— Хватит, — сдавленно шепчу я и отворачиваюсь пылающим лицом к окну, а, когда сквозь шум в ушах слышу, как он встает, моментально напрягаюсь.

Не выпуская из рук одеяла, я судорожно обматываюсь им, как можно крепче сжимая на груди, и, осторожно поднявшись с кровати, тут же разворачиваюсь к Багирову.

Я тяжело дышу, проклиная каждый его шаг, сокращающий расстояние между нами, и осторожно пячусь назад.

Он, как насытившийся хищник, неспешно огибает кровать, а я, запутавшись в одеяле, с визгом заваливаюсь назад, но от падения меня спасает твердая хватка.

Багиров сжимает мое предплечье и рывком возвращается в вертикальное положение.

— Ты вечно ищешь проблем на свою маленькую задницу?

Сдув с лица прядь волос, я едва справляюсь с дыханием, смотря на него из-под ресниц и пытаясь одной рукой удержать одеяло на груди.

— Выйди отсюда, — пытаюсь казаться уверенной. — Мне нужно переодеться!

— Думаешь, я вчера ничего не разглядел? — Багиров лениво ухмыляется уголком губ, опуская взгляд ниже моего лица. — Я не только разглядел. Твои соски определенно созданы для моего рта.

Его ледяные серые глаза снова находят мои.

— Извращенец, — шиплю я.

Багиров с обманчивой нежностью подцепляет прядь моих волос и убирает мне за ухо, чтобы наклониться к нему и прошептать:

— Этой ночью ты кончила, потираясь о член этого извращенца. — Он проводит носом по моему виску, а я нервно икаю, вдохнув его фирменный запах мяты и сигарет. — Признайся, это твой первый оргазм, который отключил тебя на всю ночь?

Я вспыхиваю от кончиков пальцев ног до корней волос.

Ему обязательно быть таким высокомерным?

И он подчеркивает свое высокомерие самодовольной улыбкой, когда отстраняется от моего уха и смотрит в лицо.

— Я терлась и о более выдающиеся… — я запинаюсь, и это делает его чертову улыбку шире.

— Более выдающиеся? — подначивает он, будто я говорю что-то смешное.

— Члены! — цежу я сквозь зубы, чувствуя, как стыд пузырится в горле. Но я хочу сбить с напыщенного мажора спесь. — Серьезно, Багиров, со мной случались более запоминающиеся оргазмы.

Я вижу, как его челюсть дергается, как бы предупреждая меня.

— И сколько же ты запомнила?

Я должна почувствовать перемену в его настроении, но отступать уже поздно. Может, хоть это заставит его потерять ко мне нездоровый интерес?

— Много.

— Слишком абстрактно.

Я стискиваю зубы, закипая от стыда, в который сама себя и толкаю, как черт вилами.

— Двадцать, — выпаливаю я, чувствуя себя идиоткой, — не знаю, может, больше! Отпусти меня!

Я наблюдаю за выражением лица Багирова, но оно останется бесстрастным.

— Двадцать, — повторяет он, а потом сжимает предплечье грубее и дергает на себя, чтобы усмехнуться мне в ухо: — Если я узнаю, что ты обманула меня, Ведьма, выебу так, что твои двадцать сотрутся из твоей памяти на хуй. Или из твоего воображения.

Я задыхаюсь от услышанного, а потом он толкает меня так, что я охаю и заваливаюсь на кровать.

— Твои вещи в душевой на сушилке. У тебя пять минут.

Одевшись во все сухое и, кажется, даже выстиранное? – неважно, я выхожу из комнаты. Для меня одно то, что Багиров вообще повесил мои вещи сушиться, уже потрясение. Мажоры умеют думать о ком-то кроме себя? Невозможно. Этим утром я не готова к открытиям. Тем более таким шокирующим.

Спустившись на первый этаж, я закрываю нос толстовкой, потому что здесь пахнет отвратительно. Перегар, затхлый запах сигарет и кучи мусора. Этому дому не поможет даже мистер Пропер.

Я вздрагиваю, когда прохожу мимо дивана в гостиной и замечаю на нем храпящее тело.

Господи, скорее домой.

Наконец я выбираюсь на улицу и как можно быстрее бегу по газону к знакомому внедорожнику.

Багиров уже сидит за рулем и, натянув козырек кепки на лицо, листает что-то в телефоне. Там явно что-то поинтереснее меня, потому что на мое присутствие он никак не реагирует, даже когда я захлопываю за собой дверь.

Я тоже не горю желанием заводить разговор, поэтому, смущенно натянув рукава толстовки на ладони, зажимаю их между коленей.

— Пристегнись, — гремит строгий голос Багирова, и мое сердце спотыкается от вспышки волнения.

Немного помешкав, я все-таки пристегиваюсь и наблюдаю, как длинные татуированные пальцы поворачивают ключ и машина оживает с глухим рычанием.

Какого, блин, черта он пытается быть милым? Хотя «милый» – последнее слово, которое можно соотнести с этим парнем, но все же! Он вытащил меня из бассейна, не дав утонуть, спас меня от моих внутренних демонов и от позора, который мне и без того обеспечен. Я промолчу о том, что произошло в душе и после…