Разумеется, через два вздоха сухощавый со сбруей на спине бросается в атаку. Никаких тебе «пшшел вон!», «фу!», «плохой мальчик!»… если бы на моем месте оказался наростовский пес из мастерских, ему бы тоже свернули шею. Просто чтобы не успел тявкнуть.

Однако в мои планы тявкать вообще не входит. Во всяком случае, именно в этом я постараюсь убедить себя следующим утром. Как и буду вынужден признать факт, что неуместная отвага, подогретый паймой азарт и излишнее возмущение незваными гостями свою роль сыграли на отлично…

Поэтому я тоже бросаюсь вперед. Даже не задумавшись, а что вообще буду делать дальше. Конечно же, лазутчик встречает меня профессионально и без сантиментов: прокрутившись в спрессованном сальто, он впечатывает свои пятки в мою грудину, а шею, будто ударом кнута, в это время обжигает оплетенный проволокой хвост.

Меня уносит в пустой холл и болезненно распластывает по остаткам ужина. Стон вырывается из моей груди толчками, урывками. Слышно, как звенят раскатившиеся бутылки, на пол летят недоеденные закуски.

Несмотря на боль и наконец-то пожаловавший инстинкт самосохранения (он умоляет бежать), я замечаю, что лысый карлик невозмутимо продолжает подготовку к взлому. Растирая отбитые ребра, пытаюсь вспомнить, как далеко от крыла в последний раз видел слуг…

А тощий чу-ха снова бросается вперед, пугающе быстрый и смертоносно-проворный, и я вижу в его лапе черный нож. Рывком ухожу в сторону, отшвыриваясь всем, что попадается под руку — тарелкой, соусником, подставками под хаси и сковороды. Нащупываю горлышко бутылки, пытаюсь ударить противника по голове.

Разумеется, в тот день мои навыки рукопашных схваток с огромными крысами неописуемо юны, и жилистый ублюдок без труда уклоняется от удара в ухо. Перетекает в другую сторону, легко машет ножом, едва не задев мое запястье, и мне приходится выпустить скользкое горлышко.

В голове проносится первая дельная мысль: почему я не побежал и зачем вообще ввязался в драку? Следующая мысль: смерть зверушки-Ланса из пустыни будет нелепой, а когда приближенные Нискирича найдут меня располосованного от жопы до уха, наверняка спишут все на местных недоброжелателей или завистливых слуг…

Я со всей возможной скоростью отскакиваю и лихорадочно осматриваюсь в поисках хоть какого-то оружия. И вдруг почти сразу, меньше чем через минуту, становлюсь таковым оружием сам…

Хвост лазутчика обвивает шею жаркой петлей. Тянет к черному клинку, на котором даже не будет заметно крови. От рывка я проворачиваюсь вокруг собственной оси, а затем всем весом обрушиваюсь на черный церемониальный столик старших йодда. Лицо со всего маху впечатывается в блестящую столешницу, но стекло выдерживает, в отличие от хрящей носа.

Шумно втягиваю хлынувшую кровь и с ужасом осознаю, что весь измазан в желтоватом порошке. Он на разбитых губах, на разбитом носу и в нем же, на разодранной шее и волосах.

Со всхлипом, бульканьем и стоном я скатываюсь на пол. Карлик хладнокровно штурмует консоль Нароста, а тощий уже стелется ко мне над паркетом, чтобы одним ударом клинка окончить нелепую и совершенно неравную драку…

Вообще-то «Явандру» принимают очень осторожно.

Вводят себя в полутрансовое состояние сверхмалыми дозами, в течение пары часов готовят организм дополнительными препаратами и только непосредственно перед боем вынюхивают полноценную дозу. Тогда тезка героя древности наделяет принявшего многократно ускоренными рефлексами, ощутимым снижением болевого порога, возросшей скоростью принятия решений, безумным мышечным тонусом и кристальностью восприятия окружающего.

В тот день в общем холле Когтей «Детей заполночи» я непроизвольно вмазываюсь как минимум пятикратной дозой дряни. Причем без подготовки, уже взвинченный, напуганный, подраненный и до бровей накачанный адреналином.

«Явандра» редким пустынным ливнем охотно впитывается в эту благодатную почву. И последующие несколько минут я помню исключительно сквозь багряную дымку боевого транса…

Худосочный чу-ха быстр, и наверняка тоже накачан препаратами. Но я становлюсь быстрее, многим быстрее этого вонючего крысюка. И пусть не до конца понимаю, что именно делать, отчаянно отдаю свое тело и разум в краткосрочную аренду опасного зелья.

Я больше не пытаюсь убежать от убийцы. Огибаю его одним протяжным броском, словно тот приклеен к полу и неподвижен, затем без особого труда ломаю хрупкое запястье и забираю черный нож.