Такая аргументация вполне понятна, если разделять точку зрения предпринимателя и капиталиста, придерживающегося марксистско-социалистических или государственно-социалистических убеждений. Для него частная собственность на средства производства выступает как установление, наносящее вред всему обществу, обслуживая интересы землевладельцев, капиталистов и предпринимателей. Сохранение частной собственности целиком и полностью отвечает, по этой логике, групповым интересам имущих классов. Если теперь эти классы сумеют путем некоторых не слишком обременительных для них уступок спасти институт частной собственности, который якобы полезен только им и вреден всему обществу и всем другим классам, то тогда с их стороны было бы глупо не идти на такие уступки, ставя под угрозу дальнейшее существование общественного строя, который выгоден исключительно им самим.

Разумеется, тот, кто не разделяет эту точку зрения относительно «буржуазных» интересов, не может согласиться с такой аргументацией в ее защиту. Невозможно понять, по какой причине следует сокращать производительность общественного труда, принимая для этого какие-то ошибочные меры. Если рассматривать частную собственность на средства производства как институт, полезный для одной части общества и вредный для другой, то тогда его следует просто отменить. Но если признать, что он выгоден всему обществу и что человеческое общество, основанное на принципах разделения труда, просто не может быть организовано иначе, то тогда этот институт необходимо сохранить, создавая условия для максимально эффективного выполнения им своих функций. Мы не говорим здесь о той путанице всех моральных установлений, которая неизбежно возникает, когда закон и моральный кодекс обходят стороной те понятия (или по крайней мере допускают их некорректное толкование), которые должны быть сохранены в качестве основы общественной жизни. Какой смысл имеет введение запрета на что-либо в ожидании, что в большинстве случаев этот запрет тем не менее можно будет обойти?

Тот, кто защищает интервенционизм с помощью подобных аргументов, помимо всего прочего впадает в серьезное заблуждение относительно масштабов сокращения производительности вследствие вмешательства государства. Безусловно, гибкость капиталистической экономики ослабила многие препятствия, воздвигаемые на пути предпринимателя. Ежедневно мы становимся свидетелями того, как предприниматели, невзирая на все трудности, которые создают для них закон и исполнительная власть, улучшают обеспеченность рынка товарами и услугами в необходимом количестве и нужного качества. Однако мы не в состоянии подсчитать, насколько лучше была бы эта обеспеченность, при этом без затрат дополнительного труда, если бы не непоследовательность государства, которое в конечном счете, не желая того, приводит к ухудшению снабжения населения товарами и услугами. Вспомним хотя бы о последствиях любых мер политического вмешательства в торговлю, относительно отрицательного воздействия которых на производительность вряд ли существует расхождение во мнениях. Вспомним о том, как борьба против картелей и трестов помешала проведению глубокой рационализации системы управления производством. Или о последствиях мер государственного вмешательства в процесс образования цен. Можно вспомнить, как, с одной стороны, искусственное завышение заработной платы, навязанное в ходе коллективных переговоров, и отказ от защиты интересов рабочих, готовых работать по старым тарифам, и, с другой стороны, система пособий по безработице, а также ликвидация права на беспрепятственное передвижение рабочей силы в рамках межгосударственной миграции превратили безработицу миллионов трудящихся в практически постоянное явление.

Глубокий кризис, охвативший мировую экономику после войны, этатисты и социалисты характеризуют как кризис капитализма. В действительности же речь идет о кризисе интервенционизма.

В экономике, находящейся в статическом состоянии, могут существовать не обрабатываемые земельные участки, но в ней не могут существовать неиспользуемый капитал или незанятая рабочая сила. При том уровне заработной платы, который устанавливается в условиях не регулируемого властями рынка, все работники находят для себя работу. Если же при прочих равных где-то происходит высвобождение рабочей силы, например в ходе внедрения новых, более экономичных производственных процессов, то это неизбежно влечет за собой уменьшение заработной платы; однако и в этом случае все наемные работники смогут найти себе применение, хотя уже на условиях новых, более низких ставок заработной платы. В капиталистическом обществе безработица всегда представляет собой временное явление, вызванное трением. Различные обстоятельства, препятствующие свободному передвижению трудовых ресурсов из одного региона в другой или из одной страны в другую, могут затруднить повсеместное выравнивание оплаты труда за одинаковую работу. Эти же обстоятельства могут послужить причиной того, что разница в оплате различного по качеству труда может оказаться не столь выраженной, как это было бы в противном случае. Но при условии свободы деятельности предпринимателей и капиталистов эти обстоятельства никогда не могут стать причиной длительной массовой безработицы. Те, кто ищет работу, всегда смогут ее найти, если будут соразмерять свои требования относительно размеров ее оплаты с условиями, предлагаемыми рынком.

Если бы не были нарушены рыночные механизмы формирования системы заработной платы, то результатом Мировой войны и разрушительной экономической политики последних десятилетий могло бы стать снижение заработной платы, но никак не безработица. Безработица, масштабы и продолжительность которой приводятся сегодня как доказательство несостоятельности капитализма, является следствием того, что под давлением профсоюзов и с помощью пособий по безработице величина заработной платы превышает тот уровень, на котором она находилась бы на не регулируемом властями рынке. Если бы пособия по безработице не выплачивались, а профсоюзы не были бы столь сильны, чтобы воспрепятствовать снижению требуемой ими заработной платы за счет найма работников, не состоящих в профсоюзах, то тогда давление предложения установило бы размеры заработной платы на том уровне, на котором все желающие получить работу смогли бы ее получить. Можно, конечно, сожалеть о подобных последствиях антилиберальной и антикапиталистической политики, проводившейся на протяжении нескольких десятилетий, но изменить этот ход событий нельзя. Только путем ограничения потребления, прилагая энергичные усилия, можно возместить потери капитала. И только опираясь на вновь созданный капитал, можно повысить достигнутый уровень производительности труда и соответственно уровень заработной платы.

Нельзя устранить зло, выплачивая безработным денежные пособия. В конечном итоге, на этом пути возможна лишь временная отсрочка неизбежной адаптации заработной платы к снижению производительности. А поскольку пособия, как правило, выплачиваются за счет капитала, а не из доходов, будет происходить дальнейшее проедание капитала с последующим падением достигнутого уровня производительности труда.

При этом не следует представлять дело таким образом, что даже незамедлительно принятые меры по устранению всех препятствий, мешающих функционированию капиталистического хозяйства, сразу же смогут ликвидировать последствия интервенционистской политики, проводившейся на протяжении нескольких десятилетий. В течение этого времени в масштабах, которые трудно себе представить, уничтожались средства производства; еще большее их количество было использовано – в рамках существующей таможенной политики, а также других меркантилистских мероприятий – для решения задач, для которых они вообще не предназначались, и, следовательно, с минимальной эффективностью. Исключение крупных и наиболее плодородных регионов мира (таких как Россия и Сибирь) из системы международного сообщества, основанного на принципах обмена, принуждает проводить непроизводительную перестройку в каждой отрасли первичного производства и переработки. Потребуются годы, чтобы даже при самых благоприятных обстоятельствах преодолеть последствия ошибочной политики последних десятилетий. Тем не менее другого пути к всеобщему росту благосостояния нет.

В донаучном мышлении человеческое общество, основанное на частной собственности на средства производства, представлялось имманентно хаотичным явлением. Его упорядочение виделось исключительно с помощью привнесенных извне моральных и законодательных установлений: общество будет существовать до тех пор, пока покупатели и продавцы придерживаются законов справедливости и честности. Чтобы предотвратить зло, которое якобы может породить произвольный отход от «справедливой цены», необходимо вмешательство властей. Такая точка зрения преобладает во всех высказываниях о различных аспектах общественной жизни вплоть до XVIII столетия. В последний раз в наиболее упрощенном виде она была сформулирована в сочинениях меркантилистов.

Затем в XVIII в. было сделано открытие, подготовленное в ряде более старых трудов о деньгах и ценах, в одночасье заменившее собрания моральных изречений и сведенных воедино перечней разнообразных мер принуждения, сопровождаемых афористическими замечаниями относительно их эффективности или безуспешности, экономической наукой. Было признано, что цены устанавливаются не произвольно, а определяются в узких рамках в зависимости от ситуации, складывающейся на рынке, и для любых практических целей можно говорить об их однозначной определенности. Также было признано, что законы рынка заставляют предпринимателей и владельцев средств производства работать в интересах потребителей, что определяющим фактором во всей их деятельности является не произвол, а необходимость приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. Только эти факты делают возможным существование экономической науки и системы каталлактики [15] . Там, где представители старой школы видели произвол и случайность, в действительности имели место необходимость и единство. Таким образом, стало возможным на место изучения полицейских предписаний поставить науку и систему.