Сведения о поражении пугачевцев под Царицыном и у Солениковой ватаги дошли до Дюрана примерно через месяц, о чем он не преминул немедленно сообщить в Версаль. В депеше от 29 сентября он писал о четырех подряд поражениях Пугачева на Волге и о потере им более 10 тысяч человек. Сам Пугачев, сообщал он далее, «в сопровождении 50 человек бежал к донским казакам, с тем, чтобы однажды вновь появиться еще более сильным, чем до своего поражения» [165] . Поистине месье Дюран уверовал в то, что Пугачев неуловим и непобедим.

Новость об аресте Пугачева Дюран узнал только 6 октября. «Прошлой ночью, – писал он в депеше от 7–8 октября 1774 г, – прибыли два офицера, посланные генералом Паниным с известием, что мятежник был схвачен в степи… Он бросался в ноги своим сообщникам, умоляя освободить его. Некоторые люди рассказывают, что это господа Орловы дали огромные суммы казакам, проживающим на соседних с ними землях, чтобы организовать поимку этого злодея» [166] .

Спустя десять дней Дюран сообщил своему министру новые сведения о «деле Пугачева»: «Казаки в самом деле арестовали Пугачева, а генерал Суворов сопровождает его в Казань, где находится генерал Панин. Учреждена Комиссия по расследованию обстоятельств мятежа, выявлению его участников, сторонников и тех, кто помогал ему деньгами-дукатами – монетой, доселе в провинциях, разоренных этим злодеем, – невиданной». «Захват Пугачева, – писал Дюран в другой депеше, помеченной тем же числом (18 октября), – это не простая измена некоторых его сообщников, а результат переговоров с яицкими казаками. [Правительству] пришлось подтвердить их привилегии и согласиться возместить понесенный ими ущерб» [167] .

И.С. Барятинский был извещен о поимке «главаря разбойников с большой дороги» двумя специальными письмами вице-канцлера князя А.М. Голицына, направленными ему в Париж во второй половине сентября 1774 г. Пугачев, сообщал вице-канцлер Барятинскому, «будет доставлен в Москву для вынесения ему там наказания за его преступления и злодеяния, которые способны заставить человечество содрогнуться» [168] .

Официальный Версаль поспешил принести Петербургу свои поздравления в связи с поимкой Пугачева. В инструкции Дюрану от 5 октября 1774 г. по этому поводу говорилось: «Мы совершенно искренне разделяем ту радость, которую вся Европа должна ощущать от захвата Пугачева. Все правительства заинтересованы в подавлении мятежа, принципы которого противоречат основам всякой власти и способны потрясти любое государственное устройство. Человечество получило, между прочим, урок кошмарных эксцессов, которым предавались этот мятежник и те, кого он обольстил. Остается верить, что он очень скоро подвергнется заслуженному наказанию и что его сторонники, лишившись влияния этого злодея, сами вернутся к исполнению своего долга» [169] .

3 ноября 1774 г. в реляции Екатерине II И.С. Барятинский сообщил, что Людовик XVI лично говорил с ним об аресте главаря мятежников, что должно было подчеркнуть внимание Христианнейшего короля к заботам его русской «кузины». «Третьего дня, – писал императрице ее представитель при версальском дворе, – был я со всеми чужестранными министрами у короля на поклоне. Его Величество, подойдя ко мне, изволил сказать, что злодей Пугачев пойман, и спрашивал меня при том, имею ли я о сем известие. На что донес я Его Величеству, что того же утра получил я о том письмо от Вашего Императорского Величества и господина вице-канцлера» [170] .

Французский же посланник продолжал следить за «делом Пугачева» и после его поимки. В конце ноября 1774 г. он сообщил удивительные сведения, почерпнутые, по всей видимости, в одном из петербургских салонов, об экстравагантном предложении, переданном якобы Пугачевым императрице через следователей. Вот что писал об этом Дюран в шифрованном донесении в Версаль 25 ноября 1774 г.: «Пугачев был доставлен в Москву. Он желал бы избежать смертной казни, обещая доставить Короне столько же хорошего, сколько он причинил плохого своей Родине… Он заявил, что готов завоевать Китай. Хотя у Екатерины II и есть определенные намерения в отношении этой империи, о чем я уже сообщал и что, по-видимому, было известно злодею, он не достигнет желаемого – не получит ее доверия и не спасет свою жизнь. Слишком очевидной представляется необходимость показательного примера. Пролитая кровь стольких несчастных и разорение множества людей взывают к мщению и помешают ему быть услышанным. Он уже трижды подвергался пытке батогами» [171] .

Между прочим, следствие и до и после поимки Пугачева старательно выискивало следы «чужестранного» влияния на мятеж. В докладе одной из следственных комиссий, работавшей в Оренбурге, было записано, что «Пугачев не имеет, кажется, постороннего, а паче чужестранного руководствования и споспешествования…» [172] . Поступавшая от следователей информация, безусловно, смягчила прежнюю подозрительность Екатерины II в отношении иностранного «следа» в пугачевщине.

О казни Пугачева 10 января 1775 г. в Москве Дюран сообщал в Версаль в нескольких депешах, отмечая при этом, что с арестом главаря мятеж не прекратился, хотя и резко пошел на спад. После казни Дюран, сопровождая императорский двор, отправился в Москву, где пробыл более полугода, подробно описывая в донесениях пребывание Екатерины II в древней столице. Здесь, в самом сердце России, он получает более полную информацию о положении в стране, нежели в Петербурге. «Судьба провинций, разоренных Пугачевым, продолжает оставаться ужасной, – писал он 23 марта 1775 г. из Москвы. – Генерал Панин хотел бы помочь им, выделив два миллиона рублей, которые находятся в хранилищах Екатеринбурга. Эти деньги можно было бы предоставить самым бедным беспроцентно на срок от 10 до 12 лет. Если в самое ближайшее время им не помочь, эти провинции никогда не оправятся от нищеты, в которую они впали» [173] .

Сообщает Дюран и о непрекращающихся волнениях в разных уголках России: «Мятеж продолжается в районе Оренбурга, – пишет он 1 мая из Москвы. – В одно и то же время появились три главаря мятежников. Двор направляет против них стоящий здесь Воронежский полк». «Мятежный дух время от времени дает вспышки, – сообщает Дюран 24 июня из Москвы. – Недавно войска вынуждены были открыть огонь по толпе крестьян в 300 верстах отсюда, убив при этом 26 человек» [174] .

Здесь же, в Москве, Дюран получил известие о своем отзыве во Францию. На смену ему 12 августа 1775 г. в Москву прибыл новый посланник, маркиз де Жюинье с поручением Людовика XVI добиться улучшения отношений с Россией, основательно испорченных за время правления Людовика XV. «Король поручает маркизу де Жюинье уничтожить личные предубеждения против нас императрицы, приведшие к охлаждению между двумя дворами», – говорилось в инструкции посланнику Франции [175] .

Хотя к лету 1775 г. с пугачевщиной было покончено, маркизу де Жюинье все же довелось быть свидетелем ее последних всполохов. «Ежедневно, – сообщал он 16 октября 1775 г. своему министру из Москвы, – арестовывают большое число разбойников, среди них много тех, кто был с Пугачевым…» [176] .

Упоминания о мятеже встречаются в донесениях маркиза де Жюинье даже в 1777 г, спустя два года после его подавления. «Некоторое время тому назад, – докладывал он графу де Вержену 24 февраля 1777 г., – в районе Оренбурга арестовали нового мошенника, называющего себя Пугачевым. Он собрал вокруг себя 200 человек, с которыми чинил всевозможные обиды. Он был препровожден в Москву, где, без сомнения, над ним состоится суд» [177] .