Дождь стучит по стеклу всю ночь, мешая спать. А когда мне удается задремать, мне снится плачущая Марина.

На следующий день ее тоже нет в университете. Открываю сначала наш чат, потом личную переписку и снова убираю телефон в сумку.

Скрестив пальцы на удачу, ловлю перед занятием Олесю Игоревну в коридоре. Она из тех женщин, чей возраст невозможно вычислить. Ухоженная, в меру стервозная.

– Олеся Игоревна, здравствуйте. – Скачу рядом с ней, как кузнечик-огуречик. Она не смотрит на меня – плохой знак. Продолжает дальше цокать каблуками по жесткому полу.

– Что вам, Кузнецова? Семинар у нас в 305 кабинете, а не в коридоре.

– Да-да, кстати, отличное платье. Голубой вам к лицу.

Она иронично выгибает бровь и косится на меня – мол, говори уже, что тебе надо.

– Мы с Мариной Тропининой сегодня должны были исследование представлять, но она, к сожалению, заболела. Можно, мы, пожалуйста, на следующем занятии все сдадим? У нас все готово, честно. – Еще очень хочется приложить руку к сердцу для достоверности, но я сдерживаюсь.

Работа у нас еще не готова. Мы так и не успели доделать графики и написать вывод. Сначала эта драка дурацкая, потом свидание с Соколовым, теперь – страдания Маринки по «идеальным» отношениям, которые рухнули с моей помощью.

– Хорошо, но имейте в виду, не сдадите все в следующую субботу – не допущу к экзамену обеих. Сразу на пересдачу пойдете. Про автомат можете забыть уже сейчас.

– Спасибо. – Открываю перед ней дверь, пропуская вперед, и захожу следом.

Обидно, что хочется плакать. Я ненавижу социологию: молодой лектор читал материал так, что хотелось удавиться от скуки, но я продолжала дома горбатиться над плохо пропечатанными методичками. Писала доклады, поднимала руку почти каждое занятие именно для того, чтобы не париться потом с экзаменом. Все труды насмарку. Ладно, беру себя в руки, не все потеряно: я учила, поэтому сдать предмет мне не составит труда. Главное – Олеся Игоревна согласилась передвинуть нас, а могла бы и отказать.

С трудом досиживаю до конца занятий и захожу в приложение – посмотреть цены на такси. Хочу побыстрее добраться до девчонок. Очень надеюсь, что все не так плохо, как я себе представляю. Сначала думаю зайти в магазин, чтобы купить что-то сладкое и поехать оттуда, но тут же отказываюсь от этой затеи. Вряд ли эклеры смогут помочь Марине пережить боль и разочарование. Дождь плюс пробки равно двойной тариф. Закрываю приложение и выхожу на улицу. Стою под навесом и смотрю на второй день подряд плачущий город. Небо затянуто тучами. Пахнет свежестью и мокрыми цветами. Раскрываю зонт и осторожно спускаюсь по скользким ступеням.

Прямо перед мной резко тормозит черная машина, брызнув водой из-под колес. Стекло медленно едет вниз, и я вижу перед собой гладковыбритое лицо Соколова. Из салона тихо доносится музыка, какой- то джаз.

– Прыгай, Марго с косичками, прокачу с ветерком. – Доносится его голос сквозь пелену дождя.

Я смотрю на людей, набившихся под козырек остановки через дорогу, и решительно тяну дверь машины на себя. Ладонь и край свитера тут же промокают насквозь. Второй раз за неделю я сажусь в его машину. Прежде чем Влад отъезжает, я вижу в окно Лилю в бежевом плаще. Она стоит рядом с колонной, в руках – красный зонт. Лиля внимательно смотрит на машину Соколова. На секунду мы встречаемся взглядами, она горько усмехается. Я отворачиваюсь.

– Поехали кофе пить? – Весело спрашивает Соколов.

Простая серая толстовка, темные джинсы. Запах морского бриза дополняет ставшую почти привычной картину. У него очень необычный пигмент волос: холодный, светлый оттенок, а брови на несколько тонов темнее, почти темно-русые. Задерживаюсь на нем взглядом гораздо дольше, чем следовало. Глядя на него, я чувствую одновременно и волнение, и что-то смутно напоминающее предвкушение, и огромную, всепоглощающую вину. Внутри что-то ноет и мается. Я ни в чем больше не уверена.

Стрелка спидометра примерно-показательно замерла на цифре девяносто.

– Довези меня, пожалуйста, до площади Победы. – Игнорирую его вопрос о кофе.

Это совсем рядом. Оттуда смогу за пять минут добраться до квартиры девочек. Надеюсь, проскочим пробки. Вытираю ладони о джинсы и тихо спрашиваю:

– Почему ты расстался с Мариной сообщением? Почему не поговорил лично, Влад?

Легкость уходит из его глаз. Он смотрит на дорогу. Руки сжимают руль.

– А чтобы это изменило? Ты думаешь, от вида моей рожи ей стало бы легче? Расставание – это всегда больно. Неважно, каким способом.

– Что ты ей написал?

– Это останется между мной и Мариной. Я выполнил условие: расстался с ней, как только проводил тебя домой, и сделал это очень мягко и вежливо.

Прикрываю глаза. На меня накатывает паника.

– Зачем ты вообще все это затеял? – Поворачиваюсь к нему всем корпусом и хватаю за плечо. – Тебе не нужны ни она, ни я. Тебе никто, не нужен, Влад. Ты же эгоист. Ты, вообще, кем-нибудь, хоть на мгновение, дорожил в своей жизни? – Перехожу в режим загнанной в угол истерички.