Слегка потеряв счёт времени в думах, Воля обнаружил, что уже несколько минут смотрел на себя в зеркало, и его отражение размазало туманную утреннюю радость в грязь. Обычно в такие радостные ласковые дни, в часы сладостных раздумий, освещённое летним солнцем, из зеркал на него смотрел кто-то симпатичный и интересный, но теперь лицо было серо и как будто незнакомо. К нему окончательно вернулось неприятное чувство, которое перед пробуждением мелькнуло лишь на мгновение. Это было сродни отклику на событие, которое он никак мог вспомнить, и не мог перестать вспоминать.

Воля стал пытаться отогнать это ощущение, смотрел в окно, дышал глубже, но, одержимый этими тщетными попытками, уже не смог встать и пойти на улицу, не мог вспомнить ни одной сегодняшней радостной мысли. Тёплый ветерок забрал своё и теперь лишь создавал ощущение духоты и не давал тяжёлым думам уйти.

Он чувствовал нарастающую тяжесть внутри, и у этой тяжести было лицо, высеченное из чёрного камня. На этом лице просматривались все печали и тяжёлые думы Воли, и они, воплотившись в камне, уже никуда не уходили. Размыть их со временем мог лишь вялый поток мыслей, большинство из которых были порождением этой самой тяжести.

Подняв глаза, Воля увидел на балконе дома напротив своего друга с утренней сигаретой. Друг выглядел по-утреннему помятым и несколько сдвинутым относительно остальной реальности в своё измерение, но тем не менее довольным всем происходящим.

Взяв сигарету в зубы, он изобразил рукой шагающего человечка и сделал вопросительное движение головой, приглашая Волю пройтись по улице. Воля, запланировавший эту прогулку заранее, согласился, хотя и не отдавал уже себе отчёта в происходящем и не в силах был адекватно оценить, принесла бы эта прогулка ему хоть какое-то удовольствие или нет.

Встретившись на улице, они поздоровались, но слов для начала разговора Воля найти не мог. "Удовольствие от жизни" в его голове уже превратилось в напыщенную фразу, и говорить о таком теперь было бы лицемерно.

– Вот думаешь, что покуришь, и придет состояние думать о чём-то интересном, но делаешь это и просто дальше думаешь, что оно придёт. – сказал друг и некоторое время смотрел на Волю в ожидании его реакции. Воля путался в своих мыслях и промолчал.

Молчание это было не обычным дружеским, а очень неловким. Воля не находил себе места ни на этой залитой красивым светом улице среди красивых людей и своего друга, ни у себя в голове.

Его спасло осознание того, что он не жалел об утраченной радости, ведь он знал, что эта радость в том виде, в котором она существовала, уйдёт навсегда, оставив после себя только мягкую дымку, какую оставляют все приятные воспоминания. От этого осознания печаль его просветилась и перестала быть таким бременем.

Друг был несколько разочарован прогулкой. Перед прощанием он было взглянул на Волю укоризненным взглядом, и встретил печальные глаза, полные надежды и умиротворения. Воля выглядел как шкодливый, но одухотворённый ребёнок. Он плавал где-то в глубинах своего сознания, и возвращаться на поверхность пока не собирался. Молчание перестало быть томным, друг дал Воле время побыть в себе и крепко пожал ему руку.

Вечер Воля провёл в постели, глядя в потолок. Тоска утомила его больше, чем голод и жара. Эта истома не дала ему страдать так же ярко, как днём, дымка утренней неги снова дала о себе знать и нежно скользила по телу. Поглотив ещё один бутерброд, Воля заснул с чувством того, что день прошёл хорошо и добротно, и всё это просто стоило пережить.

Во сне, как и в жизни, он снова не знал себя. Ему виделось это жирное тело в зеркале, глаза пристально смотрели на него в недоумении и страхе от того, что он не мог вспомнить серое и понурое лицо, в опухших глазницах которого они пребывали. Бесконечное зеркало сна отражало сражённого тревогой оптимиста, и Воля отрёкся от него.

Иногда во сне я вижу человека, олицетворяющего пространство этого самого сна, и могу договориться с ним о том, чтобы там появился определенный предмет или произошло определённое событие. После пробуждения я понимаю, что этот персонаж и есть я, моё сознание, принявшее удобную для меня форму. Трудно представить, как обратиться к сознанию в целом, к бытию или пространству, это не укладывается в голове. Для этого сознание и делает такую уловку, придавая себе форму, с виду ограниченную от всего, при этом всё это и представляющее. Такую же уловку оно проделало и со мной самим в этом мире. Так сны помогают понять, что происходит на самом деле. И эта уловка нужна не потому, что я такой ограниченный и глупый, а потому что это прекрасный способ миру проявиться в своём разнообразии и дать себе волю поиграть. Да что там, это всё равно не влезает в мою голову и не должно. Я всегда могу с собой договориться, чтобы что-то произошло. Но буду ли я при этом для себя таким символом пространства или окажусь пустышкой, проводящей годы в печали и чёрствости?

Беспечно прогуливаясь по рабочему месту, пока рядом нет ни начальника, ни кого бы то ни было ещё, я мог думать о чём угодно. Сегодня у меня был целый день, чтобы насладиться своими мыслями, и это не могло не радовать, хоть и совсем чуть-чуть. Проблема в том, что мысли растворялись в бетоне, который меня окружал, и мне становилось мало одних мыслей, мне не хватало реальных действий, шевелений своими руками и ногами, а может и головой.

Конец ознакомительного фрагмента.