Вспомнив о себе, отодвигаю солнцезащитный козырек и привожу своё лицо в порядок.

— Почему ничего не рассказывала? — спрашивает Адриан, изредка на меня поглядывая.

Наш автомобиль выезжает из двора и тут же замирает на светофоре.

Макрис посматривает в зеркало заднего вида. Нахмуривается. Я пытаюсь обернуться, но он кивает на светофор и снова спрашивает:

— Почему, Вера?

— О том, что мой отец просто обожает выпить и прикорнуть на дневной сон в подъезде? — озадаченно спрашиваю. — Не знаю, Андрей. Не всякому ведь такое расскажешь.

— Высоко же ты меня оцениваешь, — усмехается он и, включая поворотник, резко уходить направо. — Пообедаем в ресторане?

— Хорошо, — соглашаюсь и тут же продолжаю рассуждать. — Нет, ты не подумай. Я не считаю тебя «всяким» и ни в коем случае не хочу, чтобы ты думал, что я тебе не доверяла. Скорее наоборот. Не желала, чтобы ты воспринимал мою жизнь через эту старую, полуразрушенную призму. Мы ведь познакомились, когда я уже была успешной телеведущей…

— Мне жаль расстраивать твоё раздутое эго, но я никогда не воспринимал тебя как «успешную телеведущую», Вера, — иронично замечает Андрей.

Обмениваемся короткими взглядами.

Осматриваю мужские ладони на руле, аккуратно подвернутые рукава рубашки. Часы Адриан снял, чтобы не повредить. Они до сих пор в моей сумке и это почему-то кажется мне очень милым.

— Ты ведь понял, о чем я, — улыбаюсь. — И хватит иронизировать на тему моей успешности, будто её нет, и я всё выдумала. Не обесценивай мой путь. Я очень горжусь всем, чего добилась.

— Я тоже тобой горжусь, — с теплотой произносит он. — Но это не мешает мне воспринимать тебя как женщину, а не ходячий график с телевизионными рейтингами.

Прикрыв рот ладонью, смеюсь, но тут же замолкаю, потому что Адриан снова смотрит в зеркала и стискивает зубы.

— За нами едет кто-то? — вдруг пугаюсь.

Замечаю, как его плечи тут же расслабляются.

— С чего ты взяла? Нет там никого. Машина грязная. Надо вызвать Степана, чтобы отвёз на мойку, пока мы будем обедать.

— Боже, хитрый грек, ты считаешь я совсем безмозглая? — ворчу, складывая руки на груди.

Дуюсь, хотя понимаю, что выглядит это по-детски. Будто у меня куклу отобрали. Вместе с тем душой я всё-таки улыбаюсь, потому что в жизни не так много случаев, когда я могу позволить себе подобные капризы.

Андрей оставляет моё поведение без внимания. Отчего-то тоже широко улыбается и продолжает управлять автомобилем, а когда паркуется рядом с рестораном, разворачивается ко мне и сгребает мои пальцы ладонью, потирая их.

— Хватит дуться, успешная Вера Стоянова, пойдем скорее кормить нашего ребенка.

— Ты так и будешь до конца беременности, обращаться к дочери как «к ребенку»? — намеренно его дразню.

— Медицина может ошибаться, — замечает Адриан, выбираясь из автомобиля. Морщится, когда вспоминает, что пиджак в непотребном виде. — Я просто не спешу с выводами.

Озираясь по сторонам, он ведет меня к входу.

В зале ресторана практически нет людей, нам выделяют лучший столик у окна и сразу же приносят воду. Разместив заказ, откидываюсь на спинку удобного дивана и по привычке размещаю правую руку на животе.

— Мой отец тоже порядком выпивал, — признается он, откладывая меню на стол.

Мазнув внимательным взглядом по моему лицу, смотрит на улицу. Словно вспоминает. Воротник белоснежной рубашки резко контрастирует с загорелой шеей и подбородком, покрытым щетиной. Под глазами у Адриана заметные тени, что говорит о том, что он тоже живой человек, хотя я привыкла воспринимать его кем-то вроде робота-волшебника.

— Хм… Он от этого умер? — спрашиваю негромко.

— Нет, — отрицательно качает головой. — Болел. Но думаю, алкоголизм тоже повлиял на общее состояние организма. Поэтому, не переживай, Вера, я не собираюсь думать о тебе хуже из-за того, что увидел. У нас у всех есть скелеты в шкафах, а дети не должны отвечать за своих родителей. Поэтому не вини себя и никогда не стыдись места, где ты выросла.

— Спасибо, — часто дышу и запиваю водой неловкость.

— Вообще, я с ужасом представляю, что Хлоя увидит когда-нибудь меня в таком состоянии. Поэтому приложу все усилия, чтобы такого не случилось. А твоего отца нужно лечить. Давай займемся этим, пока не стало поздно. Я бы хотел поговорить с ним, когда он… оклемается.

— Думаю это возможно…

Пока официант накрывает стол, каждый из нас молча размышляет о своём.

Не знаю, о чем он думает, а я о том, что оказывается открываться совершенно нестрашно. И проблема, которую я за собой носила несколько лет, для другого человека может показаться близкой. А самое главное, решаемой.

— Твой отец… хмм… был строгим? — спрашиваю, когда мы остаемся одни.

— Нет, — пожимает плечами Адриан. — Больше отстраненным… Знаешь, такой тип отца, который вроде бы есть там, где-то за газетой, но по факту не знает дату твоего рождения. В нашей жизни с Фиалой он практически не участвовал, но жили мы довольно неплохо.