— Я передал по своей линии, а как там решат, одному богу известно! — закатил он свои бельмы под потолок, после чего придвинул ко мне листок бумаги, — Пиши расписку!

— Сначала деньги! — заупрямился я, непонятно от чего захотев поглумиться над этим паскудником, ни за что, ни про что, засунувшим меня в камеру, — А то мало ли! — с подозрительностью базарной торговки оглядел я Асташкина.

Но тот, похоже, меня раскусил и на мою провокацию не поддался. Короче говоря, обижаться он не захотел. Просто выложил передо мной ксиву, бумажник с несколькими разноцветными купюрами и связку ключей.

— Ты же всё понимаешь! — уже без весёлости на упитанном лице, попытался он сгладить мою неприязнь, — Можно подумать, ты бы повёл себя по-другому! — фыркнул он, глядя, как не считая денег, я сунул бумажник в карман брюк.

— Как бы поступил я, можно долго рассуждать, — спрятал я в карман рубашки под пуговицу свою ксиву, — А вот ты, Асташкин, поступил, как самая последняя блядь! И мы это оба с тобой хорошо знаем! Вот тут уже все слова будут лишними. Так что ждите, суки, ответа из Кремля!

Подхватив со стола связку ключей, я без спешки, но и без промедления покинул кабинет. Старший следователь Асташкин был расстроен моими словами настолько, что трясясь и потея, интенсивно откусывал воздух от доступного вокруг себя пространства. Закрывая за собой дверь, я без улыбки, но по-товарищески подмигнул коллеге.

Всё, что было высказано моему крёстному из триста четырнадцатого кабинета, стихийным фанфаронством не было. Напротив, этот выпад с лёгким налётом хамства был предварительно продуман. Во-первых, облпрокуратуру, а через неё и заинтересованных товарищей из обкома, следовало держать в тонусе. У меня небезосновательно теплилась надежда, что Асташкин еще немного попсихует после моего ухода и начнёт конвульсивно дёргаться. Терзая и нервируя своих старших товарищей из «белого дома»…

Эльвира его охарактеризовала, как квалифицированного и неглупого следака. А её мнению я доверял безусловно. Стало быть, этот откормленный поц лучше всех осознаёт свою уязвимость со стороны непредвзятых проверяющих из центра. Но кто может поручиться, что они окажутся непредвзятыми? А тут еще неправедно присаженный им мент топает ножкой и жаждет помимо справедливости, и всего остального прочего, живой прокурорской крови. Его крови. Асташкина! И этот наглый, нестандартный мент, требуемую кровь несомненно получит. Хоть ведро, хоть два. Сколько потребует, столько и получит. Потому что все, кто давал ему, Асташкину, указания творить беззаконие, сделают вид, что про его левые шалости и слыхом не слыхивали.

А, во-вторых, мне на самом деле нужна была висюлька. После мясокомбинатовского дела была не нужна, а сейчас понадобилась. Вот пусть и помнят о моих нахальных хотелках. А помимо этого, не расслабляясь, грызутся между собой, ожидая неминуемого коллапса.

Назад в РОВД я добирался общественным транспортом. Смотрел в окно и ломал голову, где можно найти спеца, который правильно вварит панель моей «шохи» в кузов никитинской машины. О возможных последствиях данной мелкоуголовной авантюры, я даже не хотел задумываться. Слишком уж бытовой и незначительной на фоне прочих моих деяний, она выглядела. Хотя именно на таких вот невнятных бытовых мелочах зачастую и горят авантюристы, подобные мне.

Но сейчас мне нужен был не просто хороший сварщик, а сварщик, понимающий этот процесс досконально. Не обязательно паспортист, но безупречно умеющий варить тонкий металл. Я хорошо помнил, как в девяностых сыпались угонщики и их околокриминальная техподдержка. Попадались они на, вроде бы, незначительных мелочах и нюансах. Идеально вваренный в панель донора фрагмент угнанной тачки, изобличался по потёкам металла. Которые почти всегда можно было обнаружить с изнанки шва. Даже при безупречной покраске кузова после завершения всех жестяных и сварных работ.

Из-за этих не шибко законных, но чрезвычайно злободневных мыслей, я чуть было не проехал свою остановку. Спасло то, что пролетариат и советский офисный планктон еще не ринулся по домам. Быстро выскочив из полупустого автобуса, я срезая угол, двинулся через двор к райотделу.

Отступление. Матыцын и Завьялов.

— Валентин Павлович! — голосом, в котором озабоченности было больше, чем оптимизма, обратился к Матыцыну Александр Петрович Завьялов, — К глубочайшему сожалению, у Зинченко с Корнеевым произошла небольшая накладка! Не смог он переломить ситуацию и установить с ним доверительные отношения, — под конец фразы голос заместителя отдела административных органов обкома сорвался и он несолидно пустил петуха.

— Небольшая накладка, говоришь?! — очень тихим голосом переспросил своего доверенного человека товарищ Матыцын, — Ты чего мне тут пытаешься на мозги срать, а? Ты меня совсем за придурка держишь, что ли?

Прожигающий Завьялова взгляд и тихое, но звенящее шипение Валентина Павловича ужасали. Они пугали замзава гораздо больше, чем самый громкий и злобный крик второго секретаря. Слишком хорошо знал Завьялов, что бывает с теми, с кем товарищ Матыцын разговаривал таким вот образом.

— Не держи меня за идиота, Александр! — заметив, что его доверенный помощник вот-вот сомлеет от страха, второй человек в области ослабил хватку, — Говори всё, как есть! — потребовал он и даже попытался улыбнуться. Но вместо ободряющей улыбки, у него получился звериный оскал, — Мне нужна объективная картина! Говори!