Глубоко вздохнув, она добавила:

— В доме моего детства случился пожар, очень сильный. Пожарные не смогли ни потушить его, ни проникнуть в дом. Мои родители оказались в ловушке и сгорели заживо.

Я поморщился.

Джордан отвела взгляд, осматривая скудный сад. Я предположил, что она сделала это, чтобы скрыть сильные эмоции, вызванные воспоминаниями. Из ее глаза выкатилась слеза, и она быстро смахнула ее.

— Возле дома была камера наблюдения и записала голоса моих родителей… Как они кричали от боли, кашляли, звали на помощь. Я... не могла смотреть это. Но я слышала. – Ее глаза снова метнулись к моим. — Словом, к тому времени, как потушили пожар, от моих родителей ничего не осталось. Я даже не смогла похоронить их как следует.

— Мне очень жаль.

— Я... я не очень хорошо с этим справилась. Одно дело, если бы они умерли мирно. Но то, как они ушли из жизни… было ужасно. Я не могла перестать думать о том, какую боль они, должно быть, испытывали в свои последние минуты. – Ее руки слегка дрожали, когда она сцепила их вместе. — И знаешь, что хуже всего? Я не могла вспомнить, что было последним, что я сказала им. Господи, хотела бы я, чтобы это было «Я люблю тебя», но, скорее всего, я сказала что-то вроде «Можешь передать мне салат»?

Я не мог представить себе весь этот ужас.

Она натянуто улыбнулась мне.

— Твой отец очень поддерживал меня на протяжении всего испытания. Я была потрясена, и я... я совершила несколько глупостей, – сказала Джордан немного слишком быстро. С неохотой она добавила: — Генри всегда был рядом, даже после того, как я... оказалась в психиатрической клинике.

Джордан украдкой взглянула на меня, пристально изучая выражение моего лица в поисках осуждения.

У меня его не было. Это была приемлемая реакция на травматическую потерю родителей, хотя то, что она увидела в Генри, наконец-то обрело смысл.

— Он ежедневно навещал меня и помог мне выйти из учреждения, – добавила она.

Джордан не любила Генри, я чувствовал это нутром.

Она превозносила его за то, что он «спас ее» из трудного положения. Он был рядом с ней в тяжелые времена, и она поклялась в верности своему спасителю. Она была уязвима и перенесла бы подобные чувства на кого угодно.

Я не знал почему, но эта мысль принесла мне облегчение.

Она нервно переминалась с ноги на ногу после того, как поделилась тяжелыми подробностями.

— О, Боже, я перегнула палку, – сказала она, когда я промолчал. — Ты думаешь, я сумасшедшая, да?

Напротив, она проявила смелость, рассказав о трагической смерти своих родителей и проблемах с психическим здоровьем. Я хотел забрать ее боль и стереть все ужасные воспоминания, пока не останется только счастье. Я хотел что-то сделать, сказать что угодно, чтобы ей стало лучше, но ее невыразительный тон говорил мне, что усилия будут напрасны. Рана была слишком свежей.

Поэтому я сделал единственное, что пришло мне в голову, и отвлек ее. Я указал на женщину, курящую сигарету.

— Что ты думаешь о ней?

— Что? – Спросила Джордан, сбитая с толку резкой сменой темы.

— Женщина в коралловом платье и с высоким пучком, – объяснил я. — Как, по-твоему, она оказалась на этой вечеринке?

Джордан несколько мгновений смотрела на нее пустым взглядом. Выражение облегчения промелькнуло на ее лице, когда до нее дошло. Она подыграла.

— Держу пари, она танцовщица, которая недавно переехала в город.

— Почему?

— Тело танцовщицы с великолепными ногами. В ее движениях есть координация, но вокруг неё приземленная аура маленького городка, – заключила Джордан. — Она недавно переехала в Нью-Йорк, чтобы сделать себе имя.

Неправда. Ее звали Джанет, и она была дочерью одного из партнеров Генри. Джанет выросла в Нью-Йорке, была акулой риэлторского бизнеса и ужасной танцовщицей.

— Наверняка она с юга, – добавил я. — Готов поспорить, она здесь в поисках сладкого папика, который поможет ей с арендой, пока ее карьера не пойдет в гору.

Джордан прикрыла рот рукой, ахнув от скандальной идеи.

— Ну, для южной красавицы это было бы не очень подобающе.

Я улыбнулся, окинув взглядом ее сияющее лицо.

— Абсолютно неподобающе.

Она указала на мужчину в костюме-тройке.

— А что насчет него?

— Инвестиционный банкир, – объявили мы одновременно, когда он поднес телефон к уху и обругал кого-то.

Мы разразились хохотом.

Каждая история, слетающая с наших уст, укрепляла новую связь между нами. К концу часа мы дали каждому новую личность и воображаемую жизнь. Наш выдуманный мир был гораздо оптимистичнее реального. Сейчас, когда надо мной нависла дата ее свадьбы, мне как никогда было трудно умалчивать о своем честном мнении.