— Стой, дура! — не ожидая от меня такой выходки, Глеб немного замешкался и теперь бежит вдогонку с некоторым отставанием. — Яна! да, блять! Стой же ты! Остановись, я сказал!

Звучит ненормально, но от этой импульсивной выходки, в данный момент я получаю удовольствие. Тело будто смывает с себя вместе с дождём весь негатив и напряжение. Бегу до тех пор, пока есть силы. А затем… Резко останавливаюсь, раскидываю в стороны руки и поднимаю к небу лицо под ледяные капли. Губы синие, как у мертвеца, зубы от холода стучат, не поддаваясь моему контролю, мокрые волосы сосульками прилипли к щекам и шее, вся одежда промокла насквозь и вплавилась в тело, в кроссовках натуральным образом болото хлюпает, но как же мне сейчас хорошо! Как мне свободно!

Глеб догоняет и одним рывком за плечо разворачивает к себе, обхватывает руками за талию и впивается острым взглядом.

— Белова, по тебе психушка плачет! Ты в курсе? — запыхаясь, рявкает и крепче сжимает меня руками.

По инерции толкаюсь к нему, обвиваю руками шею и целую. Под вспышки молний, раскаты грома и шум дождя. Слёзно. Долго. Болезненно. Мучительно. А потом, мы и вовсе валимся в рапс, такой же мокрый, как и всё вокруг.

— Я знаю! — выкрикиваю с улыбкой на лице, но уже в следующую секунду она спадает. — Миронов, что мы дальше будем делать?

Яна

Глеб сводит брови у переносицы и кажется, что не совсем понимает мой вопрос.

— Как нам дальше выстраивать общение, наши отношения? — вношу более ясную конкретику.

Миронов встаёт из грязной жижи и помогает мне. Видно, что сейчас его терзают разные мысли.

— А они есть? — заводит руку мне за волосы на затылке и смотрит так, как охотники смотрят на будущую добычу.

— Я думаю, да, — в носу начинает нестерпимо щипать, но я не пытаюсь сдерживаться, дав волю чувствам.

Из глаз начинают струйкой вытекать слёзы, которые теряются в каплях дождя. Именно сейчас я начинаю осознавать, к чему привело моё желание иметь чуть больше свободы от тирании Белова. Именно сейчас я начинаю осознавать, что я ни за что не буду с ним, даже ради отца и брата. Именно сейчас я начинаю осознавать, что больше не способна себе лгать. Прогулка и общение с Сашей дали мне большую почву для размышлений о том, куда я иду в этой жизни, а зарождающиеся чувства к Глебу поставили точку. Я больше не способна их игнорировать. Теперь я чётко уверена, что после лечения папы в Израиле, уйду от Алексея.

— Что, если я начну влюбляться в тебя? — выталкиваю из своего подрагивающего, кривящегося рта.

Он замирает, переставая даже моргать, и очень долго смотрит сквозь меня. Молчит. Опускаю голову и совсем тихим, осипшим голосом буквально молю:

— Скажи что-нибудь…

Его руки начинают медленно скользить вниз: шея, плечи, лопатки. Притягивает меня к себе и крепко обнимает. Прижавшись к сильной груди Глеба, я отчётливо слышу, как быстро в данный момент колотится его сердце. Чуть отстраняюсь, прикладываю к нему руку и киваю, глядя в глаза. Это и есть его ответ на мой вопрос. Он ярче любых слов и красивых фраз.

— Когда мы вернёмся в город, я хочу тебе показать одно очень важное для меня место, — он втягивает с силой воздух, отчего грудная клетка раздувается и кажется, что готова разорваться в эту же секунду.

— Место?

— Да, — глаза Глеба вдруг наполняются теплом и одновременно скорбной болью.

И я понимаю, что это очень важно для него. Он буквально хочет приоткрыть дверь в свою душу.

— Хорошо. Да, обязательно!

Он кивает головой, подхватывает меня на руки и тыкается носом в щеку.

— Ну ты и дурочка, конечно. Ненормальная, — понижает голос, — Сумасшедшая просто. Ты посмотри на нас?

— Кстати, я всегда боялась грозы, — тихонько посмеиваюсь и смотрю на буйство природы. — Минус один страх!

— Ты в курсе, что нас может убить молнией?

— Тогда нам нужно поторопиться и скорее бежать к машине, — всё ещё веселюсь я.

— Яна? — Глеб немного стопорится, когда до машины остаются считаные метры.

— Что такое?

— Мы не можем вернуться в таком виде, — ставит меня на землю и осматривает нас с ног до головы. — Свиньи на ферме и то чище.

Да уж, тот ещё видок. Мы все мокрые, в грязи и жёлтых пятнах от пыльцы. На одежде, прилипшие листики, веточки и лепестки рапса.

— После нас надо будет ещё и химчистку делать, — кивает в сторону машины. — Пиздец, мы засрём сейчас белый салон. — делает паузу и прочёсывает волосы рукой. — Ладно, садимся так, похер уже.

В машине тепло и сухо, но сейчас это ощущается настоящей пыткой. Переохлаждённое тело обжигает, одежда неприятно приклеилась к телу, и, кажется, будто содрать её можно будет только вместе с собственной кожей.