— Оу, спасибо за лестную характеристику, за умного прагматика, то есть. Но на что в таком случае был ее расчет?

— Не зазнавайся, — ехидно улыбнулась ворожея, — нормальным тебя тоже не назвать. У него в больнице творится черт-те что и с боку бантик, а он все одно едет туда да пытается до правды-истины докопаться. Разве нормальный человек так поступил бы? Или сразу было не понять, что всей той чуши, что вокруг творилась, в реальном мире быть не может? На то, кстати, и расчет ее был, что ты все бросишь и попытаешься разобраться. А она перед тобой благодетельницей предстанет и все твои проблемы одним махом разрешит.

Да, о чем-то подобном я уже думал.

— А как бы поступил нормальный человек на моем месте? Разве есть какие-то способы отличить ворожбу от реальности?

— Трудно сказать, — пожала Пелагея плечами. — Я знаю лишь одно: уже когда стало известно о том, что сила у тебя хоронится, можно было понять, что ты ее в ход пустишь.

— Я? — мое удивление было не наигранным. — Пущу в ход неведомую, чуть ли не мифическую силу, которой меня якобы наградила столетняя бабка-помирашка? Да не смешите меня!

— Не ты воспользуешься силой, так она тобой попользуется, — довольно спокойно ответила мне Пелагея. — Ты, Григорий, слишком уж скептически настроен. Если честно, я до сих пор сомневаюсь, что ты правильно все понял и взвесил. Кот этот проклятый по какой-то неведомой мне причине не раскрыл перед тобой и сотой доли того, что мог бы поведать. Без этой информации ты — все равно что слепой котенок в коровнике. Тебя затопчут и не заметят. Разумеется, сила моей прабабки Варвары, хоронясь в тебе, пыталась хоть как-то выжить, вот почему ты и смог распознать все мороки моей матушки, на что я, собственно, и рассчитывала.

— Правильно ли я понимаю, что вы с матерью не в ладах? — я решил спросить напрямую, поскольку ворожея особо и не скрывала своего неприязненного тона, комментируя тактику своей матери. — Это у вас на постоянной основе или уже по факту дележки наследства Варвары Петровны началось?

— Хамишь, дерзишь, ворожей, — словно читая у меня на лбу некую надпись мелким шрифтом, констатировала Пелагея, — это хорошо. Это означает, что ты вообще не понимаешь, кто перед тобой находится и какой силой обладает.

— Стоп, если вы уже и так вся такая невообразимо крутая волшебница…

— Ворожея, — терпеливо поправила меня Пелагея.

— Да не суть…

— Нет, суть! — Пелагея на мгновение стала черна лицом, да и все вокруг нее как-то резко померкло.

Стоявший метрах в пяти за ее спиной официант аж присел, да так и остался на полусогнутых, настолько сильным было возмущение энергии, которое продемонстрировала сейчас ворожея. Интересно, а с чего им так важно, чтобы их именно так называли? И кот мой, помнится, сильно против был, когда я этих двух дамочек ведьмами называл. Я что, какой-то древний уклад своими словами нарушаю?

— Понял… — я поднял руки в примирительном жесте, хотя реально так и не уловил, какая между всеми этими названиями разница — ворожеи, ведьмы, колдуньи, знахарки, ведуньи, чародейки… Столько разных названий, а смысл один и тот же — изменять реальность вокруг себя посредством некой силы, обретающейся в них или же вокруг. — Суть моего вопроса все же в другом была, — я дождался, пока властная женщина передо мной кивнет мне, позволяя продолжать. — Так вот, если вы такая, какой пытаетесь передо мной предстать, зачем вам вообще эта сила сдалась?

— Так, давай-ка разъясню тебе на пальцах: я ничего и никому не пытаюсь показать, я такая, какой меня Род создал. Что же до твоего вопроса… — она вдруг изменила гневный тон на менторский и ответила вопросом на вопрос. — А чего, по-твоему, хотят обычные смертные, когда в их руках появляется власть?

— Эммм… еще больше власти? — посмел предположить я и угадал.

— Вот именно! А прикидываешься идиотом. Все же понятно! У меня власти вагон и маленькая тележка, да только никогда в нашем мире ее через край не бывает. Всегда найдутся враги посильнее да недруги позубастее. Всегда найдутся цели масштабнее, для которых и требуются колоссальные ресурсы. Однако за возможность эти цели достичь в нашем мире всегда идет жестокая борьба. Даже в вашем людском мире все решает конкуренция, разве мы чем-то хуже?

— А предел в этом вашем соперничестве имеется? — поинтересовался я.

— Ты и не представляешь, о каких масштабах я тебе сейчас толкую, Григорий. Не ведаешь, на каком уровне я сейчас нахожусь, и уж тем более не сможешь постичь ту высоту, на которой я окажусь, вступив в права наследства. В законные права, позволь заметить.

— Не боитесь овладеть таким количеством силы, что на нее найдется свой противовес?

— На том уровне противников у меня будет раз-два и обчелся. Их, равных мне, уже и сейчас по пальцам одной руки пересчитать можно, а после обретения мной силы прабабкиной и говорить не о чем будет.