Образ девственницы идеально подходил для Жанны, пока она оставалась победительницей, пока удача сопутствовала ей. Но как только она потерпела поражение, он начал играть против нее. Перестав быть победителем и утратив власть, Жанна перестала быть самой собой — такой, какой хотели видеть и видели ее окружающие — спасительницей Франции и всего христианского мира. Но перестать быть самой собой в случае с Жанной означало и то, что она утрачивала девственность, как свое главное отличительное свойство. Именно потеря девственности в представлении современников могла объяснить неудачу, которую потерпела их героиня.

Косвенно эту мысль подтверждали уже упоминавшиеся выше показания Жанны дез Армуаз, выдававшей себя за Жанну д’Арк в течение нескольких лет. Признавая свой проигрыш, она объясняла его тем обстоятельством, что не была девственницей и не могла совершить то, что было под силу настоящей героине Франции.

Иоанн Нидер, закончивший свой знаменитый «Formicarius» в 1435–1437 гг., во время Базельского собора, где он имел возможность общаться с некоторыми из судей Жанны, пытался проанализировать процесс 1431 г. и обвинения в колдовстве, которые на нем звучали. По его мнению, Жанна не могла не попасть в плен, ибо в какой-то момент вступила в сговор с Дьяволом и, следовательно, лишилась девственности (ведь ведьма по существовавшим в то время представлениям не могла оставаться непорочной — свой договор с нечистым она должна была подтвердить, вступив с ним в близость) [91]. Таким образом, замечал Нидер, не было ничего удивительного в том, что Жанна потерпела поражение и предстала перед судом, напротив, такой конец был для нее совершенно закономерен.

Наиболее ясно мысль о том, что неудача, постигшая Жанну, была связана именно с утратой девственности, была высказана у итальянского историка Бернардино Корио, писавшего на рубеже XV и XVI вв. До этого момента, по его мнению, она была непобедима [92]. Возможно, Корио основывался на отзыве папы Пия II, который в своих «Комментариях» отмечал особую надменность, присущую французам. Жанна якобы была послана, дабы указать своим соотечественникам на их грехи [93]. Однако, если бы Жанна действительно утратила девственность, как полагал Корио, она, безусловно, лишилась бы морального права служить примером для прочих французов, она уподобилась бы им.

То, что все представители французской нации — погрязшие в грехе развратники, было общим местом в сочинениях прежде всего английских авторов, использовавших любые средства для очернения своих основных политических противников. Например, в поэме XIV в. «Спор англичанина и француза» анонимный автор настаивал на мужской несостоятельности французов и утверждал, что похотливые француженки вынуждены заниматься самоудовлетворением. Роберт Редман развивал эту мысль в своей «Истории Генриха V» (70-е гг. XV в.), рассказывая о происхождении Салического закона. По мнению этого автора, отказывая французским женщинам в праве наследовать своим отцам, король Фарамонд пытался таким образом наказать их за распутство. Впрочем, нравы французских мужчин, по мнению англичан, также были далеко не идеальны. Томас Уолсингем в «Истории Англии» (после 1422 г.) вспоминал, в частности, прославленного коннетабля Карла V, Бертрана Дюгеклена, погрязшего в разврате и стремившегося любым способом утолить свою похоть — вплоть до совокупления с еврейками [94].

В XVI в. представления о распущенных нравах французов по-прежнему оставались в Англии доминирующими. Именно поэтому сифилис именовался здесь исключительно «французской болезнью», а французские королевы и придворные дамы все как одна были склонны к адюльтеру (начиная, естественно, с Изабеллы Баварской). Как полагает голландский исследователь Тон Хёнслаар, на английских авторов, вероятно, произвело большое впечатление сочинение некоего Жана-Жака Буассара «Habitus variarum orbis gentium» (1581 г.), являвшемся чем-то вроде иллюстрированной энциклопедии мод и нравов континентальной Европы. Францию в этом издании представляли сразу три фигуры: Дама Франция и две Девы Франции. Однако автор, желая, видимо, посмеяться над своими соотечественницами, изобразил одну из Дев в профиль — так, чтобы подчеркнуть ее явную беременность. То, что для француза было всего лишь шуткой, для его английских современников явилось еще одним, дополнительным подтверждением их весьма негативного мнения о вечных противниках. Учитывая всеобщую распущенность французских нравов, не приходилось надеяться, что в этой стране вообще могут встречаться девственницы. Вот почему, считает Тон Хёнслаар, не составляет большого труда понять, откуда взялся столь неприглядный образ Жанны д’Арк в сочинениях Уильяма Шекспира. Единственный упрек, который можно высказать в адрес великого драматурга, заключается в том, что он изобразил Жанну слишком схематично, в точном соответствии со стереотипным представлением англичан о француженках, не привнеся в свое описание никаких индивидуальных черт. В роли лживой, двуличной и распутной девки французская героиня выглядела особенно ярко на фоне главного оплота непорочности и нравственности, какой только могли придумать англичане, — на фоне королевы Елизаветы. В сравнении с ней Жанна выглядела как явное отклонение от нормы, но именно поэтому ее так и боялись ее противники-англичане [95].

Об этом, подчас совершенно иррациональном страхе в источниках имеется масса свидетельств. На процессе по реабилитации Жанны о нем вспоминали практически все свидетели. Они заявляли, что англичане боялись ее «больше, чем сотни воинов» и не осмеливались появляться там, где, по слухам, она находилась [96]. Они боялись осаждать города (например, Лувье), т. к. им было известно, что туда прибыла Жанна [97]. Они считали, что она использует против них колдовские силы, а потому еще больше боялись одержанных ею побед [98]. Именно страх перед Жанной заставил англичан учинить против нее столь показательный процесс, где против нее выдвигались обвинения, которые в иной ситуации не могли бы прозвучать [99].

Как справедливо замечает Валери Хочкис, сила Жанны, по мнению ее противников, крылась именно в ее девственности. И больше всего англичанам хотелось лишить ее этого отличительного свойства, что означало — лишить ее силы в борьбе с ними. Вот почему на протяжении всей эпопеи Жанны д’Арк ее сопровождали многочисленные слухи о развратном образе жизни, о занятиях проституцией, о беременности и изнасиловании в тюрьме [100].

О том, что Жанна на самом деле обычная армейская проститутка, обманом проникшая во французское войско, англичане не уставали твердить на протяжении всех кампаний, в которых она принимала участие, начиная со снятия осады с Орлеана [101]. Видимо, слухи о распутстве нашей героини были настолько распространены в это время, что симпатизировавшие ей авторы считали своим долгом всячески оправдывать Жанну. Так, Тома Базен в «Истории Карла VII», законченной в 70-е гг. XV в., писал: «…она утверждала, что посвятила свою девственность Господу Богу. И этот свой обет она исполнила, несмотря на то, что долгое время находилась среди солдат, а также людей распущенных и аморальных. Но ни разу ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Напротив, матроны осматривали ее на предмет ее девственности…они не смогли найти ничего предосудительного, а только то, что она оставалась совершенно нетронутой» [102].

Подобные заявления, однако, вовсе не мешали английским авторам и их идейным сторонникам сомневаться в аморальном поведении французской героини. Даже если они подтверждали девственность Жанны д’Арк (как, например, Графтон или Холл), то писали, что сохранить ее она смогла не в силу какого-то сомнительного обета, но лишь потому, что была слишком уродлива, чтобы привлечь хоть какого-нибудь мужчину [103]. Уильям Кекстон и Полидор Вергилий (а вслед за ними и Уильям Шекспир) утверждали, что Жанна, напротив, не только лишилась девственности, но и была (или притворялась) беременной во время обвинительного процесса [104].