодобрительно качает головой. – Да нет же, – отмахиваюсь от его дурацкого предположения. – Мне консультация нужна. Скинули мне все материалы из Юлькиной истории болезни. Чую, там тоже не всё гладко, нужен независимый толковый медик, который сможет увидеть несостыковки. Желательно так, чтобы можно было за это привлечь виновных. – Найду я тебе медика, – кивает Иваныч. – А дальше уж как получится. Есть у меня товарищ, у него жена как раз гинеколог со стажем. Скидывай мне свои материалы, я у неё всё выясню. – Отлично, спасибо тебе. – Да не за что пока. А сам-то что думаешь? Чьих рук дело? – прищуривается Иваныч. – Как-то не похоже на банальную месть обиженного преступника. Женской обидой здесь пахнет, не чувствуешь? – Чувствую, – невесело усмехаюсь. – Ещё как чувствую. Вот ты мне скажи, как психиатр, это насколько надо быть отбитой сукой, чтобы провернуть такое, а? Чтобы заставить мать поверить в смерть своего ребёнка, чтобы творить всё это, а? – у меня это в голове никак не укладывается. – Ну, тут я тебе много не скажу, не зная, о ком речь и всех обстоятельств, – разводит руками доктор. – Но в целом, если за всем стоит женщина хитрая и обидчивая, а ты прошёлся по самым больным для неё точкам, то ответка может быть очень страшной. И ещё, зная женскую логику, ударила она, скорее всего, зеркально, понимаешь? – Нет, Иваныч, не понимаю. У меня с этой дамой была всего одна ночь по пьяни. Я ей ничего не обещал, в любви не клялся. Она сама на меня повисла, ну и потом мы разошлись без пыли и скандалов. – Ну, тогда может быть всего два варианта: или ты думаешь не на ту, или ты чего-то важного не знаешь… Слова Иваныча заставили задуматься о многом. Чего я могу не знать? За что Елена может мстить так жестоко? Может, стоит поинтересоваться, как она жила эти три года? С её послужным списком всё понятно, но тут явно нужно копать глубже, в личное. А кто может дать мне такие сведения? Возможно, кто-то из её бывших сослуживцев? Нужно прошерстить контакты и вспомнить кого-то. А прямо сейчас мне важно решить вопрос с Юлей. Возвращаемся с Иванычем в его кабинет и застаём Юльку спящей на диване. – Заснула, – останавливаюсь над ней растерянно. – Вот и хорошо. Я ей успокоительного накапал, может, оно подействовало. Езжай. Не переживай, я с буйными психбольными справляюсь, а уж с твоей лапочкой-женой разберусь. – Спасибо тебе, Иваныч. У меня звонит телефон, поэтому я быстро покидаю кабинет, чтобы не разбудить жену. Смотрю на дисплей, морщусь. А вот и главная паучиха, судя по всему. Интересно, что ей нужно? Принимаю вызов: – Слушаю тебя, Елена. – Дан, привет. Как дела? – начинает издалека. – За работой не соскучился? – Да так, есть немного, – отвечаю обтекаемо. – Ты сможешь подъехать? Разговор есть. – О чём? – О будущем, – многообещающе шепчет она. И мне бы послать её, но… Мне нужны доказательства. А значит, нужно играть в предложенную игру. Только теперь я не буду так слеп, как раньше, а значит, мои шансы выиграть значительно возрастают! – Давай встретимся, поговорим. Я подъеду в участок. – Отлично, я тебя жду…, – отвечает она таким голосом, как будто ждёт меня в своей постели, а не в кабинете следственного отдела, – поторопись. Глава 26. Приезжаю в участок, иду по знакомым коридорам, но в душе поднимается волна неприязни. Когда-то я любил свою работу, но в последние годы всё чаще ловлю себя на мысли, что больше не хочу. Слишком много здесь грязи, и я сейчас не о трупах, преступниках и прочих неизбежных атрибутах нашей работы. Система здорово прогнила изнутри. Поэтому вот такие, как Елена, и садятся на высокие должности, чтобы потом творить преступления, которые многим отъявленным головорезам не снились. И зная, как у нас всё устроено, понятно, что выше у неё тоже есть покровители, а значит, так просто её не свалить, и нужно быть очень осторожным. Рабочий день уже закончен, коридоры пусты. Останавливаюсь перед кабинетом Елены. Засунув подальше все ненужные чувства, стучу и тут же открываю дверь. Елена поднимает голову от каких-то бумаг. Она, как всегда, идеальна, строгая причёска волосок к волоску, сдержанный макияж и её фирменная хищная улыбка. – Дан, привет. – Привет. Ты хотела поговорить? – прохожу в кабинет. – Да, присаживайся. Чай, кофе? – Кофе. Я устраиваюсь на стуле, а Елена идёт к своей новенькой кофемашине, виляя задницей. Знаю я эти её штучки, но на меня они не действуют. – Нет, из этой новомодной фигни не хочу, – кривлюсь я, указывая на кофемашину. – Мне бы обычного, растворимого. – М-м, у меня такой не водится, – поджимает губы Елена. – Так в моём кабинете есть. Давай схожу, принесу. – Сиди, я сама, – подходит ко мне ближе, поправляет мои волосы, – мне нравится о тебе заботиться, Дан, – обдаёт глубоким взглядом, сладким, как патока. Хочется сбросить её руку, а лучше заломить так, чтобы заорала от боли, но я сижу с натянутой улыбкой. – Буду благодарен, – выдавливаю неохотно. Елена выходит из кабинета, а я на то и рассчитывал. Времени у меня мало, но стоит попытаться. Мой кабинет в другом крыле, поэтому минут пять у меня есть. Подлетаю к её столу, просматриваю, что за бумаги там лежат. Ничего интересного. Открываю ящик стола, тоже папки с бумагами, просматривать их у меня времени нет. Быстро ворошу кипу. Из одной папки выскакивает листочек. Так, номер телефона, написанный карандашом, переворачиваю лист, а там фамилия “Уманский”. О! Очень кстати. Прячу листик в карман, дёргаю следующий ящик, он закрыт. Что ж. Остаётся самый нижний, но там только коробка из-под обуви. Открываю крышку – обычные женские туфли. Уже хочу закрыть, как меня цепляет мысль. Рассматриваю туфли внимательно. Хм, на одном из них знакомое украшение в виде круглой броши, а на другом… его нет! Точно! Я же такую брошку нашёл в машине Славика! Вот, ещё одно доказательство того, что Елена замешана в этом деле. Слышу шаги в коридоре. Быстро закрываю ящики, возвращаюсь на место. Только успеваю посадить свою задницу на стул, как открывается дверь. В кабинет входит Елена с кружкой горячего кофе. – Вот, всё как ты любишь, ложка кофе и две сахара, – ставит передо мной дымящуюся кружку, не забыв наклониться так, чтобы я полюбовался кружевом её белья в вырезе. Все эти дешёвые фокусы жутко бесят, и хочется послать эту сучку в цвет, но нельзя. Надо терпеть. – Приятно, что ты помнишь такие мелочи, – отвечаю всё с той же натянутой улыбкой. – Я о тебе всё помню, Дан. Ты ведь для меня на самом деле очень много значишь. Как по-новому сейчас для меня звучат эти фразы. – Ты хотела о чём-то поговорить? – стараюсь съехать с опасной темы. – Ты подумал над моим предложением? – обволакивает своим чёрным пронзительным взглядом Елена. – Лен, – вздыхаю тяжело, – в моей жизни столько неразберихи, что мне сложно понять, куда двигаться дальше, – пытаюсь съехать пока с темы, чтобы выиграть время. – Я понимаю, именно поэтому я пытаюсь тебе помочь. – Я это ценю, Лен, просто… – Дан, я тоже ценю то, что между нами было, и ещё больше наше возможное будущее. Поэтому прикрываю тебя, как могу. Результаты проверки пришли не самые радужные. По тебе найдено несколько серьёзных нарушений, плюс последние твои залёты с избиением. – Но этот урод заявление же не написал? – Не написал, но факт твоего задержания был. Сам знаешь, на него сверху могут закрыть глаза, а могут поставить во главу угла и к этому подтянуть остальные нарушения. Понятно, пошёл шантаж в чистом виде. – И что мне грозит? – выгибаю вопросительно бровь. – Самое лёгкое – увольнение без права занимать подобные должности, ну а если начнут крутить, возможно, и срок. – Ну что ж, значит, такова моя судьба. – Но есть и третий вариант. У меня есть связи наверху, я попробую замять это дело. Что и требовалось доказать. Как же ты предсказуема, однако! Елена встаёт, обходит меня сзади. Инстинкты кричат об опасности, но я расслабленно сижу. Елена кладёт руки мне на плечи, наклоняется к самому уху. – Нам же было хорошо вместе, ты помнишь? – её губы касаются моей щеки, а рука скользит по груди. А у меня ощущение, как будто по мне змея ползёт и вот-вот ужалит. Но нужно доиграть эту партию. Губы Елены накрывают мои, и я позволяю ей просунуть язык в свой рот. Юлька, прости, но так надо. Мы целуемся, я стараюсь подавить внутренний протест, и выдать правдоподобные эмоции. Елена начинает тяжело дышать, сползает ко мне на колени, начинает расстёгивать рубашку, но я торможу её. – Нет, постой. – Что такое, Дан? Я очень хочу, ты тоже, я так скучала по тебе. – Нет, я не могу так, Лен. Я хочу разобраться с женой, а потом решать, как жить дальше. – А что с женой? – холодеет её голос. – Тебе не надоело вытирать сопли этой сумасшедшей? – Надоело. Но, мне нужно зафиналить нашу историю, а потом бросаться в другую. Вот такой я идиот, – развожу руками. М-да, – недовольно поджимает Елена губы, – ты всегда был слишком правильным. Встаёт с моих колен, отходит, быстро поправляя одежду. – Наверное, ты права. Но меняться мне уже поздно. – Что ж, Дан. Даю тебе три дня, – натянуто скрипит её голос. – Больше тянуть решение твоего вопроса я не могу. – Хорошо, спасибо тебе. Отлично, три дня – тоже срок. Надеюсь, я успею тебя свалить и вырваться из сплетённой тобой паутины! Глава 27. И снова я в машине, и снова мысли взрывают голову. Куда бежать в первую очередь? Бомбить больницу и врачей, попытаться найти и тряхнуть Славика, сосредоточиться на поисках ребёнка или на том, чтобы нейтрализовать Елену? Понятно, что все эти задачи связаны между собой, но нужно определить главную. К сожалению, раздвоиться я не могу. А значит, вывод очевиден и прост – один я не справлюсь. Мне требуется помощь. Но против Елены не многие захотят идти, если я обращусь к сослуживцам. Нужно метить выше. Нахожу в телефоне контакт, который не вспоминал очень давно. Возможно, этот номер уже и не актуален. А даже если и актуален, то данный абонент может смело послать меня подальше или вообще не вспомнить. Но… это моя последняя надежда. Тяжело вздохнув, набираю номер. Гудки идут, но трубку никто не берёт. Вызов заканчивается, я набираю снова. Давай, Серёга, бери! – мысленно молю я. Не помогает. Телефон замолкает, я расстроено замираю. Устало откидываюсь на сиденье. Походу воевать всё же придётся одному. Завожу мотор и уже хочу ехать в сторону дома Иваныча, как вдруг телефон вздрагивает входящим. Серёга! Тут же отвечаю. – Слушаю, – звучит в трубке. – Привет, не узнал? – усмехаюсь. – Нет, и в угадайки играть мне некогда, – ух, какие нотки стальные появились у моего друга юности. – Понял. Это Данил Ермолов, помнишь такого? – Дан, привет. Не ожидал, – меняется его тон на более дружелюбный. – Да, времени утекло много. – Как дела? – Честно, не очень, – выдыхаю я. – И поэтому ты вспомнил про меня? – усмехается. – Да, – честно отвечаю. – Думаю, ты моя последняя надежда. – Не факт, – хмыкает друг. – Я слышал о твоих проблемах на службе. Видишь, ты про меня вспомнил только сейчас, а о тебе помнил всегда. – Приятно слышать. – Скажу сразу, помочь тебе смогу едва ли. За тебя крепко взялись. – Да, это я знаю, но на работу мне уже плевать. Все намного серьёзнее, Серый. Но по телефону рассказать не могу, надо встретиться. – Что ж, раз надо, подъезжай. Называет адрес. Лечу туда. Серёга – ФСБшник, дружили мы с ним ещё в школе, вместе мечтали в полиции служить, а потом судьба раскидала нас, поступили мы в разные вузы, и потом пересеклись только на встрече выпускников лет пять назад. Сверяю адрес. Я на месте. Тёмный, занюханный бар. Ладно, Серёге виднее. Вхожу внутрь, замечаю друга за дальним столиком. Изменился, возмужал, подкачался. Одет по гражданке, толстовка, джинсы. Замечает меня, улыбается, встаёт. Вот, а улыбка у него всё та же, и этот прищур глаз. Тепло приветствуем друг друга. – Ну как ты, до генерала ещё далеко? – хлопаю его по плечу. – Хлопотно это, в генералы лезть, мне и майором неплохо, – усмехается. – О, майор до сорока, это круть. – Если бы ты не выделывался перед начальством, тоже уже меня бы догнал. – Это зависит от начальства… – Что, не сработались вы с Метелиной? – смотрит с прищуром. – Да как тебе сказать… Это длинная история. Послушаешь? – Если только она имеет отношение к делу. – К сожалению, имеет. И я начинаю свой рассказ. Говорю максимально откровенно, потому что если Серёга не поможет, то проигрыш мне обеспечен. Друг слушает с каменным лицом, выдержка у него что надо. Иногда только задаёт уточняющие вопросы, но когда я дохожу до факта, что дочь наша, возможно, жива, даже у него брови ползут вверх. – Ты уверен? – смотрит поражённо. – Практически. – А если нет? – А если да? – впиваюсь в него отчаянным взглядом. – Ты представь, что мы с Юлькой пережили, Серый. Мы этого ребёнка выстрадали, столько лет неудачных попыток, два выкидыша, и теперь такое. Я дочь своими руками похоронил, понимаешь, вот этими руками в землю закопал, а теперь узнаю, что это, возможно, чужой ребёнок. – Дан, я понимаю твои чувства, но какие этому есть доказательства? Слова обдолбанной наркоманки, что она что-то там видела? Ты же сам понимаешь, что это бред, на котором обвинение не построишь. – Я понимаю, Серый, – зажмуриваюсь, чтобы успокоить бушующие эмоции. – Но я чувствую, что здесь всё очень мутно. А ещё мне взрывает башку от мысли, что моя, возможно, дочь неизвестно где. Что её тягала эта ущербная мамаша, могла угробить ребёнка, а всё это произошло с подачи кого? Кто-то же это разрешил? Как ты думаешь, кто это всё мог затеять? Рассказываю о визите Елены в больницу, о Славике и о найденной брошке, которая точно принадлежит Елене. – Это уже что-то, но пока никак не доказывает, что детей подменили, – хмурится друг. – Ты понимаешь, какой это косяк для больницы? – Хорошо, Серёг, пусть с тем, чей это ребёнок, пока непонятно, но найти его ведь всё равно нужно. Тогда сделать анализ ДНК будет элементарно. – Да. Я понял тебя. А Метелина… Ты знаешь, кто её покрывает? – Нет. Но подозреваю, что кто-то очень высокий. – Да. Полковник МВД Теплинский. И вот под него мы давно копаем. Много нехороших ниточек к нему тянется, но прижать урода никак не получается. Думаю, и в нашей структуре у него связи есть. – И что, ничего нельзя сделать? – Можно. Но мне нужно время подумать. – Елена дала мне три дня, – усмехаюсь криво. – Потом обещала пустить под каток. – А ты испугался? – прищуривается друг. – Не за себя. Елена не привыкла проигрывать. Я боюсь, что, получив отказ, она попытается надавить как-то ещё. – Ладно. Три дня тоже срок. Завтра я пошлю своих ребят, найдёте этого Славика. И доктора надо брать в оборот. – А может, начнём прямо сегодня? – смотрю с прищуром на друга. – Я знаю место, где, скорее всего, скрывается Славик, и телефон у меня его есть, – достаю бумажку с номером. – Не хочешь тряхнуть стариной? – Ох, на что ты меня толкаешь, – усмехается Серый, но глаза его загораются. – Чего только не сделаешь ради старого друга. Что ж, давай сюда телефон, будем выманивать твоего чёрного риелтора! Глава 28. Едем по адресу, где я сегодня уже был. С корочками Серёги все двери перед нами открыты. В жилой комплекс нас пропускают без проблем. Более того, охранник со скрипом, но отвечает на наши вопросы. Так мы узнаем, что в указанной квартире действительно проживает парень, подходящий под описание. И сегодня он никуда не выезжал, а значит, должен быть дома. – Короче, – обращается Серёга к охраннику. – Звони хозяйке. Сообщи, что приехал курьер с доставкой. Скажешь, типа подарок от поклонника привёз. Номер срабатывает, нас пропускают на территорию, а потом и в подъезд. Поднимаемся в лифте на нужный этаж. – Блин, надо было цветочков каких-нибудь захватить, чтобы в глазок не спалили наши рожи, – рассуждаю я. Выходим из лифта. – Цветочки, говоришь? – задумчиво тянет Серёга и тут же подхватывает с подоконника какой-то раскидистый куст в горшке. – Как тебе? Сойдёт за букет? – Да ты романтик? – усмехаюсь. – А то! Это ты давно женатый чувак с отбитыми инстинктами. Учись. Подходим к нужной квартире, я чувствую адреналин и жажду расправы. Хочется с ходу поубивать тварей, но я держу себя на цепи. Рано. Сначала нужно добиться результата, а потом только срываться. Я становлюсь сбоку, Серёга натягивает милое выражение лица, поднимает цветок повыше и жмёт звонок. Напряжённая минута, замок открывается, а следом и дверь. А дальше всё происходит быстро и чётко. Влетаю в квартиру, зажимаю рот бабе, а Серёга несётся по комнатам в поисках нашего клиента. Женщина замирает в моих руках испуганной статуей, но стоит мне слегка убрать руку от её рта, как тут же раздаётся визг. – Рот закрой, не трону, – шиплю ей на ухо. – Кто вы такие? Не трогайте. Мы ничего… У нас ничего нет…, – испуганно лепечет Верочка. – Тихо! – рявкаю я. Выдёргиваю из её рук телефон, отправляю к себе в карман. В этот момент Серёга вытаскивает заспанного Славика из тёмной спальни. Он испуганно щурится. – Доброе утро, – оскаливаюсь на него, – пора просыпаться, мразь! С удовольствием всаживаю кулак ему в грудину, отмечая, что и прошлые мои фонари ещё не сошли до конца с лица урода. Славик сгибается пополам, кашляет. А сестра его снова начинает орать. Ловлю её, заставляю замолчать, тащу на кухню, усаживаю на стул. – Ч-что вам нужно? Славик, это ты опять что-то натворил? – оглядывается испуганно. Рассматриваю её. Да, смазливая, грудь, ноги, губы, всё на месте. Видимо, любовник не обижает. – Натворили вы оба! – сажусь напротив, сжимаю кулаки. Ярость душит, но я беру себя в руки. – Мент, ты труп, – рычит вдруг зло Славик. – Ты знаешь, что тебе устроят за этот беспредел? – Ох как ты заговорил? – усмехаюсь. – Только ты не угадал. Ты на Метелину надеешься? Зря. Теперь ты для неё уже неинтересен. Поэтому прикрывать тебя она не станет. Наоборот, идиот, я тебе жизнь спасаю. – Чё ты гонишь, мент, – усмехается зло. – Елена задумала тебя убрать. Не знал? – блефую я. – Бред, – фыркает он. – Ну если это бред, что здесь вместе со мной делает офицер ФСБ? Славик переводит подозрительный взгляд на Серёгу. Тот неторопливо и вальяжно достаёт свои корочки, суёт в нос Славику. Он заметно напрягается, начинает нервничать. – Может, это липа? – кивает на удостоверение. – Может, и липа, – смотрит на него Серёга. – Только сегодня мы сняли неподалёку отсюда человечка, у которого на тебя был заказ. – И что вы хотите от меня? Испугался, урод. Страхом от него теперь за версту смердит. – Выбор за тобой, – усмехается Серёга. – Человечка мы спугнули, но ты же знаешь, такие люди, если принимают заказ, работают до его выполнения. Так вот… Мы готовы тебя подстраховать, и даже закрыть глаза на некоторые твои косяки, в обмен на содействие следствию. – Я ничего не знаю, – тут же отпирается мразь. – Думаю, ты сильно лукавишь. Подумай, стоит ли садиться в тюрягу за чужие косяки? Или и того хуже, погибать. А вместе с тобой ещё и сестрица твоя пойдёт на зону. Весело вам там будет. – А я-то здесь при чем? – подаёт голос Вера. – Да, Верка вообще не при делах, – нервно уверяет Славик. – Уверен? – смотрю пристально на медсестру. – А вот я так не думаю. Давай-ка, Верочка, вспомним день (называю проклятую дату), и твою неожиданную смену в больнице. – А что там было такого? – делает она непонимающий вид. – День как день. – Да? Значит, дети у тебя на смене каждый день умирают при родах? Верочка напрягается. – Подождите, – смотрит на меня внимательнее, – вы муж той женщины? Так, постойте, Славик, так ты же её и привёз тогда, да? – Вот, начинаем вспоминать важные детали, – киваю я. – Так, а я здесь каким боком? Ребёнок родился с множеством патологий, ещё и роженица эта истерила, орала, чем ещё больше ситуацию усугубила. Вот, кстати, мужа всё время звала, – смотрит на меня с укором, – так что нечего перекладывать с больной головы на здоровую. Эта фраза больно колет, но я терплю, держу эмоции под контролем. – А теперь, Верочка, – сажусь перед ней и ловлю её взгляд, – оттого, насколько откровенно ты всё расскажешь, будет зависеть твоя судьба. Будешь ты дальше жить на свободе, или пойдёшь на нары вслед за своим полюбовником Редичем. – Что вынесете?! – начинает возмущённо. – Ты вначале послушай, а потом истери, – рявкаю на неё. Вера притихает. – Нами уже установлен ряд нарушений при проведении операции. Тупо беру её на понт. В подмене детей медсестра могла и не участвовать, но при родах ведь она присутствовала, значит, может ответить сейчас на один очень важный вопрос. – Мы узнали, что ребёнок родился не мёртвым, как указано в документах, – давлю ее взглядом. – Первые несколько часов он жил. Это так? Вера испуганно кивает. – Д-да, вроде бы, я не помню, – мямлит она. – Так да или нет?! – рявкаю я. – Да! Да! – нервно выкрикивает Верочка. – Ребёнок родился живой. Девочка была, слабенькая, недоношенная. Скорее всего, чуть позже умерла. И что это меняет? – Пока ничего. А теперь напряги память ещё раз, Вера. У вас была ещё одна роженица. Галина. Молоденькая наркоманка, рожала сама, в тот же день. – Не помню. У нас их каждый день по десятку рожает, и что мне, всех запоминать? – пытается огрызаться, но я по лицу вижу, всё она помнит, просто отчаянно пытается просчитать, что именно нужно говорить, чтобы отмазаться. И это наш шанс, ведь сейчас мне ясно, что нет у неё чётких инструкций, что говорить и как. Просчитался Редич, видимо, решил не привлекать внимание, сделать всё максимально тихо. И вот сейчас Верочка сдаёт его по полной. – Уверен, эту девицу ты запомнила, ведь у неё ребёнок родился тоже мёртвым, так? – подсказываю Верочке правильный ответ. – Ну а там-то какие вопросы? – глаза её продолжают испуганно бегать, но мои слова она не опровергает, а значит, так всё и было. – Там только к счастью, что ребёнок не выжил. Матери он не нужен. Она сразу так и говорила. И даже рада была, насколько я помню. – И всё же, меня интересуют детали. Давай, Вера, вспоминай. Кричал ли ребёнок, было ли обвитие? – Это надо в карте больной смотреть. – Нет! С твоих слов. Я хочу понять, есть ли вина врачей в гибели ребёнка. – Нет там вины врачей! – рявкает Вера. – Ребёнок сразу не дышал. Обвит был несколько раз. Всё? – Всё. Спасибо за информацию. Только к твоему сведению, у наркоманки ребёнок выжил. По документам. – Как? – хмурится Верочка. – Нет, вы путаете что-то. Или… это я путаю? – начинает юлить. – Не нервничайте, Вера, следствие во всём разберётся, – подаёт голос друг. Бросаю взгляд на Серёгу. Знаю, он ведёт запись нашего разговора, но сейчас важно другое. Серёга своими ушами услышал подтверждение моих подозрений, и теперь это уже совсем не слова “обдолбанной наркоманки”. Меня трясёт внутри, но я стараюсь вида не подавать. – А теперь вернёмся к тебе, Славик, – разворачиваюсь к уроду. – Сам всё расскажешь, или тебя нужно мотивировать? – сжимаю кулак. – А что мне рассказывать? Жену твою я в больницу отвёз, да. Не надо было? Пусть бы там на стоянке валялась в обмороке? Не выдерживаю, всаживаю кулак в его наглое табло. Замахиваюсь снова, но меня оттаскивает Серёга. – Всё, Дан, успокойся. Дальше я сам. Усаживает Славика назад на стул. Я ухожу к окну, засунув руки в карманы. Иначе сейчас порешу козла. – Значит так, гражданин Уманский, – начинает Серёга. – Вижу, вы не совсем осознали масштаб проблемы. Проще сказать, Славик, ты связался с очень опасными людьми, которым дешевле тебя убрать. Ты этого ещё не понял? – Я ни с кем не связывался. Ничего не знаю, – упрямо шипит Славик. – Хорошо. Тогда мы сейчас уйдём. И со стороны посмотрим, как тебя грохнут. Ты же понимаешь, твоя заказчица уже наверняка узнала, что тобой заинтересовались люди из нашей структуры, а значит, ты для неё угроза. Она сейчас начнёт убирать свидетелей, и первым будешь ты. – Что за бред, – усмехается Славик. – Я вообще не понимаю, о ком вы говорите. Я ментов ненавижу и ни с кем из них не знаком. Я держусь из последних сил, чтобы не ушатать урода. Если бы не Серёга, я бы его разорвал голыми руками, но он действительно ценный свидетель, поэтому позволяю другу раскручивать его своими методами. – Упрямый, да? – усмехается Серёга. – Ну что ж, твоё право. А как насчёт мошенничества с недвижимостью? – А я тут не при делах, – опять борзеет гад. – Там всё чисто было. Баба сама решила квартиру продать, всё подписала добровольно. – Да, а кто её снотворным опоил и деньги увёл, м? – встреваю в разговор. – Докажите, – усмехается разбитыми губами Славик. – Вы меня обвиняете, потому что у вас личный мотив. Ревность, – смотрит на меня нагло и уверенно. Меня почти срывает опять. Но отвлекает от клокочущей ярости незнакомая мелодия, доносящаяся из моего кармана. Не сразу понимаю, что это за звук, и только потом до меня доходит, что это разрывается телефон Верочки. Достаю, на экране высвечивается телефон больницы. Верочка заглядывает в экран. – Это с работы, с городского мне редко звонят. Значит, случилось что-то, – нервно на меня смотрит. – Отвечай. Только на громкой. – Слушаю, – принимает вызов Вера. – Вера Егоровна, простите за поздний звонок, но я посчитала, что должна вам сообщить. – Это старшая медсестра, – шепчет Вера, прикрыв трубку, – Да, что-то случилось, Инна Дмитриевна? – Мы тут все сами в шоке, но Станислав Игоревич..., – всхлипывает вдруг женщина. – Что с ним? – вскакивает Верочка. – Его машина сбила. Говорят, насмерть. Верочка бледнеет, сползает на стул, Славик тоже резко меняется в лице. – Ну что ж, – усмехается Серёга, глядя на Славика. – Получается, я ошибся. Первым в списке смертников был не ты. Подождём следующего? – Нет, – тяжело сглатывает Славик. – Я готов всё рассказать… Глава 29. И Славик рассказал… А меня корёжило от каждого его слова. Самые мои худшие подозрения подтвердились. Всё было спланировано заранее, паутина плелась давно и тщательно, а Юлька попала в эпицентр этого шторма, пока меня отвлекали в другом месте. Нет, я не оправдываю себя, я виноват первый. За то, что связался с Еленой когда-то, что не разглядел в ней больную, одержимую психопатку, что не почувствовал, когда жену мою любимую мучили в больнице эти проклятые мясники, и ребёнка чуть не угробили, и дальше список можно бесконечно продолжать. Налажал я по полной и потом, когда вместо того, чтобы почувствовать неладное, ударился в пьянство и горе. Какие-то обиды в себе растил, с духом не мог собраться, чтобы жену поддержать. Идиот, которого обставили в два счёта враги, а под удар попали мои самые родные девочки. Мои девочки… Моя малышка жива… Это осознание такое острое и болезненное, что словами его сложно описать. В памяти всё ещё стоит страшный кадр, когда отдали мне тельце мёртвого ребёнка, я помню, что предстало перед моими глазами, когда я развернул свёрток. Я мент, много крови и грязи видел в этой жизни. Обычным трупом меня не напугать, но тут… Это страшное, невыносимое зрелище. И теперь мне нужно стереть его из памяти и найти мою маленькую, беззащитную крошку. Славик продолжает говорить. Оказывается, в тот день он следил за Юлей от самого дома и на стоянке торгового центра, уже ждал реакции моей жены на тот телефонный звонок. И всё сработало по их проклятому плану. Они верно просчитали, что новость о моей измене больно ударит по беременной женщине, ей станет плохо. Только вместо помощи, этот урод влил ей какую-то дрянь, когда предложил воды попить, и Юля отключилась. А дальше она уже попала в руки врачей, которые тоже действовали по сценарию больной ведьмы. Конечно, детали теперь мы узнаем едва ли. Их Редич унёс с собой в могилу. Но ясно, что Юльке там, скорее всего, кололи что-то, отчего у неё начались преждевременные роды. И меня рядом не было, а когда я появился, поздно уже было. И всё бы у них получилось шито-крыто, если бы Юля не попала в детское отделение. Уверен, это её материнский инстинкт туда привёл. Да, теперь я прекрасно понимаю все её истерики и потерянность в пространстве. А я не принял всё это всерьёз. Думал, Юля горе не пережила и слегка тронулась умом. Не всё мне ещё понятно в истории с Галиной. Зачем Елене потребовался ребёнок и такие сложные схемы. Возможно, она просто хотела Юлю помучить, и меня от жены отвернуть окончательно. Поэтому и Славик появился на горизонте снова, и у него почти получилось клин между нами вбить. Осознавать всё это безумно больно, но эмоции нужно засунуть подальше. Сейчас самое важное – дочку найти, а потом эту ведьму проклятую как-то к стене прижать. Серый заканчивает допрос, вызывает своих спецов. – Значит так, – подводит он итог, – сейчас мы выставим охрану. Вы никуда не высовываетесь, наши ребята поставят здесь видеонаблюдение и телефоны ваши теперь под нашим контролем. Славик уже не бахвалится. Он тихий и злой. – А может, вы нас спрячете где-то? – Можем, – усмехается Серёга. – Только у нас одно надёжное место – за решёткой. Хотите? – Нет, – зло буркает Славик. – Всё тогда. Сидите, ждите официального приглашения к нам на допрос. Не бойтесь, вы для нас ценные свидетели, мы вас будем очень беречь. Выходим на улицу. Ночной воздух ни хрена не охлаждает. В груди горит так, как будто там кто-то развёл костёр и постоянно мешает угли раскалённой кочергой. – Что делать, Серёг? – еле дышу я. – Тихо, я думаю. Метелину взять мы пока не можем. Нет у нас железобетонных доказательств. Мелко это всё, ты же понимаешь. – Понимаю, но мне сейчас плевать на Елену. Мне дочку нужно найти. – Есть идеи? Куда можно спрятать новорождённого ребёнка? В воспалённом мозгу вдруг выстреливает мысль. – Чёрт, точно! Как кусочки пазла вдруг складываются факты: Елена в больнице вместе с Редичем поднимаются в детское отделение, и слова Галины о том, что малая заболела. – Я знаю, где ребёнок! – уверенно заявляю я. Глава 30. Мы с Серёгой едем в больницу. – Дан, даже если ребёнок там, ты же понимаешь, что нас туда не пустят. Нет, можно, конечно, борзануть, но на каком основании? Да и внимание привлечём, ты же понимаешь? – В любом случае я должен убедиться, – упрямо сжимаю руль, прибавляя скорость. Не могу я объяснить Серёге, что у меня в голове как будто часовой механизм работает. Отсчитывает секунды до взрыва. Только неизвестно, сколько у меня их осталось, и отчего всё может сдетонировать. – Дан, давай подождём до завтра. Утром я пообщаюсь со своими, мы выбьем ордер, я обсужу всё с полковником, мы с ним в нормальных отношениях, и он давно хочет Теплинского свалить. Не упустит такой шанс, поможет прижать Метелину, а потом и крышу её борзую. – Серый, ты всё логично предлагаешь, но не могу я сидеть. Ты понимаешь, это дочка моя, маленькая, беззащитная. Юлька там с ума сходит, это она ещё не знает весь расклад. Как я сейчас приеду и в глаза ей смотреть буду? Мне и так сдохнуть хочется от всех подробностей услышанных. Торможу во дворе больницы. – И что, пойдём стволами махать? – выгибает скептически бровь Серый. – Нет. Зайдём с чёрного входа. Набираю номер Лидии Ивановны. Что бы я делал без этой женщины. Я ей уже по гроб жизни обязан. Объясняю ей весь расклад. – И что ты хочешь, миленький? – спрашивает медсестра. – Это ж не моё отделение. Я там не хозяйка. – Мне бы проверить, прав я или нет. – Ты думаешь, малышка там? Да нет. Не может быть. Без документов? – Ну почему без документов. Ребёнок может быть оформлен как отказник, или по фамилии Галины. – Так, сидите на месте, – решительно заявляет Лидия Ивановна. – Я пойду, схожу сейчас в детское. Там девочка в ночную хорошая дежурит, попробую с ней договориться и сама на детей гляну! Я же помню эту деточку, мы с Юленькой её вместе выхаживали с первых дней. Если увижу её, сразу узнаю, и никакие мне документы не нужны! Только я уверена, что ты ошибаешься, Данил. Такого просто быть не может. – Спасибо вам, Лидия Ивановна. Я жду. И уже через пятнадцать минут Лидия Ивановна перезвонила. И от её спокойствия и уверенности не осталось и следа. – Данил, – начинает шептать она тихо, тревожно, – ты прав, здесь малютка. Она под чужими документами лежит. Сердце моё подпрыгивает к горлу от мысли, что дочка рядом. – Я хочу её видеть, – выходит сдавленно и как-то надорвано. – Ой, Дан, не знаю. Что я могу… Ой, подожди… Какие-то люди сюда идут… Ой…, – вскрикивает Лидия Ивановна, а у меня сердце обрывается. – Что за люди? Лидия Ивановна! Не молчите! – слышу возмущённый разговор, вскрики, и связь обрывается. – Чёрт, Серёга! Там замес какой-то! – выскакиваю из машины. И тут мы с другом уже без лишних разговоров несёмся к входу в больницу. Минут пять занимает, чтобы прорваться через главный вход. Серёгины корочки срабатывают и тут, хоть и приходится препираться с охранником и сонным администратором. А дальше летим к лифтам. Нажимаю нужный этаж, но лифт, как назло, ползёт очень медленно. Выскакиваем на четвёртом, дверь в детское отделение закрыта. Чёрт! Ломать? Стучу так, что стены сотрясаются, но открывать нам не торопятся. И дверь тут крепкая, хрен выбьешь. Наконец, щёлкает замок, открывает нам встревоженная, перепуганная Лидия Ивановна. – Скорее, Данил, – торопит она. – Там, – машет рукой, – забрать хотят девочку, представляешь. Вот прям внаглую. Тётка из опеки и мужик с ней какой-то, сказали, разрешение у них есть от главного нашего. Мы еле дозвонились, и да, руководство приказало отдать ребёнка. Но что это такое, а? Посреди ночи такие вопросы решать, это что за новости? Пойдём, пока они не ушли. Только что делать, я не знаю, драться с ними? – Это как раз без проблем, – рычу я, резко ускоряясь. Бежим по коридору, Лидия Ивановна отстаёт. – Четыреста вторая палата, – кричит нам вслед. Заворачиваю за угол и понимаю, что в палате нас уже никто не ждёт. В конце коридора эта парочка уродов выворачивает в другое крыло. – Стоять! – ору я. Крепкий мужик встаёт у меня на пути, а баба, воровато оглянувшись, бросается бежать. Сношу мужика ударом в челюсть, но он умудряется устоять и ринуться на меня. Тут поспевает Серёга, вместе мы быстро скручиваем его. – Ничего у вас не выйдет, – усмехается мужик. – Ты уже проиграл, мент. Присматриваюсь внимательно и узнаю того самого мужика, которого я же и посадил, и которого на зоне вроде как грохнули. Но выяснять что-то мне сейчас некогда. Оставляю его Серёге, сам бегу за тёткой, которая уже успела заскочить в лифт. Бросаюсь вниз по лестнице. Оказываюсь на первом этаже как раз одновременно с лифтом. Оттуда выходит та самая тётка. Высокая, худая, морщинистая, на голове строгий куль и глаза ледяные, а в руках у неё дорожная переноска, и в ней спит моя крошка в розовом комбинезоне. – С дороги, – рычит эта ведьма. – Нет! Ребёнка отдала и сама вали. – Очень невежливо, – поджимает накрашенные тонкие губы. – Тут с вами хотят поговорить, – протягивает мне телефон. – Убери, это не поможет, – оскаливаюсь, делаю решительный шаг вперёд. Но эта курва включает громкую связь, и я застываю в ужасе, потому что из динамика раздаётся пронзительный женский плач. Я узнаю голос. Юлька. – Жену хочешь увидеть живой? Выхватываю трубку у этой ведьмы. – Юля! – кричу я. – Нет, это не Юля, – узнаю ледяной голос Елены. – Но если она тебе нужна живой, отпусти девочку. – Ах ты тварь! – рычу бессильно, глядя, как тётка пятится назад в сторону выхода. – Елена, ты же ответишь за это! Ты… Слышу только её ледяной, какой-то невменяемый смех. И мне становится дико страшно. Так страшно, как не было за всю мою жизнь. Я понимаю, что сейчас я потеряю всё самое ценное и дорогое. Хочу броситься за ребёнком, отвоевав хотя бы дочь, но в этот момент сзади что-то тяжёлое бьёт по голове, и свет меркнет у меня перед глазами… Глава 31. Когда я проснулась на диванчике в кабинете Дмитрия Ивановича, Дана уже не было. А вот чувство пустоты и безысходности осталось со мной. Я и без слов Гали чувствую, что с Машенькой не всё в порядке. И меня трясёт от одной только мысли, что малышка попала в руки каких-то плохих людей, и ей могут причинить вред. – Юль, как чувствуешь себя, – с беспокойством смотрит на меня Дмитрий Иванович. – Никак, – хриплю сорванным от слёз и нервов голосом. Встаю, кутаюсь в плед. Мне всё время холодно. Но плед не греет, морозит меня изнутри. Там тяжёлый ледяной булыжник, и никак его не протолкнуть. – Юль, – садится рядом Дмитрий Иванович, – я знаю, что ты чувствуешь сейчас. – Едва ли. Пожилой доктор грустно усмехается. – Я хочу тебе кое-что рассказать. Я ведь тоже сына потерял. И он начинает говорить. Сначала я слушаю его монотонный голос, не совсем вникая в суть. Он заходит издалека. Рассказывает мне про жену, как любил её, скольким пожертвовал ради неё, а потом начинает про сына. И иногда такие моменты трогательные всплывают, они лучше любых слов подтверждают его любовь к ребёнку. А вот жена оказалась предательницей. В один прекрасный день просто бросила мужа и сына, уехала с богатым любовником заграницу. – Илюшке тогда одиннадцать было, – тяжело вздыхает врач. – И он не простил, меня винил, что мать нас бросила. Сын слышал наши скандалы, слышал, как Нина упрекала меня, что я застрял в этой больнице, а она жить хочет. – И дальше что? – сердце замирает от жалости к этому сильному, но сломленному жизнью мужчине. Ему всё ещё больно, я чувствую эту боль, знаю её, и сердце тянется к человеку, который точно сейчас меня понимает. Дмитрий Иванович продолжает рассказ. Как сложно ему было с сыном, как тот из дома убегал, как искали его. – А потом Илья на наркоту подсел, – с горечью добавляет врач. – Назло мне. Долго я боролся за него, и с ним, но… – разводит руками. – Не справился я в итоге. И это главное доказательство моей профнепригодности, – горестно замирает взглядом в пространстве Дмитрий Иванович. А я не выдерживаю, обнимаю его. И он, наверное, не выдерживает тоже. Вижу скупые мужские слёзы на морщинистых щеках. Его руки тепло, по-отечески обнимают меня в ответ, и мы замираем так. Делим на двоих нашу боль, наши потери, и становится немного, но легче. – Вот так вот, Юль, – отстраняется от меня врач. – Я потерял всё и всех, кого любил. И теперь до конца жизни могу только казнить себя, искать варианты, где я допустил фатальную ошибку, и мог ли я что-то исправить. Но всё это пустое. А вот у вас с Даном ещё всё возможно. – Я не уверена, – судорожно втягиваю воздух. – Я уверен. Вижу. У нас развалилось всё, потому что любви настоящей не было. Никогда меня Нина не любила, а моей любви на двоих не хватило. У вас с Даном любовь жива. Это заметно. А значит, обиды можно победить, если есть за что бороться. А вам ведь есть? – Есть. Доченьку нашу уже не вернуть, но Машенька жива, и я верю, что мы найдём её. – Вот, теперь вижу, правильно ты мыслишь. Бог тебе послал эту Машеньку, а значит, всё будет у вас хорошо. – Спасибо вам, – киваю благодарно. – А теперь, поехали ко мне домой. Устал я, отдохнуть хочу. Правда, угостить мне тебя нечем. – А я приготовлю ужин, – киваю я воодушевлённо. – Только в магазин нужно заехать. – Ну что ж, буду благодарен. В магазине мы выбираем продукты, Дмитрий Иванович несёт пакеты в машину, а я притормаживаю, увидев вдруг на витрине невероятно милую погремушку. Меня одолевает порыв, я решаю, что непременно должна её купить. Расплачиваюсь за эту прелесть на кассе, вдруг слышу рядом знакомый насмешливый голос. – И зачем она тебе? Оборачиваюсь, застываю. С холодной, надменной улыбкой на меня смотрит Елена. – Не твоё дело, – отвечаю резко. Хочу уйти, но Елена тут же догоняет меня, ловит за рукав пальто. – Я знаю, что ты ищешь. Точнее, кого. – Что тебе нужно? – спрашиваю резко. – Я всего лишь хочу тебе помочь. Улыбка у неё такая натянутая и злая, что я не верю ни одному её слову. – Обойдусь, дай пройти. – То есть, тебе неинтересно, где девочка? Машенька, кажется? – выгибает бровь. – Что? – замираю я. – Откуда ты знаешь? – сердце тут же подскакивает к горлу и начинает трепетать там раненой птицей. – Я много чего знаю, – усмехается Елена. – А девочка у меня в машине. – Что? Но как? – У меня свои связи и каналы. Не веришь? – Допустим. И что ты хочешь? – прищуриваюсь. – Всё просто, я отдаю тебе ребёнка, а ты исчезаешь из нашей с Даном жизни. Как тебе обмен? – Ты совсем больная? – смотрю на неё поражённо. – Кто бы говорил, – фыркает. – Так что? Нужна тебе девочка? Она орёт уже час в машине. Достала, – кривится. – Могу дать послушать. Поднимает телефон, откуда я слышу надрывный плач малютки. И всё. Я уже ничего не соображаю. Просто иду за Еленой, ничего не видя и не слыша. Только краем глаза отмечаю, что выходим мы почему-то, через боковую дверь торгового центра, идём на парковку. Елена открывает дверь автомобиля, я бросаюсь к детской люльке, там лежит ребёнок, прикрытый пледом. Я тяну руки к заветному свёртку, отдёргиваю одеяльце и застываю в ужасе! На меня смотрят неживые, стеклянные глаза куклы. В этот момент что-то втыкается мне в руку, я вскрикиваю, но уже через пару секунд реальность уплывает от меня, и я погружаюсь в темноту… Глава 32. Свет пробивается в глаза, с трудом моргаю. И такое тяжёлое чувство в груди. Что со мной? Ах да, я же только что родила? Сейчас в палату войдёт Дан и скажет, что наша малютка не выжила? Но как же так? Я ведь слышу её плач, вот прямо сейчас… Резко распахиваю глаза, сажусь, осматриваюсь. Нет, это не больница. Это какой-то холодный барак, и лежу я на старом грязном матрасе. Боже! На меня каскадом обрушиваются воспоминания. Виски звенят болью, но плач я реально слышу! Прямо сейчас! А потом и неприятный женский голос. Понимаю, это Елена. – Поторопись, – шипит она кому-то. – Не пускает? Ну что ж, дай ему трубку. Я дёргаю онемевшими руками, понимаю, что я связана. А плач доносится из телефона Елены. От него все волоски у меня становятся дыбом, ведь я почти наверняка знаю, кому он принадлежит. А потом я слышу голос Дана. Елена подходит ко мне и резко носком ботинка бьёт под ребро, я вскрикиваю от боли, всхлипываю. И тут же слышу голос Дана, он зовёт меня, угрожает Елене, но она только смеётся. А потом телефон замолкает, а Елена останавливается передо мной. – Где Машенька? – хриплю я. – Скоро она будет здесь, – недобро усмехается. – Но я бы не слишком радовалась на твоём месте. – Что ты хочешь? – смотрю на эту ненормальную снизу вверх. – А это будет зависеть от некоторых факторов. Елена смотрит на меня, как на грязь, прилипшую к обуви, садится передо мной на единственный старый стул. – Так приятно видеть тебя такой, – с мстительной усмешкой выдаёт эта тварь. – Скоро вы все ответите за свои поступки. – Какие поступки? – хмурюсь я. – Ты во всём виновата, – шипит Елена с безумными глазами. Боже, мне становится по-настоящему страшно, сейчас я вижу, что эта женщина реально не в себе. – И в чём же моя вина? – Если бы ты не появилась тогда, Дан был бы моим! Мы ведь были вместе, а потом он встретил тебя! Откуда ты только взялась! Смотрю на неё поражённо. Она серьёзно сейчас? – Ты в курсе, сколько лет прошло? – решаю напомнить этой больной. – Ты о чём вообще? – Я в курсе, – сжимает челюсти упрямо. – Я всегда получаю то, что хочу. А ждать я умею… – И что? Даже если у вас что-то там было, Дан все эти годы не вспоминал о тебе даже. – Я бы не была так уверена на твоём месте. Дан любит меня. И полюбит ещё сильнее, как только ты сгинешь в никуда! Понимаю, что кукушка у неё совсем поехала. – Скоро здесь будет наша дочь, и ему придётся выбрать, с кем он останется. – Какая дочь? Ты бредишь? – смотрю на неё ошалело. – Такая дочь, – заявляет Елена с больной уверенностью. – Да, родила её ты, но это НАША с Даном дочь! А ты её потеряла. Как тебе, кстати, понравилось? – шипит она. – Я не понимаю, – качаю я головой ошарашено. – Не понимаешь? – зло растягивает губы. – Так он не сказал тебе ещё? – Не сказал что? – хмурюсь, стараясь унять колотящее сердце, но оно уже предчувствует что-то такое… И следующие слова этой ненормальной взрывают мою грудную клетку: – Машеньку родила не Галина, а ты. Я сделала так, что детей подменили. – А? – эти слова проходят через меня, как ток. Я пытаюсь сказать что-то, закричать, но не могу. Воздуха не хватает, я открываю рот, как рыба без воды. – К-как? – выдавливаю с огромным трудом. А Елена начинает истерически смеяться. – Вот так! – заливается хохотом она, а меня начинает трясти как в лихорадке. Я прокручиваю все события, как на ускоренной перемотке, но в памяти яркими вспышками остаётся только личико моей малышки! МОЕЙ! Я ведь чувствовала! Знала! Слёзы бегут ручьём, и остановить их я не могу. А Елена продолжает упиваться своим превосходством, добивая меня новыми фактами. – Как тебе моя месть? Я её долго вынашивала, планировала, и вот, – театрально разводит руками. – Получилось гениально, как ты считаешь? Зажмуриваюсь, молча крича от ужаса. Да, она реально ненормальная, но даже это не оправдывает того зверства, которое она устроила. За что? – хочется заорать мне. Елена как будто слышит, продолжает свои больные признания. – Я ВСЕГДА получаю то, что хочу, – сверкает на меня безумными глазами. – Знаешь, как я проклинала тебя все эти годы? ТЫ стала его женой. Он никого не хотел даже видеть, кроме тебя. Что в тебе такого, чего нет во мне? Ты же посредственная, серая, тупая, – выплёвывает она. Смотрю на неё и поражаюсь, сколько желчи в этой женщине, ненависти, злости. – Мне жаль тебя, – кривлюсь я. – Ты же сама себя сожрала своей ненавистью. – Жалко меня? – смеётся больным смехом Елена. – Себя пожалей! Твой второй выкидыш устроила тоже я! А перед первым я ходила к ведьме, думаю, это её старания помогли. – Что? Как это? – становится удушающее плохо от осознания, что и те мои беременности могли бы быть удачными, если бы не… – А вот так! Я никогда не выпускала Дана из виду. Я была уверена, что он разведётся с тобой рано или поздно, и тогда я буду рядом. Первую беременность всё легко получилось, а вот со второй я поняла, что потребуется более надёжное средство. Я знала, в какой аптеке ты всегда покупала лекарства, и вот я сделала так, чтобы фармацевт подменила твои витамины, на кое-что другое. И вуаля! – разводит руками. – Ах ты тварь! – стынет у меня всё в груди от дикого ужаса. Невольно вспоминается тот день, дикая боль внизу живота, кровь, страх и леденящее ощущение, что из меня вытекает бесценная жизнь. – Да-а-а. А потом ваш скандал. Всё шло по плану, Дан пришёл ко мне, мы были вместе, но… потом опять появилась ты! – шипит эта змея. – А ты не думала, что он сам выбирал всегда меня, – вскипает во мне ярость на эту бездушную тварь. – Что ты никогда не была ему нужна. Уверена, даже если бы мы развелись, с тобой он бы не был! Получаю звонкую пощёчину, голова моя отлетает, чувствую во рту привкус крови. – Заткнись! – свирепеет Елена. Её правильные черты искажаются так, что она превращается в пугающую ведьму. – Это я буду решать теперь, нужен мне Дан или нет. – Ты больная сука! Что я тебе сделала такого, что ты убила моего ребёнка? – срывает меня. – Ты моего убила тоже, – оскаливается она. – О чём ты? – Да, я была беременна от Дана. После того как он вернулся к тебе, признаюсь, я хотела тогда отпустить его. Это был единственный момент, когда я усомнилась в своей цели. Честно старалась забыть, уехала подальше отсюда, занялась карьерой. О беременности узнала не сразу, а когда поняла, что жду ребёнка, мне стало ясно – судьба меня снова к Дану толкает. Но доносить я не смогла. На шестом месяце у меня случился выкидыш. И в этом снова виновата ты! Я тогда приехала в город, хотела Дану сообщить о ребёнке, а он… Он прошёл мимо меня и даже не заметил. Он к тебе спешил. Красивый, счастливый, с цветами, – темнеет её взгляд, мне кажется, я вижу слёзы в этих безумных глазах. – А вечером у меня началось кровотечение. И… Ну, дальше ты знаешь! – А ты не думала, что это к тебе бумеранг прилетел за все твои старания? – Не-ет, бумеранг прилетел тебе! Я тогда поклялась отомстить. Я долго готовилась, мне нужно было набраться сил, власти и связей. Сначала я просто хотела тебя убить вместе с ребёнком, но потом придумала более интересный вариант. Я хотела, чтобы Дан сам ушёл от тебя. Чтобы ты почувствовала на себе, каково это, когда выбирают не тебя. Она захлёбывается злобой дальше, но я уже не разбираю слов, я застыла и сижу онемевшая. В голове крутится только одна мысль. Как спасти ребёнка? Эта ненормальная говорила, что Машенька скоро будет здесь. И голос Дана я слышала. Значит, он рядом? Сможет ли он помочь малышке. И что вообще хочет эта больная от нас теперь, когда всё вскрылось? От этих мыслей становится ещё страшней. Я почти уверена, что Елена задумала что-то слишком ужасное. Хочу спросить её, но у неё вдруг звонит телефон. Елена отвечает, уходит куда-то. А через пару минут она возвращается. Внутри у меня всё начинает трепетать, потому что на руках у неё спит моя малышка… Глава 33. Я встаю на колени, вытягиваюсь в струнку, видя мою крошку. Она завёрнута в детское одеяльце, и мне видна только её головка в шапочке и вздёрнутый носик, но этого достаточно, чтобы всё в душе перевернулось, затрепетало и потянулось к МОЕЙ дочери. Я всё ещё с трудом осознаю тот факт, что девочка моя жива. Хотя во мне давно смешались чувства, и Машеньку я уже приняла, как родную. Но теперь эта щемящая нежность усиливается в разы, и отчаяние растёт вместе с ним от страха за мою беспомощную крошку и невозможности защитить её, вырвать из лап этой змеюки. Дёргаю связанными за спиной руками, всхлипываю от дикого желания прикоснуться к моему ангелочку. От разочарования и страха за ребёнка внутри всё трепещет, пульс стучит в ушах, по щекам бегут слёзы. – Что? Хочешь подержать? – цинично усмехается Елена. – Да, – смотрю на неё с отчаянием. – Ты говорила, если я откажусь от Дана, то смогу исчезнуть с ребёнком. – А ты поверила? – цинично смеётся. – Не-е-ет. Так просто ты не уйдёшь. Считаешь меня полной идиоткой? Отпустить тебя, чтобы потом ты выползла снова в самый неподходящий момент? – Я клянусь. Я исчезну, и ты никогда меня не увидишь, – начинаю всхлипывать, вижу, как эта ведьма упивается моими страданиями. Пусть, мне не жалко, лишь бы ребёнку не навредила. – О, как интересно. И что же ты готова отдать за малявку? – выгибает надменно бровь. – Всё! Всё что угодно. Что ты хочешь? – Жизнь! Я хочу твою жизнь! – шипит она. Я зажмуриваюсь. Нет, умереть мне не страшно, я бы за ребёнка не раздумывая заплатила такую цену, но… Что дальше? Дочь моя попадёт в лапы к этой упырихе? Я не могу позволить, чтобы её воспитывала такая тварь. – Молчишь? – усмехается Елена. – Страшно? – Нет, – шепчу обречённо. – Как ты хочешь её забрать? Мою жизнь? Что тебе нужно? Я и так перед тобой на коленях, как на эшафоте стою! – Хм, дай подумать, – скалиться она. – Сможешь выйти из окна? Или принять яд. – Лучше яд…, – хриплю я. – Ты права. Эта идея мне нравится. Но, есть одно маленькое но… Я хочу, чтобы это решение приняла не ты. Дан. Ему придётся выбрать. Кстати, он скоро будет здесь. У меня появляется слабая надежда, Дан ведь должен что-то придумать? Время идёт, а я стою, не шевелясь, ожидая приговора. Ног и рук уже не чувствую, всё давно занемело, но я не делаю лишних движений, чтобы не спровоцировать Елену. А она продолжает издеваться. Садится всё на тот же стул, Машенька копошится в её руках. Раздаётся недовольное кряхтение, вижу взметнувшиеся маленькие ручки. Елена начинает неумело покачивать малышку, нервным движением засовывает ей в ротик соску. Машенька затихает. Елена смотрит пристально на ребёнка, и на лице её какое-то брезгливое, недовольное выражение. – Мне кажется, девчонка похожа на тебя! – вдруг вскрикивает она. – Мне это не нравится! – начинает нервно расхаживать взад-вперёд. – Она должна быть похожей на Дана! Это должна быть наша с ним дочь! Я не хочу, чтобы она напоминала ему о тебе! Я с ужасом смотрю на эту ненормальную и чувствую, что в её голове роится что-то больное. И сердце колотится от страха за Машеньку. – Дети меняются, – отвечаю дрожащим голосом. – У Машеньки голубые глаза и бровки как у Дана. – Думаешь? – останавливается Елена, рассматривая лицо малышки. – Да, может, ты и права. Но имя я ей придумаю нормальное. Что это за Машенька, – кривится брезгливо. – Наша с Даном дочь будет вся в маму, да, малышка. И назовём мы её как мою бабку – Эльвира. Бабка у меня была сильной ведьмой, это она мне предсказала, что мужем моим будет мужчина в погонах, похожий на моего отца. А Дан его копия! Бабка моя никогда не ошибалась! Она предсказала, что путь будет сложным, но результат неизменно придёт! Меня всё больше трясёт от этих бредней. И хочется вырвать крошку из рук ненормальной, но сейчас я могу только смотреть и стараться не злить сумасшедшую. Машенька выплёвывает соску и кряхтит, начинает плакать. У меня сердце невыносимо ноет. Господи, сколько можно мучить ребёнка. И злость поднимается на эту тварь, особенно когда я вижу, как неумело, с психом она трясёт ребёнка. – Дай мне её, пожалуйста, – прошу я. – Её покормить нужно и подгузник поменять. – Подгузник? – кривится Елена. – Ничего, потерпит. Уходит, возвращается с бутылочкой водички. Малышка жадно сосёт. Точно голодная. И тут мы слышим за окном звук подъехавшей машины. – Ну вот, папочка приехал, – ласково говорит Елена, глядя на малышку, но от этого тона у меня душа леденеет ещё сильнее. Слишком он неестественный и обманчивый. – Ну что, наступает час икс! – оскаливается больной улыбкой Елена. Я немею от ужаса, когда она достаёт из кармана складной нож, щёлкает кнопкой, выскакивает длинное, острое лезвие. – Ч-что ты делаешь? – срывается у меня голос. – Тихо! – рявкает Елена. В комнату входит взорванный Дан с поднятыми вверх руками, следом за ним идёт незнакомый мне мужчина с пистолетом в руках. Дан у него на прицеле. Дан останавливается на мне горящим взглядом, и я читаю там всё, что он хочет сказать. Он пытается поддержать, но внутри меня бьётся страшное, чёрное предчувствие, что мы слишком глубоко завязли в этой жуткой паутине. И эта тварь не хуже жирной паучихи продолжает упиваться нашей кровью. Я чувствую, силы не на нашей стороне, мы неумолимо движемся к финалу, и чует моё сердце, он не станет для нас счастливым… Господи, помоги нам, – молю про себя. Дан замирает метрах в пяти от меня, Елена вальяжно подходит к нему, останавливается, медленно поднимает нож, маньячным взглядом рассматривает лезвие. – Привет, любимый! – оскаливается она. – Я рада, что ты пришёл. У нас очень важный разговор. – Раз он такой важный, отпусти своего холопа и давай поговорим, – с тихой яростью цедит Дан. – Да, тут ты прав. Лишние свидетели нам не нужны. Елена перекладывает малышку в дорожную переноску, ставит её на стул. Машенька недовольно кряхтит, начинает попискивать. У меня всё колотится внутри от страха за дочку. А когда Елена достаёт пистолет, сердце просто обрывается. Но оружие она наставляет на Дана. А вот чёртов нож упирается в ребёнка! – Что ты делаешь? – срывает меня. – Тихо! – рявкает Елена. – Не заставляй меня нервничать, у меня рука может дрогнуть, и тогда в нашей компании будет минус два, – цедит ледяным тоном, а я стою, захлёбываясь ужасом и слезами. «Успокойся», – читаю по губам Дана. Надеюсь, у него есть какой-то план, потому что, если его нет… – Всё, Василий, можешь идти, – распоряжается Елена. – Смотри за территорией, заметишь что-то подозрительное, звони. Мужик этот уходит, мы остаёмся вчетвером. – Что ты хочешь, зачем всё это? – хмуро спрашивает Дан. – Как зачем? А ты не догадываешься? У нас возник конфликт интересов. Мы собрались здесь очень тёплой компанией, чтобы его решить. Один из нас здесь, к сожалению, лишний. – Да. Ты, – цедит Дан. – Не угадал. Тебе прямо сейчас придётся выбрать. Машенька начинает плакать и махать ручками, а у меня всё замирает, потому что эта больная продолжает держать над её головкой проклятый нож. – Убери эту хрень от моей дочери, а потом мы поговорим спокойно и решим все вопросы, – тихо говорит Дан. – Ох, какой ты хитрый, – усмехается Елена. – Не всё так просто, любимый. Эта девочка может стать нашей. Я предлагаю тебе решить судьбу. – Что ты мелешь? – хмурится муж. – Да-да. Я слишком долго тебя ждала и поняла в итоге, что тебя нужно подтолкнуть. Давай, решай, кто тебе важнее, жена или дочь? – Послушай, ты совсем кукушкой поехала? – рассматривает её поражённо Дан. – Заткнись! – багровеет Елена. Пистолет в её руке опасно вздрагивает, и нож тоже. Машенька начинает кричать громче. Я уже ни жива ни мертва. Просто молюсь всем известным богам, вытянувшись в напряжённую струну. – Тебе нужен я? – смотрит на Елену пристально Дан. – Я согласен быть с тобой. Я разведусь, и мы поженимся, – говорит он тихо. – Давай, отпусти Юлю, и ребёнка. Зачем нам семью начинать с трупов. Пусть она идёт, я больше не хочу быть с ней. Я понимаю, что Дан врёт, и молюсь, чтобы Елена поверила в его ложь. – Пусть она забирает ребёнка и уходит, а мы с тобой родим собственных детей. – Не-е-ет, – качает головой Елена. – Детей у меня быть не может, – всхлипывает вдруг, – из-за этой! – переводит яростный взгляд на меня, подбородок у неё дрожит. – Она должна за всё ответить, и наказать её должен ты! – Елена, успокойся, давай не будем тянуть в наши отношения мою бывшую жену. Подумай сама. Зачем нам эти разборки? Пусть она идёт, а ребёнка мы с тобой воспитаем. Она же всё равно ничего не докажет, по документам это вообще чужой ребёнок. Галина напишет отказную, усыновим малышку и уедем отсюда куда-нибудь подальше. У нас будет семья, Лен. Я буду с тобой, буду любить тебя, как ты мечтала. Пока Дан говорит, Елена замерла, между ними сейчас точно происходит свой эмоциональный обмен. Но главное, я вижу, как Дан медленно подходит к этой змее, продолжая забалтывать её лживыми обещаниями. Мне кажется, Елена ведётся, но в какой-то момент она как будто просыпается от дурмана. – Нет! – орёт она. – Нет! Всё будет, как я сказала. Я хочу, чтобы ты сейчас выбрал, кто тебе дороже, я и наш ребёнок, или эта тварь, твоя жена. Я замираю. – Выбирай, кто сейчас умрёт. Твоя жена, – Елена взводит курок и переводит пистолет на меня, – или твоя дочь, – втыкает нож в грудь Машеньке. – Даю тебе на это пять секунд. Раз, два… Глава 34. Смотрю в глаза Елены и понимаю, что последние тормоза она давно потеряла. Скорее всего, живёт в своём придуманном мире. Вопрос только, как она в органы пролезла с такой пулей в голове. Видимо, умело скрывала шизу, я ведь тоже ещё недавно и подумать не мог, что рядом со мной настоящая маньячка. На Юлю стараюсь не смотреть, иначе сорвусь и наделаю глупостей. А мне нельзя. Мы все сейчас идём по острому лезвию, и каждое неверное движение может стоить жизни. Бросаю всё же взгляд на жену, стараясь на расстоянии передать ей сил. Держись, родная, – мысленно кричу ей. – Ты же сильная, я знаю. Юлька плачет, глаза – полные океаны боли. Все эмоции обнажены, и Елена наслаждается её страданиями. Внутри меня давно кипит вулкан ярости, ненависти, жажды мести, и сейчас он в секунде от извержения. Но я тушу эмоции. Нельзя, не время. Положение наше незавидное. Перехитрила нас эта ведьма. Но не учла она одного факта. Ставка её была на то, что помочь мне будет некому, что никто из моих сослуживцев не попрёт против Елены и её крыши. А вот про Серёгу она узнать не успела. Конечно, мы тоже во многом просчитались, не знали, что у Елены есть шестёрка, который в больнице охранником работал. Именно он меня по голове тюкнул и сюда привёз. И это очень плохо, потому что Серёге я ничего передать не успел. Телефон мой этот упырь по дороге выбросил. Но у меня по случайности остался тот, что я отобрал у Верочки, и этот обалдуй его не заметил. Непросто это было, да и номера Серёги я наизусть не помнил, поэтому пока мы ехали сюда, я изловчился и послал сообщение на телефон Славику с просьбой через людей, приставленных к их квартире, передать другу послание. Понимаю, что схема ненадёжная, Славик может сделать назло, но… это наша единственная надежда. И теперь я тяну время, забалтывая Елену лживыми обещаниями, стараясь приблизиться к ней на такое расстояние, чтобы выбить оружие у твари. Стреляет она хорошо, надо признать, но, чем дольше она целится, тем сильнее устаёт рука. Делаю ещё шаг к ней, выдавая очередную порцию бреда о том, как мы будем счастливы. В какой-то момент мне даже кажется, что Елена близка к согласию отпустить Юлю и уехать со мной. Но, в последний момент её срывает, да так, что теперь я стою, как на минной растяжке, глядя в больные чёрные глаза Елены. – Выбирай, кто сейчас умрёт, – скалится мне в лицо ведьма. – Твоя жена или твоя дочь. Даю тебе на это пять секунд. Раз, два… Прошивает как иглой понимание, что эта ненормальная выполнит свою угрозу не дрогнув. – Нет! – отчаянно кричит Юля, начинает плакать навзрыд. – Меня! Пусть стреляет в меня! Под рёбрами сжимается, да так, что дышать становится трудно. Как можно выбрать? Это нереально. Жена или дочь? Да они обе дороги мне. Это как сердце разорвать на две части и сдохнуть тут же. Время замедляется, растягивается, пульс долбит в виски. – Три… – Дан, – всхлипывает Юлька отчаянно, – пожалуйста… Пусть меня не станет, но ты останешься у Машеньки. Я знаю, ты будешь любить её… Пожалуйста… Я вижу, как белеет палец Елены на курке, а дочка начинает плакать всё громче, как будто понимает, что ей грозит смертельная опасность. Тварь, я же урою тебя, только бы добраться… – Четыре… И всё! Времени на обдумывание и принятия решения нет. Но есть дикое желание убить суку и освободить моих бедных девочек. Схлёстываемся с Еленой взглядами. В её триумф, в моих – отчаяние. – Ну! Решай, или я убью обоих! – Дочь! Я выбираю дочь, – хриплю я. – Отлично, – усмехается тварь, убирая нож от ребёнка. – Я была уверена, что ты примешь правильное решение. Делает шаг в сторону Юли, перехватывает удобнее пистолет, а я только того и жду. Бросаюсь вперёд, выбивая ногой оружие из руки Елены, раздаётся выстрел, но пуля летит куда-то в сторону. Юлька кричит, пистолет отлетает на пол. Я заламываю эту тварь, но чувствую резкую боль в ноге. Елена всадила мне в бедро нож. Выкручиваю её руку, нож с грохотом падает. Отталкиваю его подальше ногой. Елена хрипит, сыплет проклятиями, а я с маниакальным удовольствием зажимаю её в удушающий. Перед глазами проносится всё, что сотворила эта ведьма, Юлькины слёзы, мёртвое тельце ребёнка, которого я похоронил, могилка с крестом, наше с Юлькой общее отчаяние, слёзы и боль. Море боли, которую эта сучка причинила нашей семье. Меня топит ярость, мой вулкан выплёскивает лаву через край, и я давлю всё сильнее и сильнее, наслаждаясь агонией проклятой паучихи. Елена скребёт когтями по моей руке, хрипит, глаза её наливаются кровью, а потом рука её опадает, но я не останавливаюсь, давлю дальше. Но тут меня кто-то резко отрывает от Елены, заломив руки за спину и повалив лицом в пол. Я дёргаюсь, рвусь закончить начатое, но слышу над ухом голос друга: – Тихо, тихо, Дан, успокойся! Это Серёга, сидит на мне верхом, придавливая своим весом. Пытаюсь сбросить его, захлёбываясь в ярости, но он только сильнее заламывает мою руку. С трудом поворачиваю голову и вижу, как Елену поднимаю двое людей в форме. Она в полубессознательном, но жива. – Вовремя я успел, – усмехается Серёга. – Мокруха тебе не нужна. А эта тварь теперь не отвертится. Всё, вставай. Дочь вон рыдает и жена. Отпускает меня, я встаю, как во сне. Страшном, пугающем сне, который всё никак не закончится. Прихрамывая, иду к дочке, которая уже устала плакать и теперь только жалобно попискивает. Тут к нам подлетает Юлька. Видимо, кто-то её развязал. И вот мы замираем над нашей малюткой. Нас обоих трясёт от пережитого стресса. Юля дрожащими руками касается личика ребёнка, но на руки, как будто боится взять. А малышка, наверное, чувствует мать рядом, тут же стихает, смотрит на нас, а у меня всё плавится внутри. Нет, я ещё не осознал случившееся, но… Но, мы выжили, а значит, всё у нас будет хорошо. – Дан, – всхлипывает Юля. – Да-а-ан, это же наша дочь, ты знаешь? Наша. – Знаю, – голос проседает от эмоций. Ловлю Юлькин измученный взгляд, тону в нём. – Я люблю тебя, – шепчу ей тихо, стараясь вложить в эти слова всю нежность и бурю чувств, которые просто разрывают изнутри. Она бросается в мои объятия, я сжимаю жену так крепко, как могу, благодаря всевышнего за такую возможность. Юлька рыдает, но впервые за долгое время я знаю, это от облегчения и радости. Чтобы я делал, если… Бросаю взгляд на малышку, она как будто чувствует, что внимание ушло от неё и снова начинает нервно кряхтеть. Юлька тут же отрывается от меня, снова замирает над дочерью. Смотрю на лицо жены, как она склонилась над Машенькой, и кровь разгоняется так, что кажется, сердце не справится с этим потоком и остановится сейчас от накатывающего волнами трепета. Впервые рассматриваю дочку внимательно. Такая крохотная, а уже столько пережила. Юля осторожно подхватывает Машеньку на руки, как будто до конца не веря, что наконец может сделать это. Начинает тихо с ней разговаривать, а в голосе слёзы так и дрожат. – Крошечка моя любимая. Всё, всё, мама рядом, я тебя больше никогда не отпущу. Никогда…, – целует малютку трепетно в лобик, и снова слёзы по щекам катятся. Меня и самого переполняют эмоции, в глазах щиплет. Притягиваю моих девчонок к себе, зарываюсь носом в волосы жены, дышу. – Мы теперь всегда будем рядом. И всё у нас будет хорошо… Клянусь, я для этого всё сделаю, в лепёшку расшибусь, но сделаю моих девочек счастливыми! Глава 35. За окном звёздная ночь. Яркая луна светит в окно, а я не сплю… Усталость валит с ног, но… Я замерла над детской кроваткой и не могу отойти. Машенька крепко спит, и мне катастрофически нужен отдых, но как только я закрываю глаза, мои личные демоны вгрызаются в горло, нашёптывая, что Машеньки в кроватке нет, её снова забрали, что она перестала дышать или у неё начался жар, и прочие ужасы… Первые дни, когда мы забрали ребёнка, я вообще была не в себе. Не спускала дочь с рук ни на минуту, постоянно то рыдала, то улыбалась, как умалишённая. Меня трясло, сердце колотилось, как безумное от избытка чувств. Я не могла поверить своему счастью, что могу прижать этот тёплый комочек к груди, что мы вообще выжили, и больше никто не посмеет отобрать у меня ребёнка. Прошло две недели, но меня не отпустило. Страх плотно поселился во мне и продолжает преследовать кошмарами, тревожностью и плохими предчувствиями. Машенька взмахивает ручками во сне, морщится, а у меня всё замирает внутри. Да, я ненормальная мать. Я не могу переносить её плач, для меня это осталось триггером, вызывающим страшные воспоминания, когда она кричала, а я не могла подойти и её успокоить. Это настолько выстраданный для меня ребёнок, что словами не описать. Мне хочется оградить мою крошку от всех невзгод. Она и так натерпелась, настрадалась, и теперь я стараюсь восполнить то время, когда не могла быть рядом. Покачиваю люльку, малышка замолкает, успокаивается. Нет, она не капризная. Да и с чего ей быть такой, когда с самого рождения никто не занимался ребёнком. И от этого сердце сжимается в груди. Может, лучше бы малышка чаще требовала к себе повышенного внимания, мне было бы легче оправдать мои метания. Дверь за спиной тихо скрипит. В комнату входит сонный Дан. – Юль, – взъерошивает непослушные волосы, – ты опять здесь? – Ложись, я сейчас приду. – Ага, знаю я тебя. Простоишь тут до самого утра. Чувствую его руки на плечах, пальцы разминают уставшие суставы. – Малышка, так не пойдёт. Я хочу тебя в кроватку, – шепчет мне на ухо, осыпает поцелуями шею. – Я устала для близости, Дан, прости. – Ты хотела сказать, для секса? – прикусывает мочку уха. – Да, – вздыхаю устало. Знаю, я сейчас отвратительная жена, но я просто не могу переключиться. Спасибо Дану, он всё понимает. – Так я не о нём, – сжимает меня под рёбрами, притягивая к груди. – Я о близости и тепле душевном. Просто хочу обнимать тебя во сне. Пока Машутка спит, наступает моё время. Пойдём, я разотру тебя маслом, а дальше видно будет. Он тянет меня из комнаты, а я сопротивляюсь внутренне. Знаю, что поводов нет, но… – Я не могу оставить её одну, – вздыхаю обречённо. – Иди ложись, я перенесу Машеньку к нам. – Но это вредно, когда ребёнок спит с родителями, мы это уже обсуждали. – Вредно, когда мамочка не спит ночами и потом тухнет от усталости. Всё, не спорь. Иди приготовь эту штуковину, которую я вчера купил. И ложись, – заявляет твёрдо. – Хорошо, – сдаюсь я, потому что уже реально падаю с ног. В нашей спальне ставлю посередине кровати гнёздышко, застилаю его чистой пелёнкой. Да, Дан давно настаивает, чтобы Машенька спала с нами, раз уж по-другому я не могу успокоиться, но я хотела всё сделать правильно. Приучить Машеньку к своей комнате и кроватке. Теперь понимаю, что в нашем случае “правильно” не работает. Через минуту в спальню очень тихо входит Дан с дочкой на руках. Каждый раз, когда я вижу, как муж держит на руках нашу дочь, трепетно сюсюкает с ней, заботится, я замираю внутри от счастья, до сих пор не веря, что всё наяву. Машенька начинает недовольно кряхтеть. Я бросаюсь к ним, но Дан останавливает меня взглядом, и сам покачивает дочку, приговаривая нежные слова. Целует малышку в лобик, и она засыпает снова. Дан перекладывает малютку. – Всё, ложись! – командует он тихо. Я послушно укладываюсь на свою подушку, закрываю глаза. Но уже через минуту вскакиваю снова. – Так, – психует Дан. – Давай так, – Подвигает гнездо на свою сторону, сооружает на краю кровати ещё один бортик из одеяла, сам же ложится со мною рядом, обнимает со спины, шепчет в ухо. – Спи. Я смотрю за ней. Хорошо? Клянусь, просижу вот так до утра. Если что, разбужу тебя. – Хорошо, – сдаюсь я. И чтобы я уснула наверняка, муж продолжает шептать мне на ухо нежности, пошлости, гладить успокаивающе плечи, пока я окончательно не расслабляюсь в его заботливых руках. Да, не всё у нас идеально до сих пор, да и странно это было бы, если бы такие потрясения забылись в момент. Но Дан старается. Мне не в чем его упрекнуть, он с пониманием выносит мои заскоки, помогает чем может, старается каждую свободную минуту проводить рядом со мной и дочкой. Знаю, он чувствует свою вину за всё случившееся, но… Меня отпустило. Между нами столько всего произошло, столько ошибок было сделано, что сейчас уже нет смысла искать виновных. Все мы запутались в проклятой паутине, и каждый барахтался как мог, не всегда выбирая верный путь. Елену задержали, выяснилось много нарушений закона, которые она покрывала, а некоторые даже провоцировала, как например, с врачом Редичем. Елена сама рассказала, как заставила его провернуть подмену детей. Он отказывался, но она просто загнала мужика в угол, поймала его на мелких махинациях с сильнодействующими лекарствами, и обещала засадить на огромный срок, если он не выполнит её требований. Всех, кого эта больная держала около себя, она могла дёргать за верёвочки, имея компромат на каждого. Также в её лапы угодил и Славик. Нет, я не защищаю никого из них. Каждый участник этой истории поплатился за свои грехи сполна. Просто теперь мы лучше понимаем, как давно и тщательно плела свою паутину Елена. Славик, кстати, приходил к нам, извинялся передо мной, опуская в пол виноватые глаза. Нет, я ему не поверила, и Дан настроен был агрессивно, но как оказалось, его звонок в тот страшный момент привёл к нам помощь. Только поэтому мы не стали обвинять его в махинациях с квартирой, да и деньги он почти всё вернул. Как оказалось, триста тысяч он передал Галине, а остальное они с Еленой должны были поделить пополам. Но, не успели. Теперь мы с Даном на эти деньги решили восстановить родительскую дачу, чтобы оживить это памятное место. Единственное, что меня останавливало – могилка ребёночка, которого потеряла Галина. Мы решили перенести её на кладбище, как и положено было с самого начала. Но пока это только планы. Сейчас главное – наладить нашу жизнь. А сделать это оказалось не так и просто. У Машеньки обнаружились некоторые проблемы со здоровьем. Ничего критичного, всё очень даже неплохо, учитывая, что ребёнком толком никто не занимался, но мы сейчас проходим полное обследование, чтобы наверняка не пропустить никаких нарушений. А ещё, нужно уладить все вопросы с документами. Я не хочу усыновлять Машеньку, как чужого ребёнка, мы с Даном добиваемся, чтобы через суд малютку признали нашей законной дочерью. Елена сейчас содержится в психиатрической лечебнице. Дан и его друг начали раскапывать это дело и выяснили, что у Елены с детства были проблемы с головой, кроме того, у неё отец был шизофреником. Но дядька Елены имел высокий пост в своё время и сумел подправить её документы. И потом она умело скрывалась, периодически тайно проходя лечение. Никакого выкидыша у неё не было, это очередной вымышленный бред. И теперь, когда всё вскрылось, её ждёт заточение в психбольнице на долгие-долгие годы. Утром с трудом открываю глаза. Сонно щурюсь. Вижу пустую кровать и тут же подскакиваю, как ошпаренная, когда понимаю, что ребёнка нет рядом и в квартире гробовая тишина. Сердце тут же заходится панической тахикардией. Соскакиваю с кровати, несусь в детскую и тут же замираю на пороге, выравнивая сбившееся дыхание. Дан в детской, с Машенькой на руках, дремлет в кресле-качалке. Но как будто почувствовав меня, открывает глаза, хмурится. – Всё хорошо, – шепчет почти беззвучно. Дан встаёт, аккуратно перекладывает дочку в кроватку. Замечаю пустую бутылочку на детском столике и грязный подгузник. – Да, мы поели, погуляли, пописали, покакали. Все дела сделали. Не переживай. Муж выталкивает меня настойчиво из комнаты. – А смесь ты подогрел? – начинаю всё же беспокоиться. – Конечно, подогрел. И воду взял специальную, а не из-под крана. И столбиком Машеньку подержал, мы срыгнули. И какашки у нас жёлтые, как ты любишь, что ещё? – Ничего. Спасибо тебе, – сдаюсь я. – Нет, нет. “Спасибо” ты в этот раз не отделаешься. Иди сюда. Ты вся в долгах. Толкает меня в спальню, заваливает на кровать. – Но Дан… – Радионяня работает. Всё хорошо, – целует меня в шею. – Да, всё хорошо, – с трудом, но я всё же расслабляюсь в руках мужа. На самом деле, он умело отвлекает меня от проблем жадными поцелуями и требовательными прикосновениями. Знаю, он очень хочет меня, в последнее время секс у нас случался редко. И сейчас я, наконец, чувствую, как во мне пробуждается женщина. Отпускаю страхи, отпускаю волнение, отдаюсь моему мужчине. – Юлька, я так соскучился, – шепчет Дан, распахивая мой халат. – Я тоже, – отвечаю на его поцелуй, переворачиваю его на спину. – И сейчас я тебе это докажу… И уже потом, когда страсть схлынула, мы лежим в объятиях друг друга. Дан нежно водит пальцами по моей голой спине, а я начинаю снова нервничать. – Я пойду, гляну на неё, – пытаюсь встать. – Нет, лежи, – настойчиво блокирует мои попытки Дан. – Я хотел поговорить. – Давай потом. – Нет. Сейчас. – Хорошо, – сдаюсь я. – Юль, Иваныч посоветовал хорошего психолога. Это женщина и она помогла многим обрести душевное равновесие. – Я не хочу, – заявляю упрямо. – Я хочу. И более того, я уже был у неё на консультации. – Ты? – удивляюсь я. Раньше Дан всегда был против психолога. – Да. После всего, что случилось, нам обоим это нужно. – Но… – Юль, давай просто попробуем. – Но как я оставлю Машеньку? – начинаю искать предлоги, чтобы отказаться. Я не хочу обнажаться перед посторонним человеком. – Я договорился с Лидией Ивановной. Кстати, она уволилась из больницы, и я предложил ей работать у нас няней. – Да? – смотрю на мужа удивлённо, не зная, как реагировать. – Лидии Ивановне ты ведь доверяешь? Она нам столько помогала, у неё медицинское образование и опыт, а к Машеньке она относится, как к родной. – Да, знаю, – сдуваюсь я. Тут мне крыть нечем. – Она придёт сегодня в двенадцать, а в час у нас приём. – Так ты уже всё решил? – смотрю на него возмущённо. – Да. Иногда по-другому просто не получается. Не спорь, Юль. Я обещал, что у нас всё будет хорошо, а значит, так и будет. Но нужно немного постараться. Шепчет Дан уверенно, целует меня, снова начинает ласкать. Но тут в радионяне раздаётся тоненький писк, я вскакиваю как ошпаренная и бегу в детскую… Машенька проснулась, я беру её на руки, целую в лобик. Замираю задумавшись. Да, наверное, Дан прав. Мне нужна помощь. Я не хочу быть матерью истеричкой, но сейчас именно так и выходит. Я ведь обещала дать дочке лучшее, а значит, нужно начать с собственного душевного равновесия. Эпилог. Четыре года спустя… – Папа, а наша мам,а случайно, не крокодил? – спрашивает Машка с большими глазами, поглядывая на Юльку, которая суетится на кухне. – С чего ты взяла? – смотрю на дочь с улыбкой. – Я по телевизору видела. Там крокодил съел большую рыбу, и у него был огромный живот. Точно, как у нашей мамы. Юлька на девятом месяце беременности и скоро нам рожать. И да, мы очень нервничаем по этому поводу. Решиться на ещё одну беременность само по себе было подвигом после всего пережитого, а сейчас наступают самые тревожные дни. А тут ещё Машка наседает с вопросами. Она у нас ужасно любопытная болтушка. – Мы же тебе объясняли, Маш, – вздыхаю я. – Объясни ещё раз, – залезает ко мне на колени и внимательно смотрит в глаза. Знаю, от этого допроса не отвертеться. Но всё же пытаюсь её отвлечь. – Мань, а давай мы поиграем в Монополию. Помнишь, ты вчера просила, а я на работу спешил. А вот сегодня как раз выходной. – Не хочу в Монополию, – кривится дочка, взмахивая тёмными кудряшками. – Я там в тюрьму всё время попадаю. Давай я лучше тебе причесочку сделаю. – Хорошо, – сдаюсь я в руки этой маленькой садистке. Машка с энтузиазмом тащит свой детский набор заколок, резинок, розовых гребней. Я сползаю на пол, она устраивается сзади на диване и начинает творить вакханалию с моими волосами. Ну хоть с больной темы слезла. Прикрываю глаза. – Папа, ты про мамин живот так и не ответил, – вспоминает тут же. Хочется выругаться, но я сдерживаюсь. Начинаю терпеливо объяснять в сотый раз: – У мамы в животике живёт твой братик. Скоро он родится, и ты сможешь с ним играть. – А зачем мама его в живот засунула? – изображает недоумение дочь. – Он же там задохнётся. – Нет, Маш, – смеюсь я. – У мамы в животике ему тепло и хорошо. Он там растёт. Он сейчас ещё маленький, а когда станет побольше, то сможет родиться. – А как он родится? Мама его выплюнет? Господи! Закатываю глаза, потому что подобрать правильные слова для нашей любознательной крохи, это задача повышенной сложности. Этот разговор она заводит уже далеко не в первый раз, но потом упорно делает вид, что ничего не помнит. – Нет, малышка. Когда братику придёт время родиться, мы отправим маму в больничку. Там у врачей есть специальное лекарство, они дадут маме таблетку, мама заснёт, и они достанут братика. – А это точно будет таблетка? Не укол? Укол — это больно, – кривится она. Да уж, болела Маруська у нас часто, и что такое уколы знает прекрасно. – Не переживай. Я буду рядом с мамой и не позволю её обижать. – Обещаешь? – Клянусь. Уже всё в больнице в курсе, что рожать мы будем только вместе. Иначе я уверен, Юлёк устроит им истерику, а я добавлю, потому что душевное равновесие жены для меня на первом плане. Оно нам нелегко далось. Юля очень тяжело приходила в себя. Я помню её тревожность, кошмары, страхи. Конечно, винить её в этом нельзя, но и помочь я сначала не знал как. Спасибо Иванычу, он нашёл нам психолога. И нет, терапия не помогла нам быстро. Наоборот, первое время я хотел всё бросить, потому что после первых сеансов Юлька постоянно выходила в слезах и дома часто рыдала. А я не мог переносить её слёз, пока психолог не объяснила, что всё так и должно быть. Юле нужно выплакаться, выпустить всю боль, и только потом она начнёт восстанавливаться. И я, стиснув зубы, терпел. Ходил вместе с женой к этому долбанному психологу, хоть терпеть не могу, когда начинают копаться в сокровенном, вороша болезненные раны. Но понимал, что по-другому нельзя. Мы медленно, но верно вскрывали все наши общие нарывы, а потом лечили их разговорами, объятиями, любовью. Машенька стала нашим “подорожником”, который мы прикладывали к душевным ранам, и она их залечивала. Во многом ради дочери мы прошли этот путь. Вот только на ещё одну беременность Юля категорически не соглашалась. Собственно, я и не настаивал. Машенька только недавно в садик пошла, Юля на работу собралась выходить. А потом мы неожиданно узнали, что на небесах решение уже принято, раз уж тест показывает две полоски. Нет, радости никто из нас не испытал. Скорее голову подняли наши старые страхи. Но… пойти на аборт Юля не смогла. А значит, выход только один – рожать. И вот, большую часть срока мы уже пережили. Это было непросто, хоть в целом никаких отклонений по здоровью не было. Осталось совсем немного. Нервы натянуты, но я верю, что всё будет хорошо. Врагов мы всех убрали с пути, с работой у меня сейчас всё спокойно. За дело с разоблачением Елены и её покровителя я и Серёга получили свои звёзды. Я занял место Елены. Только особенного удовлетворения это не вызывало. Устал я от этой системы, которая забирает все нервы и силы, а у меня семья была в приоритете. Тут помог Серёга. Он предложил открыть частную охранную фирму. Ему со службой совмещать такое не положено, а вот я готов был начать новую страницу. И сейчас дела у нас идут в гору. Елена по-прежнему в больнице и очень надеюсь, что не выйдет оттуда никогда. Я видел её. Жалкое зрелище. Ничего не осталось от властной, статной женщины, которой она была раньше. Теперь она больше похожа на старуху с безумными глазами. После задержания у неё мозги утекли безвозвратно. Периодически у неё случаются припадки агрессии, тогда её держат в изоляции, или постоянно колют такие препараты, что она еле языком ворочает. Сначала я был недоволен, что Елена не попала на зону, но когда увидел своими глазами, в кого она превратилась в психушке, понял, что это как раз то, чего заслуживает эта ведьма. Нет, мне её нисколько не жаль. Она столько жизней загубила, что теперь до конца дней своих не расплатится. Хотя, по словам Иваныча, на таких препаратах жить ей осталось недолго. Туда ей и дорога, прямиком в ад. Кстати, что-то Иваныча долго нет. Они обещали заехать с Лидией Ивановной. Удивительно, но они теперь вместе. Познакомились у нас дома, и теперь «дружат». Это очень мило. Похоже, два одиноких человека нашли друг друга, чему мы очень рады. Общаемся мы иногда и с Галиной. Коленька её умер от передозировки, как только вышел тогда из-под стражи. Галя тяжело переживала, но в итоге схватилась за спасительную руку, которую ей протянул Иваныч. Она прошла лечение в его клинике и вот уже несколько лет в завязке. Устроилась на работу и о прежней жизни вспоминает со страхом. С родителями она не общается, а вот Иваныч ей помогает. Говорит, так он долги за сына отдаёт. – Папа, не спи! – теребит меня дочура. Ласково целует в лоб, губы. Я млею. – Ты у меня такой красивый! – восторженно заглядывает в глаза. – Ты у меня тоже. Треплю её по кудряшкам. Такая она уже большая и смышлёная. А помню я её совсем крохой. – Пап, мама зовёт нас кушать. Она пирог приготовила. Тянет меня за руку. Идём на кухню. Юлька стоит у стола, как-то неестественно согнувшись, держась за поясницу. – Что такое? – подлетаю к ней тут же. – Дан, – глаза перепуганные. – Кажется, началось, – паника в голосе. – Тихо. Что-то болит? – её паника тут же передаётся и мне. – Нет, но, – указывает на пол. Там лужа воды. – Ты разлила что-то? – спрашиваю непонимающе. – Нет. Дан, это воды отошли. – Чёрт! – зажмуриваюсь, пытаясь сообразить, что делать в первую очередь. – Дан…, – хватает меня Юлька за руку. – Тихо, родная. Всё будет хорошо. Я сейчас. Хватаюсь за телефон, начинаю звонить нашему врачу. А дальше всё закручивается очень быстро. Скорая приезжает буквально через десять минут. Машку приходится взять с собой. Звоню Иванычу, прошу забрать дочку уже из больницы. И вот мы несёмся через весь город с громкими сиренами. Машенька с интересом рассматривает врачей, и оборудование в машине. – А ты кого ждёшь, братика или сестричку, – заводит с ней разговор женщина-доктор. – Братика. Я всё знаю, – авторитетно кивает Машка. – Мы сейчас едем в больничку, там маме дадут таблетку, она заснёт, и вы у неё достанете братика. Только я не пойму, а как вы его будете доставать? Женщина-врач тепло улыбается. – Это врачебная тайна, – уверенно выдаёт она. – Вот если ты вырастешь и пойдёшь учиться на доктора, там узнаешь. – Но маме точно не будет больно? – хмурит бровки. – Точно. – Это хорошо, – удовлетворённо кивает дочка. – А то папа вас всех побьёт! – добавляет вдруг очень серьёзно. – О, у тебя такой красивый папа, он умеет драться? – улыбается врач, как-то странно рассматривая меня. – Да, он красивый. Это я его украсила. – Че-е-ерт! – хватаюсь я за голову, натыкаясь рукой на эпичные пальмочки на своей башке. А ещё с меня сыплется какая-то розовая пудра. Тут начинает посмеиваться даже Юлька, которая немного успокоилась. – О, ты у меня и правда, самый красивый, – протягивает руку, ласково вытирает мою щеку. – Только не говори, что она меня ещё и раскрасила, – шиплю возмущённо. – Пап, я совсем немножко. Сделала тебе розовые щёчки, – невинно хлопает глазами эта хулиганка. – Вам очень идёт, – угорает врач. – В операционную папу так и отправим, красивым? – Юль, хоть бы ты сказала, – начинаю с психом снимать с головы весь этот треш. Нахожу влажные салфетки в сумке и стираю долбанную косметику. – Дан, да я сама не заметила сначала. Мне так страшно было, – выдыхает Юлька. – Нечего бояться, мамаша. Вон, какая у вас умненькая дочь. И ждёт уже братика. Всё будет хорошо. Не переживайте. А дальше были несколько страшно переживательных часов, и вот я на руках держу маленький пищащий, но такой дорогой комочек. Юля уставшая, измученная, но счастливая, смотрит на нас глазами, полными слёз. – Спасибо тебе, – целую её в лоб. И сам чувствую предательскую влагу в глазах. – Я тебя очень-очень люблю. – Я знаю, – вздыхает Юлька. – И сегодня я самая счастливая. Я всегда мечтала, чтобы всё было вот так. Наверное, это небеса наградили нас за все страдания. – Пусть будут небеса. Этого нам знать не дано. Обнимаю жену и сына. Клянусь сам себе, что и дальше буду делать всё, чтобы моя семья была счастлива. Смотрю с трепетом на сына и понимаю, что всё было не зря. Ради таких моментов стоит жить. А страдания… Да, мы многое пережили, но они нас не сломали, наоборот. Сделали ближе, сильнее, а нашу любовь по-настоящему крепкой. Конец