— То есть вы станете самой влиятельной в вашем мире? — скептически переспросил я.

— Самой влиятельной из ворожей. И не я, а мой род.

— И вы хотите сказать, что ваши коллеги по цеху вот так запросто допустят появление столь опасного конкурента?

Ворожея вдруг резко сощурилась и посмотрела на меня пристально.

— Горин, а с тобой, часом, никто, акромя нас с матушкой, не связывался?

— Нет, кажется. А что?

— Больно уж ты правильно в ситуации ориентируешься. Словно нашептывает тебе кто мысли.

— Тут как раз таки все просто, — поспешил успокоить я свою собеседницу. — Есть у меня предположение, что ваш ворожейский мир… или мир ночи, или как там его правильно называют? Так вот, есть ощущение, что ваш мир ничем не отличается от мира большого и среднего бизнеса. Вы же в курсе, кем был мой отец? Я в том мире родился и даже успел пожить его благами, так что знаю, о чем говорю. И потом, есть у меня чувство, что и в мире большой геополитики, на уровне государств и международных надгосударственных структур, все обстоит ровно так же. Есть некие сильные игроки, задающие тренды. А есть игроки послабее, которые управляют миром, придерживаясь этих трендов. Все остальные либо подчиняются, либо идут лесом. Ну, если вы понимаете, о чем я, — ворожея внимательно слушала меня и даже кивнула, когда я сделал паузу в своей речи. — Так вот, случись так, что какое-то государство или корпорация вырастет до их размеров, их тут же постараются убрать с игровой доски, ибо все клеточки на ней уже заняты, все ходы посчитаны и лишние игроки тут на фиг никому не нужны со своими амбициями, правилами, предложениями и прочая, и прочая… Таких либо персонами нон грата делают, либо устраняют физически. Причем делают это задолго до того, как те дорастают до конкурентоспособной борьбы.

— Я поняла, о чем ты толкуешь, Гриша. Но о том, как, а главное, с кем я стану конкурировать за место под луной, тебе печалиться не стоит…

«… поскольку гнить тебе в сырой земле к тому времени, родной, — продолжил я мысленно за ворожеей».

Грохнет ведь. Сразу, как получит силу, грохнет меня эта тварь, нутром чую! Не зря она про особенности ворожейских брачных договоров говорила. Вступаешь в брак и делишься всем, что есть, а там — цианид в пироженке, внезапная смерть благоверного и законное наследование совместно нажитого имущества. То есть силы ворожейской. Вот так просто и незатейливо.

— … Главное то, ворожей, что ты к тому времени уже будешь частью моей семьи. А она у меня, поверь, большой вес имеет — как в нашем, так и в вашем мире. Мы с тобой, Гришенька, доченьку заделаем да сделаем ее самой сильной ворожеей в мире. А через нее и я править стану, вот и вся недолга. Тебя, соколик, я тоже властью не обделю. В своей мужской роли ты у нас в роду будешь главенствовать, но, сразу оговорюсь, лишь в мирских вопросах. Поверь, для тебя этого будет более чем достаточно. Как сыр в масле кататься будешь, причем ничем иным я тебя ограничивать не собираюсь. Ты мне не по любви нужен, а по факту обладания нужной мне силой. Поделись ею да живи после хоть со всеми блудницами мира, мне плевать.

Вот, значит, как она собралась мною попользоваться. Странно, с ее-то связями и весом в обществе проще было бы к ЭКО прибегнуть. Или ей именно факт соития двух людей с силой ворожейской важен?

И тут бы мне уши развесить да порадоваться, что жив останусь да богат буду безмерно, но не тут-то было. Ага, знаем, слышали. Не в чести у вас мужики в семье! Интересно, а они голову мужикам откусывают сразу после соития или ждут, когда тот отвернется к стенке и засопит? Почему-то в этой связи мне представлялись именно брачные отношения богомолов, где самка после коитуса самцу голову отгрызает. Кстати, чем-то на реальную семейную жизнь похоже. Только у людей это не буквально, а фигурально происходит, и вместо целой мужской головы некоторые женщины после брака предпочитают только их мозг. Они его маленькой чайной ложечкой выскребают из всех черепных ямок так, чтобы мужик сразу ничего не заподозрил и не сбежал. И вот так, ложечка за ложечкой, день за днем, неделя за неделей мужчина из сильного и волевого самца превращается в слабохарактерного «каблука», который без мнения своей самки-богомола и слова молвить не способен.

Ладно, черт с ними, с богомолами. Мне-то что делать теперь? Женюсь на этой тетке — башки лишусь, откажусь… Эмм, а что, собственно, меня ждет, если откажусь? Как она силу мою получит, если я сейчас ее на фиг пошлю? Убьет меня? Как я понял, сила передается либо через обряд какой-то на кургане, что в Калужской области расположен, либо как сифилис, то есть половым путем, либо через заделывание общего спиногрыза, причем обязательно женского пола. А вот о том, что будет, откажись я от всех этих вариантов, мне Пелагея так и не сказала. Стало быть, надо уточнить. Должна же, в конце концов, у меня быть вся информация, чтобы я принял верное решение!

— Ну, а коли ты откажешься, мой милый, — словно чувствуя, о чем именно я сейчас думаю, продолжила говорить Пелагея, — мне придется тебя убить.

Как банально. Вот так, никакой интриги.

— То есть моя смерть тоже вам силу гарантирует?

— Увы, не всю и не того качества, на которое я рассчитываю. Слишком уж ее в тебе сейчас много. Вырвется она наружу, как элементарные частицы вырываются из атома во время ядерного взрыва, и рассеется в эфире земном. Что успею, то впитаю, но то будут крохи от того, на что я рассчитываю.

— И какая вам с того выгода?

— Так морального и эстетического наслаждения от процесса жестокого убийства никто не отменял еще, — просто и буднично произнесла Пелагея. — Дело в том, что для того, чтобы хоть что-то с тебя получить, умереть ты должен будешь не простой смертью, а мучительной. Мне тебя пытать придется. Делить на части палец за пальцем, конечность за конечностью. И это уже после того, как ты лишишься глаз, мужского естества и кожи со скальпом. Долго, это, кроваво и мне не очень по нраву, если честно. Но поверь, не потому, что я крови боюсь, а лишь потому, что жалко будет терять наследие предков. А так мероприятие это забавное, даже в чем-то спортивное. Наши сестры даже ставки тайком делают, насколько я знаю.