С моих слов записано верно
вернуться

Пустогаров Андрей Александрович
Шрифт:

«В Толедо под вечер приедь…»

В Толедо под вечер приедьи подымайся в гору,смотреть – лучей последних медьпогаснет скоро —на белокаменный соборарабской старой веры,где на колоннах до сих поркривляются химеры.Мигнув, потухнет солнца глаз,и тучи дрогнет веко.В квартал еврейский опустясь,ищи эль Греко.

«и начала Каталония сниться…»

и начала Каталония снитьсядумал пойду посмотрю в Барселоне границугорода с морем вагончик канатныйв синее небо билетик бесплатныйя свою жизнь раздарил да вернули подаркисерый листочек слепой ни следа от слезы ни помаркитолько и вижу что мокрый листочек бумагипену и мусор у теплого моря на взмахе

«Поскакала душа…»

Поскакала душавниз по склону —приласкай малыша,Барселона!Я спокоен на вид,но глядеть нужно в оба —мое сердце стучит:Тибидабо [11] .

Таррагона

что-то синее там малышпей вино и покрепче и вскорес каталонской скалы разглядишьв искрах морено учти что зари перламутрбыстрый сумерк залижет как ранкуи собору входи внутрьто есть выверни его наизнанку

11

Гора Тибидабо – высшая точка Барселоны.

Zell am See

полетело пухом белое теплоотчего-то Австрию снегом занесловерно добрый кайзер бродит по горамза его здоровье выпьем по сто грамммузыкант раскатит хриплый саксофони над ухом каркнет черной кирхи звонотыщи в тумане матерь-богородицубуковым барокко сердце распогодитсяи просыплет солнце светлую соломукак все мягко стелется в тыще верст от дома2004

Ярославль

ничего мне не надотолько видетьблеск на смятой водегде целуются рекии детей на пескеугловатую голую пляскукак вливается ветер в листвуи березашестою главою у храманичего

Серпухов

Словно этим ветром снесеныкупола и колоколен шпили.У Великой грозовой стеныоблака-кочевники застыли.Смутные сквозные времена.Грязь опять спасает от пришельца,грязь лежит в полях по стремена —стережет и кормит земледельца.И простор, вздыхая глубоко,все кому-то молится о чуде.На губах обсохло молоко.Осень, Русь – других уже не будет.1980, 2008

Ленинград

Армия приходит в чисто поле,тихо говорит: е. на мать!Ну, так что нам помирать здесь, что ли?И садится в балочку посрать.Город прячет статуи в подвалы,дохнет за фонетику свою.Что ж ты ничего мне не сказала,что мы можем встретиться в раю?Что ж ты ничего мне не сказала,что все это будет наяву?Вдоль мостов замерзшего каналаможно выйти прямо на Невупостоять, но надо торопитьсясесть в трамвай, покуда за окномвянет день и спица золотитсяс ангелом, а может, с петушком.

«Дождливая туча под утро уйдет…»

Дождливая туча под утро уйдети выглянет ясная зорька.И самое время гулять без заботв апрельских садах Нью-Йорка.В подножье столпов, пирамид и Свободосмотрит полиция зоркотого, кто запретный сорвать хочет плодв апрельских садах Нью-Йорка.К Эмпайру тебя, будто пробку, несет.Вздыхаешь и лезешь на горкусмотреть, как внизу загорает народв апрельских садах Нью-Йорка.А издали, в дымке, морской разворотсверкнет тебе сладко и горько.Площадка качнется, и сердце замретв апрельских садах Нью-Йорка.

Дубровник

Мы по Дубровнику ходили,и синим море расцвело.Чуть ниже были башен шпили,а сверху – синее стекло,что на ветру слегка дрожалоуже не знамо сколько лет.И, заплатив за то немало,мы ели рыбу на скале.Смотрели свысока на гавань,от солнца спрятавшись под зонт,а море подымалось справаи шло под самый горизонт.И даль о будущем, как Ванга,несла какую-то херню.И что там делал этот ангел,все прозевавший на корню?

«В город твой поеду, царь Давид…»

В город твой поеду, царь Давид,в город твой поеду, Соломон,тот, что между двух морей стоитна горе, как бирюзовый сон.Полумесяц твой – родня ножу.Никаких страстей не нужно, кроме…Из окна отеля погляжуна Вирсавию в соседнем доме.

«Пить поедем кофе на Босфоре…»

Пить поедем кофе на Босфоре.Сядет бабочка на локоть – не дыши,пусть выходят в Мраморное мореморяки, туристы, торгаши.Пусть идет среди холмов дорогадля несущих грузы кораблей.Счастья попроси себе у Богаи по ветру свежему развей.И под кровлей Голубой мечети,нагулявшись в синих витражах,сядем вместе на ковер, как дети,что остались допоздна в гостях.