– Значит порох что, смачивали, а потом протирали через это сито?– удивилась Милалика. – Но разве сырой порох горит?

– Сырой? Та не, не горит, хоть ты им печь топи. Но вот если этот порох подсушить, да заново перемолоть – то всё ого-го… – Жан-Палаш прижал руку к лицу. – Зубы ломит… Что-ж за птичка-невеличка-то поёт, да мою боль к себе то не зовёт…

– Тебе добрый человек особое лекарство дал – лакай из кружки и не думай ни о чём, – попеняла Жана-Палаша Милалика, снимая сковороду с печки. – Аль ты один из тех, что лекарств – да пуще ран боишься?

– Знаю я врачей… – проворчал старик, доставая из сковороды сухарь, который уже пропитался ароматным мясным соком и выглядел не в пример аппетитнее. – У нас в отряде врачи только пиявками мерзкими, да кровоспусканиями всех лечили.

«И долго точилась горячая кровь –

До полудня другого дня.

Сперва густая бежала кровь,

Потом совсем поредела,

И понял тогда отважный стрелок,

Что сделано злое дело».

"Смерть Робин Гуда" (Перевод М. Гершензона)

Пропела Виктория, что помешивала кофе. Милалика посмотрела на неё и покачала головой.

Но сказать ничего не успела – в дверях кухни появился Эйнджел Снарк-Младший.

Это был молодой юноша, лет шестнадцати – в этом доме он был самым молодым – Милалике было двадцать два года, а Виктории – восемнадцать лет. Однако рост и телосложение Эйнджела больше подошли бы взрослому мужчине, на самом пике развития физической формы. Причём длинные ноги, руки и несообразно развитая грудная клетка выдавали в Снарке опытного пловца и профессионального ныряльщика. Так же его мускулатура состояла не из толстых и жирных мышц, а из тощих, но тугих жил – как у профессионального кузнеца.

Серые волосы Снарка были, как обычно, очень коротко подстрижены, а его тёмно-зелёные глаза светились от какой-то внутренней силы. Милалика сильно подозревала, что Снарк умеет своими глазами видеть больше, чем многие люди.

Лицо Снарка нельзя было назвать красивым, но и уродливым – тоже. Причём Милалика и Виктория уже успели понять – Снарк пошёл лицом в свою мать, и совсем чуть-чуть – в отца. Для этого девушкам пришлось пересмотреть кучу портретов и фотографий, что были в доме Снарка. Виктория, как более сведущая в истории США, рассказала Милалике, что Снарк – сын женщины из Флориды, а это значит что в его жилах могла течь смесь испанской и французских кровей.

Однако Милалика была с этим несогласная – её «чуйка» подсказывала ей, что Снарк из более древнего рода – в США, где перемешались представители почти всего мира, трудно было судить о ком то однозначно.

Юноша принюхался, а затем открыл и закрыл рот, громко щёлкнув зубами – это у него уже была привычка, от которой он, скорее всего не мог избавиться.

– Что это вы сейчас готовите? – проговорил он необычным, гулким и красивым голосом – голосом человека, у которого постоянные заплывы и ныряния хорошо развили лёгкие, а так-же научили контролировать голос, не хуже, чем оперного певца.

– Мяса нажарила, – проворчала Милалика. – Уж извиняй, добрый человек, да только подъели мы у тебя и куров и рыбов. Так что надо бы закупаться свежатиной. А то завтра поди, будем лапу сосать, как твой медведь…

– И будет счастье, коль свою сосать… – ввернула Виктория.

Милалика ничего не поняла, но на всякий случай отвесила рыжей дуре – затрещину.

– Сия проблема сложности не представляет, – Снарк хрустнул пальцами.– Как раз сегодня имел намеренье отправиться в город – нужно навестить некоторых пациентов, дабы проверить, как они там себя чувствуют.

Пальцы рук у Снарка были, кстати, довольно необычные – каждая фаланга была чуть-чуть длиннее обычной – отчего пальцы напоминали паучьи лапки. Кроме того сразу от запястий тело Снарка украшали странные татуировки – красные линии, что переплетались без всякого складу и ладу, образуя таинственный и причудливый узор. Причём этот узор «расползался» по всему телу Снарка – Милалика не раз видела Снарка, когда тот возвращался, домой искупавшись, в одной набедренной повязке. Только голова и руки были свободны от этих странных узоров.

И это не говоря о странных шрамах на спине юноши – отец Снарка видимо был с причудами, раз позволил украсить своего сына такими художествами каким-то дикарям Микронезии и Новой Зеландии. Впрочем, Снарк всегда отзывался о своём отце с огромным уважением, хотя и не очень-то стремился рассказывать о нём.

Вообще этот странный юноша, врач-отшельник, что жил заперевшись в этом доме от всего мира, был очень таинственной личностью.

Но Милалика, Виктория и Жан-Палаш уважали Снарка. Это был человек, который принял их, такими как они, есть и никому не отказал в помощи в тот миг, когда они отчаянно нуждались в этом.