Оставшись вдвоем, мимоходом обсуждаем проездку Виктора в Москву, разницу в скорости жизни в столице официальной и столице культурной, а после я все же решаюсь на то, о чем думала последние несколько часов.

– Скажи, – беру стакан воды и, сделав глоток, возвращаю его на место, – фирма «Гора-строй» … она имеет к тебе отношение?

И всё!

Моментальное преображение. Улыбка тает, как внезапный снег, выпавший в Питере в мае. Ладони, лежащие на краю стола, сжимаются в кулаки, а линия скул и подбородка заостряется.

– Имеет, – Арский прищуривает глаза.

Сквозь оболочку цивилизованного мужчины, на меня смотрит хищник. Матерый. Настороженный.

И он пугает.

– К чему вопрос, Вера?

– Игнатов, – сглатываю пересохшим горлом кислое чувство, что лед под ногами начинает истончаться, грозясь вот-вот лопнуть, и продолжаю. – Сегодня Иван упоминал «Гора-Строй» в том ракурсе, что… внутри конторы был его человечек, который помог пропихнуть убыточный контракт… тот самый, что…

Продолжать не надо. Виктор кивком обозначает, что понимает, о чем идет речь.

– Имя! – не просьба. Приказ.

– Он не называл, – мотаю головой.

Сейчас передо мной сидит жесткий делец, мужчина, потерявший родных и готовый за них давить всех и каждого, если получит хоть одну зацепку.

Честно, я его прекрасно понимаю и точно не могу винить. Но мне жутко. Жутко страшно за себя.

Да, я ни разу не герой. Я – обычная молодая девчонка, совершившая глупость.

По спине прокатывается волна паники. Вот и правильный ответ на вопрос: стоит ли признаваться в грехе, хоть и косвенном, но очевидном.

Как там говорят: незнание закона – не освобождает от ответственности. Так и невнимательность, и бездумные действия не смягчают моей вины.

– Вить, меня в его словах кое-что зацепило, – продолжаю, сжав кулак под столом. – Я не знаю, сыграет ли это какую-то роль, но… в общем, по всему выходит, что тот, кто работал в «Гора-Строй», и тот, кто сливает информацию у тебя, один и тот же человек.

– Он признался тебе в этом в открытую? Или как было дело? С чего он вообще завел с тобой этот разговор? Зачем стал подставляться?

Да что ж он шпарит вопросы друг за другом?

Не дает ни секунды передышки. Не дает возможности все продумать.

Давит. Наседает. Вынуждает чувствовать себя дрянью.

– Нет, – боже, дай сил, вылезти из ямы, в которую сама себя закапываю всё глубже. – Он говорил именно про своего человека в конторе твоей погибшей сестры, но… не знаю, мне кажется это логичным. Зачем нанимать нескольких и рисковать, если есть уже проверенный, кто справился и вполне мог перейти? Если я ошибаюсь, то ты просто продолжишь искать дальше, но все же подумай. Если кто-то переводился, то… Или ты уже нашел крысу?

– Нет, не нашел, – Арский отрицательно мотает головой, но новую порцию вопросов закинуть не успевает, как и повторить старые.

Официант, принесший заказ, временно прекращает наш нервный разговор, и я, мысленно дрожа внутри, медленно-медленно выдыхаю.

Какой осьминог? Какие жареные помидоры? Какой рис и бла-бла-соус…

У меня кусок в горло не лезет.

– Всегда считал, что здесь приличная кухня, – фыркает Виктор спустя некоторое время.

Он откладывает приборы, и с интересом разглядывает мою тарелку, где покромсанный на мелкие части «плавает» полностью уничтоженный моллюск.

Тоже смотрю на своё «поле боя», после на аккуратно ополовиненную тарелку мужчины с запеченным на углях лососем и овощами-фри и кисло усмехаюсь.

– Специи не понравились, – кривлю нос, не находя другого объяснения для внезапно пропавшего аппетита.

– М-да? А я подумал, что у вас с ним, – кивает на останки осьминога, – личная неприязнь.

– Нет, что ты, ничего такого, – тянусь к почти пустому стакану воды, – но если хочешь, я могу перед ним извиниться.

– Не стоит, – улыбается Арский. – Ему уже все равно.

В этот момент я четко понимаю, что буду безумно сильно скучать по этому мужчине. По его подколкам, по его шуткам, по искристым глазам и щедрой улыбке, по крепким руках, жадным поцелуям и выразительным глазам, в которых так хотела раствориться. И даже если он сам захочет меня уничтожить, узнав правду, я не стану его винить.

Разве можно винить того, кто смог пробраться в израненное сердце, заняв в нем непонятную нишу. Ни друга, ни любовника, ни возлюбленного. А кого-то… иного. Ведь для друзей – я не делюсь с ним всем откровенно, для любовников – мы никогда не были близки физически, для возлюбленного – я слишком боюсь теперь использовать это слово в своей жизни… Иного, но кого-то большего однозначно.