— Антонио де Торрес? – взволнованно спросил гном.

Фуши кивнул.

— Тысяча восемьсот девяностый год. Одна из лучших.

— Мои поздравления, мистер Бэйн, — с улыбкой обернулся Фьялар, — вам действительно удалось меня заинтересовать. Где и когда я могу познакомиться с вашим таинственным клиентом?

— Вы ни о чем не хотите спросить? – усмехнулся Бэйн.

— Я могу ее попробовать?

— Вообще-то я имел в виду цену, — рассмеялся Бэйн, — но попробовать вы ее, конечно, можете. Задняя дверь магазина ведет в комнату для прослушивания. Там прекрасная акустика. Хотите пройти?

— Безусловно, — Фьялар почти с вожделением глянул на гитару, которую Бэйн нес за ним, все еще не давая в руки, — мне просто не терпится свести с ней знакомство.

Задняя комната, обитая темно-вишневым ковровым покрытием, включая ведущую в магазин дверь, пол и потолок, освещалась круглыми утопленным в стены лампами. Посредине стоял одинокий стул в стиле Бидермейер, у стены – пустой пюпитр. Бэйн с полупоклоном вручил гитару Фьялару и скрылся за тут же захлопнувшейся за ним дверью.

Голос у гитары оказался глубокий и мягкий, но Фьялар уже слышал в нем стальные нотки вокала Норвика, и четкий ритм Войцеха, и плотное звучание индейских братьев. И, конечно, соло своего концертного Лес-Пола. Идеальный инструмент, чтобы в компании с Норвиком, впервые за много веков вернувшимся от чисто исполнительской карьеры к сочинению музыки, набрасывать темы новых вещей.

Вот и теперь медленно и певуче лилось вступление к новой балладе, наползая сизым туманом с гор, укрывая мглистой дымкой мир, оставляя их наедине.

— Инструмент не пострадал? – уже почти сквозь сон услышал Фьялар. — Тащи его быстрее, газ еще не выветрился.

Темнота дышала сыростью и плесенью. Обнаженные лопатки холодил металл спинки, руки саднило от металлических браслетов, пристегнутых к поручням. Ноги тоже оказались притянутыми к ввинченным в пол – это он определил, пытаясь подвинуться вместе с креслом , – ножкам. Но джинсы и ботинки неизвестный похититель на нем оставил, и железо на щиколотках натирало меньше. Фьялар чуть не до крови закусил губу. Войцех сказал «не ходи». Но кто мог знать, что это предупреждение может относиться к невинному посещению музыкального магазина в разгар торгового дня? Впрочем, для самобичевания момент был неподходящий. Гораздо важнее было понять, кому и зачем он мог понадобиться.

Фьялар перебирал в памяти все почерпнутые из сети сведения о Сородичах Чикаго. Обстановка в Ветреном Городе была столь запутанной и полной недомолвок, интриг и подковерной возни, что почти любой из них подходил, по мнению Фьялара, на роль гостеприимного хозяина. Единственной зацепкой мог оказаться магазин…

Но придти к определенным выводам гном не успел. В глаза ударил нестерпимо яркий после полной темноты свет пяти свечей, выхватывая из мрака умильную улыбку, крючковатый нос и горящие лихорадкой глаза Таможиуса Кужлейки.

— Я боялся, что местная политика не даст тебе времени навестить мою скромную обитель, — сообщил Тореадор, ставя канделябр на простой дощатый стол у красной кирпичной стены, по которой сочились капли влаги, — поэтому я взял на себя труд организовать твой визит лично.

Таможиус положил на стол скрипичный футляр, который держал в другой руке, и вытащил оттуда скрипку и смычок.

— Мы ведь прекрасно сыгрались на концерте, да? – он вопросительно посмотрел на Фьялара, но гном не ответил. — Думаю, нам стоит продолжить репетиции.

Только теперь Фьялар разглядел, что гитара, на которой он играл в магазине, лежит на столе. И первой мыслью, к его собственному удивлению, оказался страх, что сырость повредит инструменту.

— Мы обязательно сыграем вместе, да, — хихикнул Таможиус, прилаживая скрипку к подбородку, — но на этот раз мою музыку. Так что для начала тебе стоит ее послушать.

Смычок мелькнул в воздухе и опустился на струны, заставив их нервно и жалобно взвизгнуть.

— Если, конечно, ты будешь в состоянии играть, когда я закончу вводить тебя в курс дела, — надменно заявил Кужлейка, — моя музыка требует внимания, и я помогу тебе сосредоточиться.

Он снова положил скрипку на стол, подошел к Фьялару и, взмахнув правой рукой, острым ногтем прочертил кровавую линию на плече гнома. Горячий и влажный язык прошелся рядом с порезом, собирая выступившую кровь, но не закрывая рану.

— Помогает настроиться на одну волну, — хихикнув, сообщил Таможиус, — итак, «Рондо».

Фьялар потерял счет времени. Мрачные пассажи Кужлейки, наполнявшие душу невыносимым отчаянием и горестной безысходностью, рыдания скрипки и рвущие кожу в каждой паузе когти слились в одну, неподражаемо-гениальную мелодию. Стекающая по рукам и груди кровь пульсировала в такт музыке, заставляя сердце заходиться маятником от пьяняще-сладостной боли до омерзительно-горького блаженства. Когда сознание стало покидать Фьялара, и музыка уже доносилась до его разума как сквозь кровавую пелену, Таможиус зализал его раны и поднес ко рту стакан дешевого и кислого красного вина.

— Мы только начали, мой дорогой гость, — улыбнулся он, — обычно, я не трачу на концерт больше недели. Но с тобой, мой друг, я готов провести вечность. Ведь мы так хорошо понимаем друг друга, да?

Фьялар сплюнул кислое вино на заляпанный кровью грязно-белый свитер Тореадора.

— Ты можешь закрыть мои раны, но крови у меня на неделю не хватит. Кому будешь играть, когда я сдохну? Крысам?

— Крысы предпочитают флейту, — блеснул клыками Кужлейка, — профаны и дилетанты. Но ты не волнуйся, умирать ты будешь долго. Я даже во вкус не вошел. Впрочем, ты ведь понимаешь меня, да? Как гений гения.