Шрифт:
– Шевелись!– покрикивал стражник, что рядом со мной шел. На лицо добродушный, пузатый, ему бы по базарам ходить, с торговок оброк взимать. Ан нет, приставили к каторжникам, вот и пыжится, силу почувствовал. Я голову опустил, шел старательно, в землю глядя. Стражник поглядывал на меня, потом дальше вдоль ряда двинулся.
– Зачем стал впереди?– шепнул я Марку. Мальчишка, не оборачиваясь, хоть на это ума хватило, ответил:
– Я сам. Разрежу канат, и убежим.
– Побрякушки себе отрежь! Ты смоляные тросы резал когда?
Марк покачал головой.
– Его мечом с размаха не перерубишь! Лезвие завязнет!
Мальчишка сбился с шага. Провел ладонью по канату, обернулся. В глазах теперь была растерянность, понял, значит. Потом коснулся накинутой на шею петли. Стянуть-то ее нелегко, никто и не пытается, удушишься, а вот ножом порезать - запросто.
– Только не вздумай поводок сечь, - напомнил я то, что объяснял ему вечером.– Один далеко не уйдешь, надо чтобы все... сразу...
Конечно, иному дай нож поострее, да времени минут пять - сможет канат рассечь. Если сила немереная, если Искупитель улыбнется, если стражники глаза отведут.
Только не бывает такого, чтобы все сразу случилось - - и нож острый, и умение великое, и сила дурная, и стражники подкупленные.
– Я открою... замок открою...
Мимо нас прошел другой стражник. Глянул подозрительно, но спросил спокойно:
– Что разболтались, тля рудничная?
– Страшно пацану, успокаиваю, - сказал я.
На миг в глазах стражника появилось сочувствие. Не мне, конечно, а мальчику.
– А нечего разбойничать...– самого себя одергивая, изрек он. Закон - ко всем писан. Хватит болтать!
Но следить не стал, пошел вперед, где по улице толпа скопилась. Самострелом помахал - расходитесь, мол... Толпа, конечно, только на метр и сдвинулась. Не боялась его толпа, стражнику тут еще жить, вечерами по улицам ходить. Своего развлечения островитяне не упустят.
– Душегубцы!– тоненько взвизгнула в толпе девчонка. Знаю я таких, истеричек с горящими глазами, сама, небось, каждый год в чреве плод травит, потому и других обвинить всегда готова.– Убийцы! Насильники! Чтоб ваши руки-ноги отсохли! Чтоб у вас...
Это ничего. Эта толпа мирная была. Даже девица - покричала, покричала, да и пошла по своим делам, корзинкой плетеной помахивая. Видно на базар собралась. Шла бы с базара - не пожалела бы мятой помидорины или яйца давленого...
– Замок тебе не открыть, - сказал я.– Слышь, Марк? Тут умение нужно.
Молчал он. Сам все понимает, сопляк.
– Чуть вперед подайся, - велел я.– Чтобы жердь тебе на плечи легла.
– Поймут...
– Что плетешься как вошь!– завопил я в полный голос. И пнул мальчишку по заду. Марк дернулся, рванулся вдоль каната, прижался к деревяшке, что его канат щемила.
Стражники захохотали. Ясное дело, у каторжников нервы не выдерживают. Все развлечение.
Я продвинулся вслед за мальчишкой, впился взглядом в замок. Эх, не везет, германская работа, с таким всегда трудно справиться...
– Не усердствуй!– бросил мне возвращающийся стражник.– Задохнется пацан...
Отмычку бы мне, тонкую отмычку, да с двойным изгибом, тогда бы справился...
А мы уже к площади Кнута приближались. Самое место бежать. Дальше по холмам потянемся, места голые да безлюдные, не укрыться...
Эх, германская работа, хорошая сталь, тугая пружина, ключ в три прорези...
Никогда мне такой замок ножом не открыть!
И когда я понял это, так сразу и начал действовать. Нельзя панике поддаваться.
– Нож!– прошипел я в спину Марку.
Хоть сейчас не ослушался.
Повел рукой - будто потянулся куда-то, далекодалеко... Даже на меня холодом дохнуло, когда в руке у пацана кинжал сверкнул.
Хороший клинок.
За такой клинок домик в пригороде отдают без торга.
Протянул я руку Марку через плечо, нож взял - у парня пальцы задрожали, но отдал, смирился. И даже - хоть я и не просил, придержал жердину, приподнял, чтобы мне орудовать было легче.
Одно хорошо - стражники сейчас на нас не смотрели, в хвосте колонны порядок наводили. И впереди толпы не было. Только маленькая девочка-замухрышка на углу стояла, сосала грязный палец, да на нас смотрела. Будь постарше - - сразу бы крик подняла. А так только глазенки вспыхнули, уставилась на нож, руки опустила, рот закрыть забыла...