Отпустив Шварцмана, Председатель несколько минут сидел, неподвижно уставившись в одну точку. Он знал своего подручного долго, слишком долго, чтобы остаться равнодушным к его эмоциям. За всю свою жизнь он еще ни разу не помнил его таким - даже тогда, когда они, сначала желторотыми юнцами, а потом и бывалыми людьми, терпели поражение в жестокой подковерной борьбе за власть. В те времена, спустя лишь несколько лет после смерти Железняка, когда проигравшим светила не ссылка почетным послом куда-нибудь на Австралийский архипелаг, как в нынешние изнеженные времена, а вьюга Конлага, железные нервы Шварцмана часто спасали их обоих. И редко когда он позволял своему лицу отразить хоть каплю из того моря эмоций, которые - Треморов знал это совершенно точно - случалось, переполняли их обоих.

Сейчас нравы смягчились - н-да, действительно смягчились, не любят вельможные чиновники жить под дамокловым мечом ссылки, мало чем отличающейся от каторги - но, как видно, нервы у однокашника тоже пришли в негодность. В любом случае, с этими Хранителями - чтоб им запнуться в темной подворотне!
– надо что-то делать. В отличие от Шварцмана, зачастую склонного к мистицизму, Треморов считал себя человеком практичным и решал проблемы всеми доступными ему средствами. В тот день, когда бледный как смерть начальник канцелярии вошел в его кабинет, сопровождаемый тем парнем - ну и дурное же погоняло, Скайтер!… какая, впрочем, разница… - Народный Председатель не испытал ничего, кроме злости. О да, когда он яростно заорал на впавшего в какой-то странный ступор Шварцмана, и у него самого вдруг подкосились ноги, пресекло дыхание и прихватило сердце, он испугался. Испугался не Хранителя, его загадочной силы, его брезгливой улыбочки, а того, что ненароком допустил ошибку, за которую придется расплатиться тем единственным, что нельзя исправить - своей смертью. Но сердце отпустило. Хранитель не собирался его убивать, и страх прошел. Осталась только злая ярость, которую не удалось излить на бедолагу Шварцмана, и эта ярость еще заставит Хранителя - всех их!
– пожалеть о том, что связались с ним.

Но пока… пока эти эмоции сидели глубоко внутри, дожидаясь того момента, когда смогут излиться на подходящую жертву. Сейчас Треморов оставался спокоен, спокоен тем ледяным самообладанием, которое всегда находило на него в подобных ситуациях. Со временем к нему пришло то, что у Пашки имелось с рождения. Да, Пашка, зараза, пора тебя менять. После выборов у моей канцелярии появится новый начальник. Вот кто бы? Дуболома я туда не посажу, хоть и обещал, точно, не посажу. Дурак он, пусть и преданный дурак, исполнительный. Кстати, о птичках…

– Не подошел?
– Треморов даже слегка наклонился к селектору, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут его очередную секретаршу. Они менялись у него не реже чем раз в месяц, а иногда даже и через день - в зависимости от строптивости и его настроения. Эта появилась только утром, но Треморов уже прикидывал, как он проведет с ней вечер. Правда, девушка глядела дичком, но Председатель любил, когда сопротивляются.

– Дровосеков ожидает в приемной, Александр Владиславович, - тихо ответил селектор.
– Пригласить?

– Давай, подружка, - согласился Треморов. Отпустив кнопку устройства, он не сдержал довольный смешок. Кажется, девица действительно попалась стеснительная. Он поудобнее устроился в кресле и сунул в рот сигарету. Его лицо приняло нагловато-скучающее выражение, каковое и должно, по мнению Дуболома, означать физическое и моральное превосходство над собеседником.

В отличие от Шварцмана, который предпочитал сначала осторожно заглядывать в дверь, Дуболом обычно самоуверенно входил в широко распахнутую дверь, даже не удосуживаясь ее придержать, за что и получал нередко дополнительное ускорение от мощной дверной пружины. Впрочем, в кабинете его уверенность обычно несколько тушевалась - хозяин не любил даже минимальной демонстрации независимости. Вот и сейчас, неласково подпихнутый тяжелой дверью, Дровосеков, которого за глаза - а Треморов и в глаза - называли не иначе как Дуболомом за фантастические упрямство и агрессивность, вылетел на середину кабинета и остановился там, растерянно озираясь по сторонам.

– А, пришел, голубчик, - насмешливо встретил его Треморов.
– Ну как, много дров наломал за сегодня?
– Пожалев растерянно хлопающего глазами директора Общественных Дел, ткнул пальцем в гостевое кресло.
– Садись, гостем будешь.

Несколько оправившись от первоначальной растерянности, Дуболом плюхнулся на указанное начальством сиденье, прижимая к себе обтянутый выделанной носорожьей кожей портфель, с которым редко расставался. Официально он носил в нем документы, но Треморов подозревал, что под слоем циркуляров и распоряжений там хранится парочка толстых глянцевых журналов со знойными сахарскими красотками на обложке. Да и под обложкой - тоже.

– Ну, что новенького?
– лениво осведомился Треморов, в упор глядя на Дуболома.

– Все просто отлично, шеф!
– встрепенулся тот.
– Планы выполняются на сто десять процентов, - ударение он сделал, разумеется, на первый слог, - в Старосунженске танковый завод на днях пускаем, для уборочной вот уже бензин нашли…

– Я тебя не про то спрашиваю, - так же лениво оборвал его Треморов.
– Что с товаром?

– А? Ах, с товаром…

Дуболом захлопал глазами. Сейчас он выглядел как ненароком сбежавший из психушки олигофрен-переросток. Не один его конкурент, обманувшись Дуболомовой выразительной внешностью, недооценил его способности к хитросплетенным интригам, за что и поплатился карьерой - а один так и головой.

– С товаром все в норме, шеф. Две партии порошка пришли сегодня из Халифата в Черноморск, одна на подходе к Зверинску. Мои ребята в Халифате договариваются еще о сотне килограмм травы. На наши счета в Намибийском Национальном переведено триста тысяч. Вот…

– Как везут этот порошок по Ростании? Я имею в виду, чем прикрывают?
– Треморов не скрывал удовлетворения на своем лице.

– В нефти, шеф, - Дуболом расплылся в довольной улыбке, явно довольный своей изобретательностью.
– Один мой человечек придумал - мозговитый, аж завидно! Там, под Зверинском, в болотах, небольшое месторождение есть, так что мы запаиваем товар в пластик и топим в цистернах. До Каменного Пояса он в нефти и едет, а на подходах к заводам мы его аккуратненько вытаскиваем и гоним дальше как лекарственное сырье. Два дня от границы до столицы, - Дуболом хихикнул над своим каламбуром, но, увидев, что шеф не отреагировал, сделал постную физиономию.
– Ни одна собака не прочухивает, даже ваш умненький Шварцман ничего не знает. В общем, все путем, шеф!