Также я обратилась к заведующему кафедрой университета, с просьбой о трудоустройстве, однако это было невозможно. В ВУЗе нагрузка преподавателей планируется заранее. Уже начался семестр, и профессор предложил мне только небольшую нагрузку по проверке контрольных работ у заочников, пообещав, что в январе будет у меня работа с заочниками, а со следующего семестра стабильная ставка.

Таким образом, какие-то доходы на пропитание мне и дочке я обеспечила. Еще одну проблему, а именно предстоящее выселение из времянки по причине неплатежеспособности, тоже удалось решить. Пришла дочка стариков насчет выселения. А я показала ей гору отрезов ткани, сказала, будет оплата за пошив и я смогу платить за жилье. На ее недоверчивый взгляд вынесла ей из сарая две вазы моей мамы, вывезенные из Душанбе. Они были из настоящего хрусталя, огромные и тяжеленные, Богемия, Чехия. Я их отдала хозяйке. У нее были глаза, как будто она видит вазы из самого Эрмитажа! Но так оно и выглядело на фоне окружающей убогости и моей на 25 кг резкой, всего за 2 недели в больнице, обхудалости.

И тогда она сказала: «Оставайся до весны. Но с условием – не разморозь отопление времянки от печки».

Кстати, вазы она вернула. Сказала, что потрясена, как я могу раскидываться такой роскошью. Она не понимала, что я потеряла имущество семьи, жилье, семью и Родину, где я родилась и выросла. Что такое эти вазы по сравнению с постигшими меня потерями!

Хрустальные вазы для меня в тот момент были совершенно бесполезными, так как на меня надвинулась КАТАСТРОФА. И она была, как показало время, страшнее безработицы, бездомности и предательства партнеров по бизнесу:

Пока я в августе не задумывалась о дровах для растопки печи в связи с предстоящим переездом в благоустроенную квартиру, пока в сентябре лежала в больнице, УШЛО ВРЕМЯ ЗАГОТОВКИ ДРОВ.

Я пока ничего плохого не предполагала, бодро пообещала хозяйке не разморозить «систему», ведь это было само собой разумеющимся – ведь в лютую самарскую зиму мы с дочкой без тепла не выживем.

Даже хорошо, что у меня не было работы в НИИ – ведь теперь мне нужно было ТОПИТЬ ПЕЧКУ. А ездить в НИИ на работу нужно было с тремя пересадками, в центр города. Два часа туда, два часа обратно. Нереально.

А мне нужно было круглосуточно ТОПИТЬ ПЕЧКУ. Дров не было. Дед обезумел от пьянки, но все сараи надежно закрыл. Я пошла в те места, где обычно покупают дрова и уголь – ноль результата. Все раскуплено, растаскано, распилено и уложено по сараям. И закрыто на амбарные замки.

Октябрь. Стало еще прохладнее. Топила книгами из библиотеки отца и деда. Продать их было нельзя, так как еще в марте 92 года все вещи, которые я в вагоне привезла из Душанбе и поставила в арендованный мебельный склад, затопило грязной водой. Все имущество погибло, включая библиотеку отца и деда. Тогда я зачем-то пыталась спасти намокшие книги. Все лето просушивала их на веревках. Но они были все равно грязные и покореженные. Необыкновенное ощущение – топить печь томами всемирной литературы и изданиями первой половины 20 века.

Пыталась для растопки распиливать полированную мебель. Не получилось. Трудно пилить и очень пахнет. Ночью ходила красть дрова у соседей. Отламывала доски в заборах. Днем продолжала ездить по городу и пригородам, искать, где купить дрова. Дала объявление в газете. Нет нигде дров. Просила поделиться у тех, кто вовремя сделал запас дров. Народ там хозяйственный, основательный. Не дали. Меня знать не знают, откуда взялась, побирушка, наверное думали рачительные хозяева.

Также днем со мной параллельно постоянно ходили по магазинам просить коробки и сломанные ящики моя дочь и Рума с Витей, мои дальние родственники из Душанбе. Они купили на этой же улице полуразваленный дом с одной комнатой, но с большим счастьем – газовым отоплением. Мы с дочкой ходили к ним греться всю эту страшную зиму. Однако мне нужно было ТОПИТЬ ПЕЧКУ. Ведь у меня было полно работы по пошиву!

Коробки и ящики очень быстро прогорали. А огонь в печи должен был гореть постоянно. Иначе могла замерзнуть «система», за которую переживала хозяйская дочь. От печки шли трубы по замкнутому кругообороту с водой. Если не протапливать, при морозе воду прихватит льдом и вся «система» лопнет.

Я почти не спала в нормальном понимании – нужно было шить, следить за огнем, а также ходить на охоту за порциями топлива.

Стало еще холоднее. Дочка отогревалась в школе, я бегала греться к Руме. Садилась на автобус и ездила по району, выглядывая, где может завалялись какие-нибудь дрова.

Ноябрь. Холодно и сыро. В газете увидела объявление, что продаются выкорчеванные пни. Огромные, две штуки. Недорого. Я обрадовалась, наняла машину, поехала, купила эти пни и привезла. Наняла мужика с электропилой, чтобы распилил. Он пришел пилить. Распилил, конечно, но смеялся. Пни рассыпались в труху. Гореть они не будут, сказал мужик, взял денег за распил и ушел.

Я долго убирала этот мусор с улицы.

На примерке платья бывшей коллеге по НИИ Лене, которая теперь является моей самой главной и настоящей в жизни подругой, я рассказала, что я могу замерзнуть и не выполнить заказы в срок…

В калитку постучали, я вышла и увидела красивенного высокого полковника. Он оказался мужем Лены, и привез мне списанные кресла из актового зала их военной части. Кресла были по 4 штуки скреплены, слегка отсыревшие, но они были из настоящей нелакированной фанеры. Двое солдатиков бодро перетаскали эти четверки к моему жилищу под навес. Муж Лены сказал, что продолжает искать для меня хоть какое-то топливо, но время заготовки топлива прошло и везде пусто. Но он не теряет надежды.

Кресла из актового зала были решением проблемы, хоть и временным. Теперь мне не надо было красть доски и околачиваться по городу. Я теперь просто пилила и рубила. Как же это было трудно – пилить и рубить кресла из актового зала. Но я была счастлива. Ведь мне было что положить в печь! Ведь главное, что мне нужно было тогда в первую очередь – это ТОПИТЬ ПЕЧКУ.