В общем, я ответил. Не открывая глаз, мазнул пальцами по «болтушке» на левом запястье, переадресуя вызов на главную консоль норы.

— Доброе утро, Малыш, — низким, почти томным голосом сказала Сапфир из консольного динамика.

Она всегда обращалась ко мне так, и именно с Большой Буквы. И я, конечно, знал, почему. Но, пусть ханжой себя не считал, явственно ощущал границы, которых переступать нельзя, а потому благоразумно держал дистанцию…

Впрочем, один раз мы весьма неожиданно набрались винищем за просмотром какого-то ток-шоу, после чего в обнимку отрубились на диване, и я до рассвета поглаживал ее волосы синеватого отлива. Но дальше дело не зашло, и оба были рады. Флирта и добрососедских отношений хватало, что бы там за ними ни скрывалось. Сапфир это знала, она была умничкой.

— Не хотела будить, но к тебе клиент, — продолжила хозяйка чингайны на первом этаже. — И ты удивишься не меньше моего.

На консоль пересыпалось изображение, которое я тут же сдвинул на главный проектор. Хмыкнул, разглядывая немолодого и помятого чу-ха за барной стойкой Сапфир. Тот дергал носом, топорщил жесткие усы и ежесекундно облизывал крупные желтые зубы.

Работяга по имени… Закатай Штанину? Нет, Подверни Штанину! Из семьи, родового имени которой я не знал. Безобидный и законопослушный, как домашнее растение, даже не удосужившийся в нужный момент поменять детское имя.

Год назад Нискирич собирал по району дюжину умелых, чтобы подготовить к Кубку Всеравенства два новых болида, там я Штанину и видел. И теперь увальню понадобились мои услуги?

Откидывая одеяло и выбираясь из кровати, сонно пробормотал:

— Кажется, я его знаю… Он точно не ошибся адресом?

— Утверждает, что нет, — негромко ответила подруга.

— Яри-яри… Он не из блаженных?

— Мне так не показалось… Впускать?

— Конечно, пусть поднимается… Спасибо, милая.

— С тебя причитается. — И добавила традиционное: — Береги себя, Малыш.

Запястный гаппи[1] отключился.

Растирая щеки ладонями, я прошлепал в душевую комнатку и с наслаждением отлил в напольный утилизатор. Брызнул в ладони антисептического геля, протер руки, лицо, шею и прополоскал рот. Вернулся в гостиную, сопровождаемый десятками собственных отражений со стен, накинул халат и прикрыл спальную зону раздвижной ширмой.

Постучал по сенсорам консоли, уменьшая тонировку окон, но раннее утро сразу протекло в нору депрессивными оттенками туманного пепла и призрачными росчерками фаэтонов, вынудив снова зашторить стеклопанели и включить верхний свет.

В десятках метров под моими ногами Сапфир объясняла новоиспеченному клиенту, на каком из лифтов добраться до заветной двери. И, наверняка, готовила гостинец.

Так уж повелось, что дочка управляющего куском бетона, в котором я жил, давным-давно стала моей «почти секретаршей». Добровольно и безвозмездно. Причем помощницей толковой и внимательной, какую и за большие деньги не сразу отыщешь…

Признаюсь откровенно, время от времени меня начинали покусывать муки совести, ведь я отлично понимал, на каком фундаменте строится это «сотрудничество». Но укусы быстро переставали зудеть, потому что нанять полноценного напарника я себе все равно не мог. Сапфир же утверждала, что ей таковое не в тягость, посторонние в комплеблок все одно проникают через ее «Гущу» и вообще будет лучше, если за мной в «Угле» присмотрит кто-то еще, кроме раздолбаев Нискирича…

Тяжелым театральным вздохом я укорил собственный эгоизм и деловито осмотрелся. С прошлым клиентом мы встречались в «Каначанкха», так что приборки нора не видела уже много дней.

Впрочем, по сравнению с соседями по блоку я и без того оставался образцом чистоплотности, а потому совершенно не комплексовал из-за пары закатившихся под диван галет или масляного пятна на стенке шкафа. Зато, для полноты картины: настоящими храмами стерильности в моем жилище всегда оставались душевой узел и оружейный шкаф!

Собрав со столика в гостиной пустые упаковки от лапши, я скидал в них использованные разовые хаси, обертки и прочий мелкий мусор; унес в продуктовую зону, густо пропахшую специями.

Отражение коротко стриженного парня смотрело на меня почти со всех вертикальных поверхностей. Возможно, у него было слишком вытянутое лицо? Я не знал, потому что было не с чем сравнивать… Быть может, уголки глаз были опущены так, что придавали лицу меланхоличное и чуть усталое выражение? Я не знал, потому что было не с чем сравнивать… Или глаза? Нормально ли, что они такие синие, или этого недостаточно? А может, уши считались великоватыми, а широкий подбородок с ямочкой — мужественным и красивым? Я не знал, потому что было не с чем сравнивать…

Рассортировав мусор по прессующим отсекам, я подмигнул отражению знакомого незнакомца.

В своем большинстве чу-ха не жаловали зеркал, и я до сих пор не узнал истиной причины. Кто-то из них даже не скрывал страха перед отражающими пластинами, мою прихоть считая не только бесполезной тратой денег, но и увлечением рискованным, а сам атрибут — дурным и опасным.

Но я никому, и даже Сапфир или Нискиричу, не собирался лишний раз рассказывать, что они не имеют ни малейшего понятия о настоящем одиночестве и способах одержать над этой сволочью хотя бы мнимую победу…