Историю последних десятилетий можно понять, только вскрыв суть воздействия изложенных выше мер вмешательства в экономические процессы в обществе, основанном на частной собственности на средства производства, поскольку после устранения либерализма эти меры вмешательства являются альфой и омегой политики, проводимой во всех государствах Европы и в Америке.

Наблюдатель, не знакомый с экономической наукой, видит только то, что «заинтересованные лица» всегда находят пути, чтобы обойти предписания закона. Плохое функционирование системы он приписывает исключительно тому обстоятельству, что существующие законы не совершенны и их последовательному применению мешает коррупция. Сам провал политики интервенционизма укрепляет его во мнении, что частную собственность следует контролировать с помощью строгих законов. Коррупция наделенных контрольными полномочиями государственных органов не может поколебать его слепую веру в непогрешимость и безошибочность государства; она лишь еще больше наполняет его моральным отвращением к предпринимателям и капиталистам.

Нарушение законов, однако, проистекает не из трудно преодолимого, коренящегося в человеческой слабости недостатка, изжив который можно построить рай на земле, как это наивно проповедуют этатисты. Если бы законы интервенционизма соблюдались на самом деле, то они уже в кратчайшее время довели ситуацию ad absurdum [14] . Функционирование всех общественных механизмов прекратилось бы, поскольку властная рука государства оказалась бы слишком близко к рычагам их управления.

В глазах наших современников дело выглядит примерно следующим образом: сельхозпроизводители и торговцы молочными продуктами сговорились поднять цены на молоко. Здесь на сцену в роли благодетеля выступает государство, разыгрывая карту общественного интереса против группового, народнохозяйственные соображения против частнокапиталистических. Государство ликвидирует «молочный картель», устанавливает фиксированные цены на молоко и в судебном порядке преследует нарушителей действующих предписаний. То, что молоко при этом отнюдь не становится более доступным, как этого желали бы потребители, объясняется недостаточной строгостью законов и непоследовательностью в их проведении в жизнь, поскольку бороться против стремления к наживе заинтересованных лиц, наносящей вред общественному интересу, дело не из легких. Отсюда делается вывод о необходимости еще большего ужесточения законов, о решительном и беспощадном преследовании провинившихся.

В действительности же дело обстоит совершенно иначе. Если бы все указания по фиксированию цен выполнялись на практике, производство молочной продукции и поставки молока в города прекратились бы. Предложение молочных продуктов не только бы не увеличилось, а уменьшилось бы вплоть до их полного отсутствия на прилавках. И только потому, что существует возможность обойти действующие предписания, молоко продолжает доходить до потребителя. Если бы на самом деле имело место стремление противопоставить народнохозяйственные и частные интересы, что само по себе совершенно недопустимо и идет вразрез с правильно понимаемым общегосударственным интересом, то тогда надо было бы заявить: молочник, действующий вопреки закону, служит общественному благу, чиновник, устанавливающий фиксированные цены, наносит ему ущерб.

Разумеется, предпринимателями, которые нарушают законы и предписания властей, чтобы, несмотря на созданные государством препятствия, все-таки продолжать производство, руководит не желание служить общественному благу, о котором непрерывно говорят поборники интервенционизма, а намерение получить прибыль или как минимум стремление избежать убытков, которые могут возникнуть вследствие исполнения действующих предписаний. Общественное мнение, возмущенное низостью помыслов и недостойностью поведения этих людей, не в состоянии понять, что без систематического игнорирования властных заповедей и запретов неосуществимость интервенционистской политики в самом скором времени должна была бы привести к катастрофическим последствиям. Общественное мнение ожидает, что проблемы будут безболезненно решены при строгом следовании распоряжениям, изданным государством в целях «защиты слабых», при этом оно порицает власти лишь за то, что они недостаточно сильны для принятия всех требуемых законов, а также за то, что реализация законодательных установлений поручается не самым способным и неподкупным лицам. Принципиальные проблемы интервенционизма не обсуждаются в обществе. Тот, кто предпримет хотя бы робкую попытку поставить под сомнение ограничение права капиталистов и предпринимателей распоряжаться средствами производства, будет подвергнут остракизму как наемник на службе вредоносных корыстных интересов или в лучшем случае станет объектом всеобщего молчаливого презрения. Даже при обсуждении вопросов о механизме функционирования интервенционизма необходимо проявлять максимальную осторожность, чтобы не повредить собственным авторитету и карьере. Слишком легко можно оказаться в кругу подозреваемых в том, что они состоят на службе у «капитала»; тот, кто в дискуссиях использует аргументы экономической науки, не может избежать этой участи.

Когда в государстве, следующем принципам интервенционистской политики, общественное мнение повсеместно чувствует присутствие коррупции, оно совершенно право. Ведь продажность политиков, депутатов и чиновников составляет тот единственный фундамент, который в состоянии поддерживать всю систему. Без этого она должна была бы рухнуть и быть замененной либо капитализмом, либо социализмом. Для либерализма наилучшими представлялись те законы, которые максимально ограничивают свободу действий органов, уполномоченных на их проведение в жизнь, чтобы тем самым максимально исключить произвол и злоупотребления. Современное государство ищет пути для укрепления произвольной власти своих органов. Все должно быть отдано на полное усмотрение чиновников.

Мы не будем здесь рассматривать вопрос об обратном воздействии коррупции на общественную мораль. Разумеется, ни берущие взятку, ни дающие ее не подозревают, что их действия служат сохранению той системы, которая в глазах всего общественного мнения и в их собственных глазах является наиболее правильным общественным устройством. Они нарушают законы, полностью отдавая себе отчет в том, что тем самым они наносят вред общественному благу. И именно потому, что нарушение законов и моральных заповедей постепенно входит у них в привычку, они в конечном счете полностью утрачивают способность отличать право от беззакония, добро от зла. Когда практически все товары могут быть произведены или реализованы только с нарушением каких-либо предписаний, то в конце концов к преступлениям против закона и морали начинают относиться как к досадному явлению, сопровождающему «текущую жизнь», подвергая осмеянию как «теоретиков» тех людей, которые хотят жить другой жизнью. Торговец, который начал с нарушения валютных предписаний, запретов на ввоз и вывоз товаров и т. д., в скором времени не устоит перед тем, чтобы обмануть партнера по бизнесу. Упадок деловой морали, который называют «следствием инфляции», представляет собой неизбежного спутника предписаний, изданных во время инфляции и регулирующих деловые отношения.

Подчас можно услышать утверждение о том, что система интервенционизма благодаря небрежному исполнению ее предписаний стала вполне терпимой. Даже вмешательство власти в ценообразование более не воспринимается народным хозяйством как чрезмерная помеха, если предпринимателям с помощью денег и собственного красноречия удается как-то «выстраивать» свой бизнес с ее учетом. Бесспорно, без этого вмешательства было бы лучше, однако вместе с тем нельзя не прислушиваться к общественному мнению. Интервенционизм является-де той жертвой, которую якобы необходимо принести на алтарь демократии, чтобы сохранить систему капитализма в жизнеспособном состоянии.