— Но почему, Анна Александровна? — не могу сдержать всхлип. — Почему вы говорите, что он не хочет жить?

— Когда нас выписали домой, врачи давали сдержанные, но неплохие прогнозы, — отвечает она медленно, откинувшись на стену. — Главное добиться чувствительности, тогда можно будет говорить об операции. Нужны массажи, растирание, тренировки. Я верила, поддерживала Демьяна, и он тоже верил. Но сейчас... Он потерял веру. Целыми днями лежит, смотрит в потолок. Не соглашается ни на какие процедуры, а я договорилась, что буду возить его в реабилитационный центр. Даже массаж сделать не дает. И я боюсь, что он... что он...

Она рыдает, мама смотрит на нас, поджав губы. Весь ее вид транслирует «Не смей!»

Отворачиваюсь, поднимаюсь с корточек, стараясь на маму не смотреть.

— Я поеду с вами, Анна Александровна. Не знаю, что из этого получится, но я попробую с ним поговорить.

Под перекрестными взглядами двух женщин — убийственным маминым и благодарным Вишневской — разворачиваюсь в сторону комнаты и иду переодеваться.

Демьян

Я долго верил, что это ненадолго.

Да бля, я вообще не сомневался. И врачи твердили в один голос, что я встану и пойду. Что у меня что-то там куда-то сместилось, и это что-то просто надо вставить обратно.

— Имеет место временное онемение конечностей, — успокаивал очередной профессор, — а как появится чувствительность, мы вас прооперируем, молодой человек, и будете как новый.

— Но почему сейчас нельзя? — спрашивала мама.

— Нежелательно, — уклончиво отвечал профессор, — зачем лишний раз применять наркоз? Это никакому организму не на пользу, даже такому молодому и крепкому.

Я не спрашивал, потому что и так понимал — им нет смысла со мной мудохаться, если заведомо известно, что я не пойду. Впадлу тратить время и силы, это ясно и понятно.

Но время шло, нихера не появлялось. Энтузиазм моих докторов поубавился.

— Реабилитация затянулась, так бывает, — мямлил профессор, отводя глаза. — А мы можем пока подобрать подходящее кресло. Есть современные модели на электронном управлении. Можно управлять со смартфона...

Я это воспринял как издевку, но в кресло все-таки сел.

Меня выписали домой, и мать устроила дома целый реабилитационный комплекс. Со специальными тренажерами, массажами и растираниями.

Массаж приходила делать тетка возраста мамы. После ее массажей я чувствовал себя безвольной выжатой тряпкой. Она даже иглы колола.

Но ничего, вот просто абсолютно нихуя не помогало.

Мои ноги лежали бесполезными колодами, между которых болтался такой же бесполезный член. И это множило на ноль все мои усилия.

Как сука? Как с этим жить?

И еще мне каждую ночь снилась Ангелина.

Я выгнал ее, когда она приходила в клинику. Не мог ее видеть, и в глаза ей посмотреть не мог. Казалось, у меня на лбу выбита свежая татуха: «Импотент». И что она сразу все поймет, как только меня увидит.

Мать думала, я из-за нее в поворот не вписался, типа перенервничал и не справился с управлением. Нашла у меня дома вещи Ангелины, Артур рассказал, что она у меня жила. А я еще и звал ее, пока в реанимации был, вот маман и нарисовала себе картину маслом.

Это только она могла до такого додуматься, мне бы и в голову не пришло. Я всегда, в любом состоянии себя контролировал и следил за дорогой. Здесь отчим мой, сука, постарался.

Его взяли практически сразу, он и не особо отпирался. Мать выставила на продажу дом, сама переехала в город. Я не приглашал ее к себе жить, она и не напрашивалась. Купила квартиру недалеко от моего дома и продолжала меня реабилитировать.

Но только нихуя у нас не выходило.

И я сдался.

Не сразу сдался, постепенно. Стало похуй на все. Массажистку послал, на тренировки забил. Случайно встретил старого знакомого по спортивной школе Никиту Топольского, эта встреча внесла в мою жизнь определенное разнообразие. Ему нужна была помощь, а у меня оказалось слишком много свободного времени.

Но Топольский уехал, и я совсем потерял интерес ко всему без исключения.

Мать каждый день плачет, просит вернуться к тренировкам, а я не могу. Ничего не могу, чувствую себя бесхребетным существом. Медузой. Сегодня она снова приходила.

— Демьян, сынок, так нельзя, — пробовала меня уговаривать. — Ты должен вернуться к жизни. Посмотри, на кого ты похож! Давай хотя бы побреемся...

— К какой жизни? — я не удержался и вызверился на мать. — К какой жизни ты хочешь, чтобы я вернулся? К той, которой сейчас живу? Лежачий бесполезный кусок дерьма — это ты называешь жизнью?