От этой женщины у меня даже голова разболелась еще больше. Так, что чувствовалось давление на виски, словно голову стиснули огромными клещами. Я порадовалась, что сижу, и прикрыла глаза. Так было легче, а голоса спикеров продолжали долетать до ушей.

Следующим Виоло вызвал типа, которого я не знала. Я быстро приоткрыла глаза и посмотрела на него: щуплый низенький мужичонка с пышными усами. Таракана напомнил, тем более, что костюм на нем был того же светло-коричневого оттенка, что и эти твари.

Этот, как выяснилось, предназначался на место директора. Мне сразу вспомнилась еще одна история. Эту девочку, Терезу, как раз такой вот щупленький усатый таракан зажимал по углам, и грозился отправить в колонию для несовершеннолетних, если она будет ему отказывать.

Тоже директор был. Пока однажды черноокая, кудрявая Тереза с ее внешностью цыганки, не решила, что с нее хватит. Прирезала мразь кухонным ножом прямо в его кабинете, и сбежала через окно. Благо, он запирался с детдомовскими девочками и просил в это время никого к нему не входить. Якобы, чтоб не мешать воспитательному процессу. Никто и не мешал. А как спохватились — угнавшая велосипед Тереза была уже очень далеко.

Ей повезло, ее не нашли. Но повезло только в этом. Улица добила и ее. Добила страшно. Я этого, к счастью, не видела, но слышала рассказы старших. Терезу загнала стая голодных бродячих собак. И загрызла. Она несла нам еду, украденную у кого-то из дома. Твари почуяли запах, она пыталась отбиться, одна из собак ее укусила, и после этого, скорее всего, кинулись и остальные тоже.

То место, где это случилось, мы потом долгое время обходили стороной, пока ее растерзанное тело не вывезли на какую-то свалку. А может, и не на свалку. Знаю лишь, что забирал его мусоровоз: не хоронить же каких-то беспризорных девок за государственный счет, да?

Перед глазами проносилось все больше таких воспоминаний, а головная боль все усиливалась, и я поняла, что больше так не могу. От меня с закрытыми глазами и мучительно хватающейся за голову мало толку, как от аналитика, да и сидеть становилось все тяжелее.

Хотелось лечь прямо на пол в позе эмбриона и так замереть. Я даже виски начала тереть, несмотря на косметику: сил не было удержаться от этого бесполезного, но как будто слегка притупляющего боль жеста.

Я попыталась встать, но ноги подкосились. Когда ко мне рванул Рик я не увидела: почувствовала знакомый запах его парфюма и ощутила, как он придерживает меня за плечи.

— Что с тобой? — очень тихо шепнул он мне на ухо, но даже этот короткий вопрос отдался в голове колокольным набатом. Я тихо пискнула, стараясь все-таки не стонать в голос. Остальные звуки вечера создавали какую-то мелодию боли, но, когда кто-то говорил совсем рядом, было хуже. Словно чем ближе источник звука, тем больнее. Кажется, по щекам потекли слезы. Я глубоко вздохнула и проговорила:

— Сильно болит голова. Забери меня отсюда, пожалуйста, у меня нет с собой обезболивающих.

Свой голос отдался эхом в ушах, и я все-таки вскрикнула. Надо было уходить раньше, а не поддаваться мрачной ностальгии под ложь напыщенных богатеньких снобов. Но я же не знала, что будет так плохо. Это оказалось непредсказуемым.

Рик, надо отдать ему должное, не стал читать мне мораль и ругаться. Он аккуратно помог мне встать и облокотиться на него, и так повел к выходу. Глаза все же пришлось открыть, и я тихо запищала от пульсирующей боли. Свет… Слишком много света. Очертания предметов были как будто окружены цветными рамками, и все вокруг было в цветных пятнах. Ноги подгибались, и Алаверо, в конце концов, просто взял меня на руки.

Н-да. Это совсем, совсем нерабочие отношения, но я была ему благодарна, потому что сама шла медленно и с ощутимым трудом. Я смутно слышала, как он вежливо оправдывается:

— Нам придется покинуть мероприятие, моей жене стало плохо.

Что ему отвечали, я уже не очень осознавала. Слишком больно. Я обхватила голову руками, зажмурилась снова и уткнулась лицом ему в грудь, прячась от света. Уши, к сожалению, зажимать было бесполезно: такое количество людей было слишком шумным.

Когда Рик вынес меня на свежий воздух, стало немного полегче, и я хотя бы перестала скулить, но он все равно поглаживал меня по голове. Начал, как только мы выбрались из толпы, и не переставал. Странно, но этот жест немного успокаивал, облегчал мои страдания.

— Дыши глубоко, — тихо проговорил он. — Должно стать легче.

Я очень слегка кивнула: от резких движений боль усиливалась. Никогда не думала, что выражение «голова раскалывается» стоит понимать буквально. Хотелось то ли свернуться калачиком и плакать, в полностью темной комнате без громких звуков, то ли умереть на месте, чтобы никогда больше не испытывать ничего подобного.

И главное, отчего это? С чего вдруг? Я ведь никогда не страдала головными болями, тем более такими. Может, это тяжелая конструкция на голове так повлияла, может… не знаю.