— Нормально всё со мной! — рявкает он в ответ. — Ещё вопросы?

— Зачем грубить? Я ведь хочу помочь…

— Не нужна мне помощь. У меня всё зашибись, и я кайфую от своей жизни. А не нравлюсь — до свидания.

— Класс, — усмехаюсь, а горло болезненно сдавливает. — Тогда нам, наверное, лучше не общаться!

— Наверное, — звучит жесткий голос.

И я рвано всхлипываю, ожидая, что Высоцкий тут же отключится. Но он не кладёт трубку — просто молчит, оставаясь на линии.

— Максим… — выдавливаю шёпотом. — Зачем ты так? Я ведь люблю тебя…

— Не надо, Лисён, — глухо произносит он. — Не надо меня любить.

Связь обрывается, и что-то в моей груди тоже. Смотрю на свой телефон, будто вижу его впервые. Мозг отказывается воспринимать услышанное. Я не верю, что это конец.

– Какой срок, Мышка? – хрипло шепчет Царёв. – Это ведь мой ребёнок? Скажи.– Нет, – вру, глядя ему прямо в глаза. – Моя беременность не имеет к тебе никакого отношения…– Не верю! – срывается на бешеное рычание. – Скажи мне правду!– Это правда, – уверено отвечаю. – Отец не ты. Можешь спокойно готовиться к свадьбе. Совет да любовь, Дём…***Я до сих пор помню нашу с ним последнюю встречу – в следственном изоляторе. Она была наполнена горечью, ложью и болью. Сейчас Демьян Царёв – успешен и знаменит. Ему пророчат блестящую спортивную карьеру и обсуждают предстоящую свадьбу. А я…Я продолжаю жить воспоминаниями, не в силах вырвать из души любовь, оставившую у меня под сердцем маленькое чудо.

Хочу снова набрать номер Высоцкого, но обида и гордость не позволяют. Чувствую себя униженной. Отвергнутой и ненужной. А в голове стучит лишь один вопрос: что делать?

Что мне делать?!

Я не хочу терять Максима! Не хочу!..

Глубоко вдохнув, стараюсь успокоиться и не истерить, но удержать эмоции не получается. Меня накрывает волной боли, горло невыносимо стягивает, в груди жжёт, и я реву, продолжая с надеждой смотреть на тёмный экран телефона.

Стараюсь поставить себя на место Высоцкого. Представить, что у меня серьёзные проблемы, и я не могу с ними справиться.

Я бы злилась — да, была бы резкой… Но чтобы рушить и ломать отношения — нет. Здравый смысл всё равно пересилил бы. Я никогда не стала бы переступать грань, потому что люблю.

— Дочь, что-то случилось? — заглядывает в комнату отец.

— Пожалуйста, папа, выйди! — выкрикиваю сквозь слёзы. — Не хочу разговаривать! Хочу побыть одна!

И падаю на кровать, заглушая рыдания подушкой.

Эмоции перемешиваются, сменяя друг друга каждую секунду. Во мне пульсируют злость на Высоцкого, а через мгновение я уже готова сорваться к нему и умолять не отказываться от меня. И так по кругу.

Дрожу, борясь то с жаром, то с холодом, и быстро выматываюсь от этих разрушающих состояний. Сворачиваюсь калачиком на кровати, смотрю в одну точку, не реагируя ни на что.

В комнате постепенно темнеет, но я не смыкаю глаз, держа телефон возле себя — всё надеюсь, что Максим позвонит или напишет.

Напрасно.

Не замечаю, как проваливаюсь в сон без сновидений, и когда наступает утро, распахиваю глаза, услышав звук входящего вызова. Звонит Лена, и ощущение секундного счастья сменяется полным разочарованием.

— В общем, наше задание — встретить журналистов и проводить их в зону размещения, — тараторит она. — Этим займётся Маша, а мы с тобой будем на подхвате.

— Я не смогу присутствовать на празднике, — хриплю в трубку. — Прости.

— Как не сможешь? Вика, пожалуйста! Мало ли что пойдёт не по плану… Ты мне очень нужна!

— Мне плохо, Лен, — жалобно скулю.

— Что-то серьёзное?

— Нет, но…

— Слушай, — она устало вздыхает, — я тоже не в лучшей в форме — тошнота и слабость жуткая. Но мероприятие серьёзное. Маша даже малыша оставит, чтобы нам помочь. Не повесим же мы всю ответственность на неё?

— Не повесим, — тоже вздыхаю.

Слова Лены заставляют мою совесть проснуться.

Нельзя отгораживаться от мира только потому, что я поссорилась с парнем. У людей реальные проблемы, и ничего — справляются. Не уходят в себя и не прячутся под одеялом.

— Я приеду, — нехотя поднимаюсь с кровати.

— Отлично! И оденься празднично, ладно? Платье там, макияж…

— Но ведь Маша…

— Это на всякий случай. Подстраховка не помешает.

Снова мученически вздыхаю, но соглашаюсь. Тем более у Лены такой голос, словно она там сама лежит пластом. Не хочу мучить её ещё больше.

Собираюсь без особого энтузиазма на автомате. Делаю нюдовый макияж, надеваю тёмно-зеленое платье на тонких бретельках, на ноги — шпильки. С волосами не заморачиваюсь — укладываю их волнистыми прядями, немного сбрызнув лаком.

Красиво получилось. Максиму бы понравилось…

От этих мыслей глаза наливаются слезами, и я торопливо обмахиваю лицо ладонями, запретив себе думать о Высоцком.

Потом, всё потом!

Сейчас нужно выдохнуть и натянуть на лицо улыбку — ничего сложного. Тысячу раз так делала, когда была гимнастикой и выходила на ковёр, несмотря на боль и плохое настроение.