Шрифт:
– Ты ведь не думаешь...
– А почему бы и нет? Зачем прятать такое сокровище? Такой дар тратиться в впустую...
– Но какие наказания! Миры страданий!
– Я не боюсь старой карги!
– лишь слегка пошатываясь, он поднялся во весь рост.
– Отведи меня туда! Покажи!
Несмотря на ее нежелание, его было не переубедить, и вскоре они уже ехали по холодному дикому лесу. Ульвик ехал, закутавшись в плащ, защищаясь от ночного холода, его лошадь топала, фыркала и парила. Девушка, сидевшая верхом на ослике, таком же тощем, как и она, ехала полуголой, в одной изорванной тунике, но не дрожала и не жаловалась. Время от времени это казалось ему странным, но перспектива питейного рога гнала его вперед.
Наконец они добрались до места, где росли сучковатые и скрюченные деревья. Их изогнутые ветви были покрыты черным мхом, а толстые деформированные корни торчали из суглинистой земли. Неясно вырисовывались камни, изрезанные рунами и вытесанные в чудовищные формы. Могильный ветер печально вздохнул, и в тенях зашевелились невидимые фигуры.
– Там, - прошептала девушка, указывая вперед, на слабый свет огня. Она остановила осла.
– Я не должна идти дальше. Если она меня увидит...
– Тогда ладно. Жди здесь.
Ульвик спешился. Он надежно закрепил шлем, оставил щит перекинутым через спину, и вытащил короткий клинок, подходящий для нанесения ударов с близкого расстояния, поскольку, складывалось такое впечатление, там будет тесно... лачуга ведьмы была именно такой, действительно лачугой, грубым сборищем палок, построенным на скалистом утесе. В кривом дверном проеме висела кожаная занавеска. Из кривого дымового отверстия шел тонкий едкий дым. Изгородь из ежевичных кустов опоясывала сад, заросший чахлой, зловещей растительностью.
Мимолетное чувство опасности заставило Ульвика остановиться и задуматься - было ли его решение мудрым поступком. Он колебался, оглядываясь на девушку, которая привела его сюда, но ее лицо было бледным, неясным пятном в темноте.
Затем, сквозь тишину ослабевшего ветра, он услышал эхо льющейся, разбрызгивающейся по камню жидкости. Едкий запах дыма сменился пьянящим, знакомым запахом. Медовуха! Медовуха - сладкая и золотистая, крепкая и насыщенная!
От одной мысли об этом у него защемило в горле. Особенно мысли о том, что медовуха просто выплескивается, пропадает впустую...
Он шагнул вперед, одной рукой отодвигая шкуру, в другой держа наготове клинок. Пусть только кто-нибудь встанет на его пути, человек или чудовище, воин или ведьма...
Никто не стоял у него на пути. В лачуге никого не было, никого, похожего на злобную старуху. Маленький огонек мерцал без присмотра. На полках стояли горшки и кувшины, покрытые паутиной и пылью. Он двинулся дальше, протискиваясь в щель в скале позади лачуги. Из нее повеяло сквозняком, сладкий аромат меда уступил место пьянящей насыщенности эля.
Испытывал ли он когда-либо в своей жизни такую жажду? Такую тягу выпить? Когда он доберется до своей цели, он будет пить, пока не захлебнется!
Ульвик отважился войти в узкий проем пещеры, слыша, как эхо текущей жидкости становится все громче. Каждая потерянная капля терзала его, как когти зверя, причиняя боль не только телу, но и душе.
Путь открылся перед ним, и он увидел зал, свет факела освещал скалистые образования, испещренные сверкающими кристаллическими прожилками. Повсюду были разбросаны сокровища: драгоценные камни и серебро, колье и браслеты, броши, украшенные драгоценными камнями. Но что привлекло и удержало его взгляд - питейный рог.
Он покоился на каменном выступе в простой деревянной люльке. Если бы он ожидал увидеть золотую работу и замысловатую резьбу по слоновой кости, то был бы разочарован. Но все, что он видел - как рог переполнялся до краев, как жидкость, пахнущая теперь виноградным вином, изливалась ровным потоком. Как она скапливалась на выступе в неглубокой луже, откуда вытекала мелкими ручейками, текла вниз по трещинам и по расщелинам, исчезая впустую, нетронутой в каменном сердце Земли.
Он бросился к нему, не задумываясь вложив в ножны свой клинок, не обращая внимания на обломки под ногами, на грохот и перекатывание разбросанных костей. Даже когда он отбрасывал в сторону черепа с их открытыми челюстями, широко распахнутыми в смерти, он почти не обращал на это внимания.
Все, что имело значение, - это протянуть к рогу дрожащие, трясущиеся руки. Все, что имело значение, - это вынуть его из люльки, почувствовать его тяжесть, наполненность. Вино - или теперь медовуха?
– заструилось по его ладоням.
Ульвик поднес его к губам. О да, это была медовуха, лучшая медовуха, которую он когда-либо пробовал, медовуха, которая, несомненно, должна соперничать с истинной медовухой Валгаллы! Он лил ее в свой открытый и жадный рот, глотая, хлебая, неустанно работая горлом. И да! Сколько бы он ни глотал, уровень не опускался! Сначала медовуха, потом эль, потом вино, а потом опять медовуха!