– Татьяна, не волнуйся, завтра схожу к участковому и узнаю, как да что.

– Милоок, Витенька, сходи Бога ради! Только форму надень с медалями, Михалыч очень моряков уважает.

Назавтра Витя сходил в опорный пункт милиции и выяснил, что Гришку побили, и он лежит в Склифе. Татьяна Демьяновна всплеснула руками и решила проведать друга сердечного. Виктор не мог отказать любимой старой девушке, созвонился с больницей, выяснил, где искать безногого, и подхватив под ручку, отвез на такси вместе с клюшкой, сумкой с куриным бульоном, парой котлет и чекушкой, спрятанной в глубоких карманах юбки, подождал у гардероба с книжечкой и аккуратно вернул на базу.

Купейные билеты на поезд «Москва-Рига» в военной кассе оформили заранее, и осталось только собрать на Горького Павлищевых и Марковых, отправить малой скоростью контейнер с вещами и откланяться. Большая комната с трудом вместила всех. Приехал дед Павел, как обычно с ящиком пахучей золотой антоновки. Таких яблок, как в его подмосковном совхозе, было поискать, о них даже фильм снимали – о яблоках, совхозе и деде! Приехал его брат Георгий с женой Лидией, двоюродной сестрой Серафимы, и несколькими детьми. Эта многодетная семья была очень близка Павлищевым, родные по крови они вдобавок очень дружили, вместе переживали горе и радость, вместе провели в эвакуации несколько трудных лет и теперь постоянно ездили друг к другу в гости. Старшие дети братьев были близки по возрасту и тоже приятельствовали. И конечно же все ждали Симиного брата Петра, только недавно вернувшегося из лагеря, с обожаемой всеми женой Катенькой, по-родственному Катиней. Петр и в молодости был поджарым, но живой скелет, обтянутый серой кожей в бежевом костюме, кашляющий и постоянно выходящий на черную лестницу покурить, резко снизил градус всеобщего веселья одним своим видом. Седые редкие волосы топорщились на острой яйцеобразной лысине, резкие морщины пересекали строгое лицо как шрамы, бескровные, какие-то плоские губы кривились в ядовитой усмешке. Он уже не спорил с Павлом как в былые времена, лишь ехидно щурился Павловым сентенциям. Катиня все понимала, старалась быть компанейской, смешливой и веселой, чтобы немного смягчить обстановку. За время, пока Петр отбывал лагерный срок, она стала Серафиме настоящей сестрой, а для Нели всегда была даже ближе, чем родная мать. Их приемная дочь, бледная светлоглазая Марина, оживленно обсуждала с Рэмом новинки книгоиздания и не обращала внимания ни на кого, кроме собеседника, вероятно она была слегка влюблена в него.

Нелин брат пару лет назад комиссовался из армии с ненавистной ветеринарной службы и работал редактором в журнале по животноводству. Он чувствовал себя не совсем в своей тарелке из-за вопросов о предстоящей женитьбе и невесту привести побоялся. Такое скопление народа ей не нравилось, кроме того, она была в положении, плоховато себя чувствовала и была постоянно раздражена. Дядя Рэм так увлекся разговором с большой Мариной, что не смог уделить племяннице время для любимой забавы и поиграть в «ехали мы ехали», но обида была забыта моментально – двоюродные дяди немногим старше, чем она сама, согласились на партию в нарды. Нарды Виктору в подарок сделали матросы, красиво оформили деревянную коробку и выточили на станке бронзовые и стальные цилиндрики.

Как всегда Серафимины румяные пирожки с мясом, капустой, зеленым луком и яйцом вызывали у пришедших мощное слюноотделение. Миски салатов, горячее, сладкие пироги с яблоками и с вареньем дожидались своего часа на хозяйственном столике у двери в комнату. Павел спрашивал, будут ли пельмени, Сима, краснея, шептала, что слепила для него и мужчин немного, штук сто – вон завернутая в ватник кастрюля в уголке! Короче, как всегда, в этой семье было шумно, весело и сытно, но временами все смолкали, глядя на Петра, когда он заходился в пронзительном кашле и выскакивал в смежную комнату. Сима про себя молилась, чтобы соседи с пониманием отнеслись к их незапланированному празднику, она загодя разнесла пирожки по комнатам с извинениями.

Все когда-нибудь кончается, особенно отпуск! Успели на шумный день рождения к комиссованному сослуживцу в Удельное, танцевали рок-н-ролл и ностальгический вальс «На сопках Маньчжурии». Успели отметить свадьбу Рэма и Ларисы небольшим кругом. Со стороны невесты была только подруга, так как ее отец погиб в лагерях, а мать отбывала свой «послелагерный» срок далеко за Уралом. Лара была очень красивой селфмейдвумен, как называла ее Неля, самостоятельной и жесткой, трудилась инженером по канализации и водоснабжению в научно-исследовательском институте. Со старших классов школы девушка жила одна, в коммуналке, закончила вечернее отделение строительного института, куда ее только и взяли, работала не покладая рук. Неля считала, что своим твердым характером Лариса поможет мягкому и, прости господи, слабохарактерному Рэму увереннее держаться в жизни, обеспечит ему надежную и счастливую семью.

Успели съездить к Баштаевым, перебравшимся в Москву гораздо раньше. Валька остался пока капитаном-лейтенантом, как и Виктор, и учился в академии, куда его направили благодаря отцовским связям. Будет теперь где-нибудь военным атташе, скорее всего на Востоке или в Арабии, к капиталистам едут более высокопоставленные дети. Друзья-дальневосточники так хорошо посидели, что москвичи всей семьей приехали на вокзал проводить «латышей» на поезд. Не успели, хотя сначала и мечтали, съездить в Ленинград – попросту не хватило денег, они таяли в отпуске «со страшной военно-морской скоростью». Очень звали к себе Сухаревы, Сашка обосновался в Гатчине, под Ленинградом, и скучал по «совгавнянским» друзьям. Ничего. Они теперь тоже европейцы, а здесь все расстояния были во много раз короче, чем «у нас на Востоке», так что все еще будет! И Питер, и Крым, и безусловно любимая Нелей Прибалтика.

Рига встретила приезжих пронзительно-холодным влажным ветром. Неля поежилась в своем зеленом зимнем пальто с коричневым воротником из мутона. Хорошо, что платок у нее шерстяной импортный веселенькой расцветки, из московской «комиссионки». Виктор был в черной форменной шинели и фуражке, теплая зимняя каракулевая шапка осталась в чемодане, белое шелковое кашне совсем не грело. Шапку, кстати, выписали ему на прощание, в Советской Гавани. По званию ему полагалась цигейка, но на эти мелочи внимания не обращали ни патрули, ни начальство, а друзья даже завидовали. «Краб» на ушанке украшен золотой тесьмой. Маринка шиковала в новых беленьких шубке и шапке из «Детского мира».

Пока осматривались на перроне, подбежал поеживающийся от ледяного ветра матрос, представился и взял чемоданы. Автомобиль типа «козел» с чёрными военными номерами ожидал на привокзальной площади. Жаль, конечно, что не «Победа», но рангом они еще не вышли, так что спасибо за машину вообще, могли бы ехать автобусом или искать такси. Города из наполовину замерзших окон было практически не видно, да и ехали они не через центр. Дорога занимала минут сорок, шла мимо аэропорта, облицованного коричневым гранитом. По Маринкиным понятиям он был гораздо более красивым, чем серые бетонные строения Совгавани и даже Москвы. Водитель сказал, что от аэропорта можно пешком дойти до Болдерая, но это займет около часа. Потом, когда Неля будет работать в авиаотряде, этот путь ей иногда придется проделывать именно пешком, когда автобусы еще или уже не ходят.