Все в струнку: тело, нервы, мысли. В три часа дня коллежский асессор, пожалованный очередным чином надворного советника, был в Елагином дворце. Императору представили освобожденных из-под ареста дворян. Поручика Конного полка князя Голицына Михаила Федоровича, корнета Конного полка Плещеева 2-го, Александра Александровича, подполковника в отставке Муравьева Михаила Николаевича, поручика Конной артиллерии Врангеля Фаддея Егоровича, надворного советника Министерства финансов Семенова Алексея Васильевича. Шестым был Грибоедов.

Император лаской и милостями обаял измученных страхами в казематах крепости и на гауптвахте верных ему офицеров и чиновников. Прием получился легкий, неутомительный. Император показал себя человеком мудрым, милостивым.

После приема Грибоедов с однокашником по университету Муравьевым поехали на Крестовский остров к матери капитана Михаила Жуковского, их бывшего стража, на обед. Матушка капитана выглядела молодо и была счастлива угощать замечательных людей, для которых ее сын стал другом, но не тюремщиком.

На обед друзья приехали в коляске Муравьева, и тот завез Александра Сергеевича на квартиру Булгарина. А хозяин в отъезде.

Грибоедова валили с ног усталость и сон. На дворе вечер. Александр Сергеевич велел слугам стелить постель, но извозчика тоже потребовал. Написал записку Жандрам:

«Милый друг Варвара Семеновна. Я знаю, коли вам не написать, так вы будете ужасно беспокоиться. Дело вот в чем: я не могу сна одолеть, так и клонит, сил нет домой воротиться. Велел себе постель стлать, а между тем хозяйничаю, чай пью, все это у Булгарина, которого самого дома нет. Скажу вам о государе мое простодушное мнение: он, во-первых, был необыкновенно с нами умен и милостив, ловок до чрезвычайности, а говорит так мастерски, как я кроме А.П. Ермолова еще никого не слыхивал. Нас представили в 3-м часу на Елагином острову, оттудова Муравьев, который меня и туда привез в своей карете (университетский мой товарищ, не видевшийся со мной уже 16 лет), завез к Жуковской матери на Крестовский, где я и обедал. Прощайте, пишу и сплю.

Извозчику прикажите дать 2 руб. 60 копеек + 20 коп. на водку».

Свобода – стало быть, служба, а до службы дальняя дорога. Ждал прогонных денег из казны. Набирался сил после простуды.

В воскресенье, 20 июня, с Булгариным ездили в Парголово – побыть на народном гулянье.

Об увиденном Александр Сергеевич сделал запись, а Фаддей Венедиктович поспешил пробудить в своем друге его дар слова и напечатал миниатюру «Загородная поездка» уже 26 июня в газете «Северная пчела».

Текст миниатюры описательный, однако 3–4 язычка пламени выметываются из-под спуда пережитого и обжигают.

На крестьянках были лапти, бусы, ленты. Девицы танцевали, а хор мальчиков пел.

Слушателей народного праздника Грибоедов назвал «поврежденным классом полуевропейцев» и себя отнес к этому классу. Тотчас горестное восклицание: «Каким черным волшебством сделались мы чужими между своими! Финны и тунгусы скорее приемлются в наше собратство, становятся выше нас, делаются нам образцами, а народ единокровный, наш народ, разрознен с нами, и навеки!»

И подытожил: иноземный наблюдатель «заключил бы из противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен». Впрочем, коллективный портрет финнов, названных Грибоедовым туземцами, беспощадный: «Белые волосы, мертвые взгляды, сонные лица!»

Через несколько дней после Парголово Александр Сергеевич проехал по берегу Финского залива. Был на Дудергофских горах и в Ораниенбауме. Путешествие не помешало удивительному автору «Горя от ума» читать нужные ему книги. Видимо, приготовляясь к написанию поэмы, он знакомился с «Софийским временником», с книгами об Абульгазы Бахадуре – правителе Хивы, о путешествии монаха францисканского ордена Жана дю Плана Карпина, легата и посла папы Иннокентия IV (был послан в 1246 году к татарам).

Задумал Грибоедов трагедию грандиозную «Князь Федор Рязанский», но 1 июля по распоряжению военного министра Татищева надворному советнику для проезда на службу в Тифлис выдали прогонные деньги на три лошади: 526 рублей 47 копеек, и плюс на путевые издержки по сто рублей на тысячу верст: 266 рублей 20 копеек. Дорога Петербург – Тифлис – 2662 версты. Всего было получено Александром Сергеевичем Грибоедовым на проезд 792 рубля 67 копеек.

Однако с казенными лошадьми на станциях возникла неодолимая теснота: сановный Петербург отъезжал в Москву. 16 июля в древней столице произойдет великое событие: венчание на царство императора Николая I Павловича. Но как миновать 13 июля? В три часа ночи на кронверке Петропавловской крепости состоялась казнь осужденных по делу тайных обществ.

Близкие люди Грибоедова, Греч и Дельвиг, смотрели на казнь с лодки.

Тринадцатого ли, четырнадцатого Грибоедов прошел процедуру присяги: что ни чин, то присяга.

В эти самые дни Александр Сергеевич собирал по близким людям деньги отправленному в Сибирь Кюхельбекеру. Набралось для Вильгельма Карловича три тысячи рублей.

Лошадей обещали дать 17-го или 18-го.

Вынужденные свободные дни на великие сочинения не годились, и Александр Сергеевич, думая о Кавказе, воскрешал в себе картины Востока. Сочинялось нечто свободное, по-персидски пряное.