– А в литературе точнее описал интерьер и одежду, – добавил Михаил.

– И сыграл на свирели мелодию, похожую на трель птицы, – улыбнулась Николь.

– Вот-вот! – подхватил Броссар. – Такие примеры есть в любом искусстве, просто живопись мне ближе. Но постепенно простого копирования визуального сходства стало не хватать, человеческое сознание догадалось, что все вокруг сложнее, чем внешняя оболочка. И тогда искусство стало меняться! Теперь оно, как скальпель хирурга или нейтринный телескоп, проникает в глубину, за поверхностный слой первых впечатлений. И открывает новую реальность, которая раньше казалась волшебством или пустыми фантазиями. Работы импрессионистов тоже инструмент, они, как магнитно-резонансный томограф, позволили сканировать и предъявить людям удивительную игру света.

– Такую «игру» часто называют «чистым искусством», то есть не имеющим никакого практического значения. А значит, бессмысленным, – по выражению лица Николь было заметно, что она провоцирует Дарио. – Многие умные люди искренне полагают, что искусство всегда должно преследовать какую-то конкретную цель, например, воспитывать патриотизм или звать на баррикады. Они уверены, если в картине, песне или романе нет призыва или назидания, то это всего лишь пустая игрушка.

Дарио грустно улыбнулся:

– Это глубочайшее заблуждение. Великие произведения меняют сознание людей. А что может быть важнее? Человек не всегда осознает, что искусство запускает в голове цепную реакцию всевозможных ассоциаций и противоречий, которые приводят к нестандартному мышлению. Но именно этот разрыв привычных шаблонов перемешивает уже известные ингредиенты и приводит к важнейшим открытиям в совершенно разных сферах, с живописью, музыкой или литературой на первый взгляд никак не связанных.

Без искусства мы не узнали бы, что такое электричество и магнитные поля, гравитация и гамма-излучение. Познание мира в принципе невозможно только в каком-то одном направлении – живописи, биологии или химии. Оно может происходить только в гармонии. Если бы Леонардо не создал Джоконду, не появился бы и мобильный телефон. Леонардо, кстати, это прекрасно понимал. Он был разносторонним открывателем, что и не каждому гению дано.

– Открывателем? – переспросила Николь.

– Конечно! – ответил Броссар. – Мы открываем только то, что уже создано до нас, и пытаемся приспособить эти знания для своей пользы. В этом смысле гениальный писатель или физик ничем не отличаются от смелого мореплавателя, который первым добрался до неизвестного архипелага. Комплимент это человеку или насмешка над ним – не знаю, – он пожал плечами. – Человечество вообще не способно создать ничего принципиально нового в окружающем нас мире, во Вселенной. И в этом наше главное отличие от Бога. От другого разума, который у нас часто называют Богом.

Сейчас мы стоим на пороге того, чтобы выращивать из стволовых клеток новые человеческие органы, например, сердце. Грандиозное событие – живое сердце вырастить из ничего! А разве из ничего? Мы просто открыли новые свойства клеток, из которых сами состоим, и теперь пытаемся повторить то, что давно бьется под нашими ребрами. Человек – не создатель. Именно поэтому человечество никогда не сможет избавиться от ощущения присутствия Бога в своей жизни, даже если не будет ходить в храмы.

Броссар замолчал и будто выдохся. Он провел рукой по лицу и сделал несколько шагов к окну. Оперся ладонями о прохладный мраморный подоконник и секунд десять смотрел во внутренний дворик.

Они молча ждали, когда директор придет в себя. Михаил рассматривал уродливые изображения, висевшие в последнем зале музея: кривые бессмысленные линии, похожие на кляксы цветовые пятна, человеческие фигуры в неестественных позах.

Директор обернулся, его лицо снова стало живым. Он проследил за взглядом Михаила:

– Вы удивляетесь, что делают эти работы в нашем музее? – спросил он.

– Вы угадали, – кивнул Михаил, – сложно поверить, что вокруг нас находится тончайший инструмент познания мира.

– А в это и не стоит верить.

– Тогда зачем?

Броссар присел на подоконник, качнул повисшей в пустоте правой ногой.

– Это предостережение для тех, кто понимает. Человечество способно не только приобретать, но и терять. Накопилось немало фактов об утраченных знаниях и технологиях, до которых современная цивилизация не может дотянуться. И я уверен, что каждому периоду общечеловеческого склероза предшествует деградация искусства.

Дверь с табличкой «Выход» внезапно распахнулась и на пороге показалась взволнованная женщина.

– Господин Броссар! – почти крикнула она. – Ее привезли!

– Уже?! – Броссар соскочил с подоконника.

– Да! Она ждет в вашем кабинете!

Директор неожиданно обнял женщину и сделал шаг к выходу. Потом остановился и обернулся:

– Простите меня! Чуть вас не бросил! – честно признался он. – У нас прекрасная новость! Привезли пейзаж Сислея, который оказался подлинным! Власта, – директор обратился к женщине, – передайте, я сейчас приду.

Женщина молча кивнула и вышла из зала, а Броссар вернулся к своим посетителям: